Все семеро братьев явились на суд к царю Шломо (Соломону). Славящийся своей мудростью царь заявил, что двухголового брата можно будет считать за двух разных людей только в том случае, если две головы способны в один и тот же момент испытывать различные ощущения. После этого он приказал вылить кипяток на одну из голов, и обе головы мгновенно взвыли от боли – так стало ясно, что наследство нужно делить все-таки между семью, не восемью сыновьями.
Рассматривает Талмуд и тот случай, если первородный сын скончался еще при жизни отца – при этом он предписывает поделить причитающуюся ему двойную долю наследства поровну между всеми остальными сыновьями.
В случае смерти женщины в качестве основного наследника выступает ее муж, но при этом он не вправе присвоить себе то имущество, которое, согласно брачному договору, принадлежало только ей – оно должно быть поровну поделено между ее детьми (особенно в случае, если мужчина женился вторично).
Конечно, стороннему читателю все эти тонкости могут показаться незначительными и неинтересными, но на самом деле с аналогичными проблемами раздела наследства евреи сталкиваются и сегодня.
Современное израильское гражданское, то есть светское законодательство утверждает, что каждый человек вправе завещать свое имущество тому, кому он пожелает. И даже если он при этом проигнорировал интересы своих близких, завещание должно быть выполнено.
Автору известен лишь один случай, когда израильский суд принял решение, противоречащее данному закону. Речь шла о завещании бывшего советского еврея, скрипача одного из израильских оркестров Александре Герцевиче Т., отписавшем все свое имущество, включая денежные сбережения и купленную им небольшую квартиру в Тель-Авиве… известной российской певице Алле Пугачевой.
Единственная дочь скрипача оспорила это завещание в суде и – выиграла дело. Правда, не столько благодаря тому, что судьи решили действовать в соответствии со здравым смыслом, сколько благодаря не совсем логичному доводу адвоката, что в России сегодня проживает немало женщин с именем и фамилией Алла Пугачева (что является правдой) и трудно определить, какая же именно из них должна вступить в права наследницы. Хотя, разумеется, любому выходцу из России было понятно, кого именно имел в виду покойный музыкант.
В отличие от гражданских законов Государства Израиль, еврейское религиозное законодательство категорически запрещает составлять несправедливое завещание и заодно запрещает любому еврею подписывать подобное завещание в качестве свидетеля, приравнивая подобные его действия к соучастию в ограблении или воровстве.
Галаха запрещает человеку составить свое завещание так, чтобы его дети были совершенно лишены наследства – он не может обделить их в пользу более дальних родственников и уж тем более тех, кто ему таковыми не приходится. Более того – еврей, если у него есть дети, согласно Галахе, не имеет права завещать все свое имущество на благотворительные цели, обделив тем самым своих близких, даже если он не считает их достойными людьми. Раввинистические авторитеты рекомендуют при составлении завещании выделять на благотворительность не более трети своего состояния, а все остальное поделить между детьми в соответствии с законами Торы.
«И стремящийся к праведности не должен подписываться в качестве свидетеля и участвовать в составлении завещания, по которому наследники лишаются наследства, даже если речь идет о передаче доли наследства одного сына, который ведет себя недостойно, другому, который мудр и ведет себя правильно», – говорится по этому поводу в «Кицур Шульхан арух».
И тут же разъясняется, на чем основано это правило: «Ведь может быть, что и от первого сына произойдет потомство, которое будет хорошим и праведным. Некоторые запрещают даже уменьшить долю одного наследника и увеличить долю другого, и следует прислушаться к их мнению».
Составление и оглашения завещания смертельно больного человека считается делом настолько жизненно важным, что ради него можно нарушить святость субботы – Галаха разрешает нанять в субботу нееврея, который принесет родственникам умирающего сообщение о том, что тот намерен огласить свою последнюю волю. И, кроме того, даже в субботу умирающему разрешено сделать киньян (процедуру передачи и приобретения, обычно строжайше запрещенную в этот день), чтобы тем самым увеличить действенность своего завещания.
Наконец, если у умирающего есть несовершеннолетние дети или беременная жена, то он должен назначить попечителя, который будет управлять его деньгами и имуществом, которое полагается этим детям как его наследникам до тех пор, пока они не вырастут.
Разумеется, автор просто не в состоянии в рамках этой главы рассказать обо всех тонкостях, связанных с составлением завещания по еврейским законам, и тому, кого особенно волнует этот вопрос, лучше всего обратиться за консультацией к опытному раввину.
И все же, обсуждая данную тему, авто не может не вспомнить вполне реальную историю, которая произошла в Израиле в начале 2010-х годов.
Умирая, один состоятельные еврей, оставил два завещания: одно следовало вскрыть сразу после его смерти, второе – уже после похорон, во время траура. В первом содержалась только одна просьба: "Прошу похоронить меня в одном носке!".
Однако когда дети покойного сказали об этом раввину, руководившему обрядом похорон, тот лишь покачал головой.
– По Галахе, – объяснил он, – мертвого следует заворачивать в саван полностью обнаженным.
Сыновья стали настаивать на исполнении последней воли отца, раввин стоял на своем. Сыновья выразили готовность заплатить "за небольшое отступление от обряда" огромные деньги, но раввин оставался неумолим, заявляя, что не может позволить сделать это даже за миллион долларов. Спор продолжался многие часы, похороны все откладывались и откладывались. Наконец, дети покойного сдались – не оставлять же отца непохороненным, и уж, тем более, не хоронить же его на нееврейском кладбище, чего тот явно не желал.
После похорон сыновья вскрыли второе завещание.
"Как видите, дети, – говорилось в нем, – даже одного носка не дали мне взять с собой в могилу. Так не копите же слишком много денег и щедро тратьте их на добрые дела…"
И уже дальше шли указания о распределении оставшегося после него состояния.
Так случилось, что с еврейской традицией отношения к семье покойного мне довелось впервые познакомиться не из книг, а на практике. В 2004 году неожиданно в возрасте 46 лет скончался мой близкий друг Хаим Фишер, принадлежавший к общине хасидов из Вижницы. Всю жизнь Хаим посвятил помощи знакомым и незнакомым людям, создал несколько благотворительных организаций, помогавших старикам и детям-инвалидам, малообеспеченным семьям и т. д. Это была не только материальная помощь, но и помощь добрым советом, участливым словом, конкретными делами. В Бней-Браке, где жил Хаим со своей многодетной семьей, о нем ходили легенды, и когда его не стало, на похороны, проходившие ночью, на исходе субботы, собрались тысячи людей.
Собираясь навестить его семью, сидевшую «шиву» – семь дней траура – я прекрасно понимал, что, оставшись без кормильца, она сейчас как никогда нуждается в помощи. В кармане у меня было 150 шекелей, но я просто не представлял, как протяну вдове Хаима деньги. Тогда я накупил на 100 шекелей всякой еды и с тяжелыми сумками потащился к дому покойного друга. И пожалел о том, что я сделал, едва подойдя к подъезду.
У подъезда стоял столик, за которым сидели три хасида, а на самом столике стояла табличка «Сбор помощи вдове и сиротам». Входившие в дом, чтобы выразить соболезнования семье покойного, и просто проходившие мимо люди останавливались и передавали сидевшим за столиком мужчинам деньги. Кто-то вытаскивал из кармана купюру в 100, кто-то – в 200 шекелей, некоторые доставали 100-долларовые бумажки, а один из посетителей положил на столик целую пачку долларов.
Один из хасидов, собиравших помощь, аккуратно заносил каждую полученную сумму в специальный журнал и после этого передавал деньги сидевшему рядом товарищу. Тот присоединял очередную купюру к пачке, которую держал в руках, а когда та становилась достаточно толстой, пересчитывал деньги и передавал ее третьему хасиду. Последний, в свою очередь, опять пересчитывал деньги в пачке, кивал головой, подтверждая, что все сходится, перетягивал пачку бечевкой и присоединял ее к другим, лежащим рядом с ним пачкам денег, записывая поступившую сумму во второй журнал.
Было понятно, что при такой системе сбора денег никакие злоупотребления, вроде присвоения сборщиками себе какой-то, даже самой малой суммы, просто невозможны – все деньги дважды пересчитывались, дважды фиксировались в журналах и каждый из этой тройки как бы контролировал двух других. Собранных денег – судя по числу пачек – семье Хаима должно было хватить надолго.
