Необходимо также особо оговорить, как следует понимать утверждения, когда говорится, что такой-то тезис доказан, такое-то суждение истинно, иными словами: «Что есть истина?». У нас это означает, только одно: что данный тезис обоснован другими тезисами, истинность которых не подлежит сомнению. Например, мы считаем, что A есть B, и все с этим согласны, но некоторые сомневаются, что A есть C, тогда в подтверждение последнего тезиса приводится в качестве аргумента еще один тезис, с которым так же все согласны, что C есть B, через этот аргумент необходимо устанавливается истинность тезиса, что A есть C. Конечно, кто-то может усомниться в истинности тех или иных исходных посылок, тогда ему уже придется спорить не с нами, но также и с теми, кто с этими посылками согласен. Но опять-таки опровергать эти посылки придется через общепризнанные истины, ибо невозможно ничего ни доказать, ни обосновать, если нет изначально всеми принятых общих положений. Таким образом, истинность означает соответствие одного понимания другому пониманию, и отсутствие между ними противоречий, не более. Не бывает «истинных» вещей и феноменов.
Отсюда следует, что наш путь доказательства, есть прежде всего дедукция – выведение неочевидного тезиса из общепризнанных посылок. Первый шаг мы уже сделали: установили очевидное, не требующее каких-либо дополнительных обоснований, сказав, что еврейство есть общность людей, но этим сказано крайне мало для того, чтобы понять, почему эта общность находится в конфликте с другими общностями, мы не выяснили, в чем специфика еврейства как общности и в чем отличие этой общности от многих других разновидностей сей категории. Поэтому, вначале нам нужно будет рассмотреть некоторые формы общностей людей, под категории которых обычно подводят еврейство, параллельно разъясняя значение связанных с ними терминов и определяя их релевантность еврейскому вопросу.
Самая распространенная категория, следующая после категории общность, под которую подводят понятие еврейства – это народ. Давайте разберем, что это такое в нашем понимании и какие трактовки этому понятию мы отвергаем и почему.
У слова «народ», так же как и у большинства иных слов, имеется много значений. Этим словом обозначают и просто население той или иной территории (все, что народилось), и источник власти в демократическом государстве, и, наоборот, бесправное быдло, низы, находящееся под ярмом господ (в словаре Даля о слове «народ» так и написано: «чернь»). Само собой разумеется, что ни одно из вышеперечисленных значений для понятия «еврейство» не релевантно, так как не содержат в себе никаких специфических особенностей, коими можно бы было отличить еврейский народ от других народов и общностей, правда, нередко под «народом» подразумевают также и нацию, и это понимание, безусловно, релевантно еврейству, но у нас имеются основания различать эти понятия, ибо не всегда понятие нации совпадает с понятием народ. Уясним отличия понятия «нации» от «народа». Во многих языках понятия народ и нация выражаются одним словом, как, например, в английском «nation», это и понятно, ибо цивилизованный народ не может быть никем иным, как нацией, в иврите есть два слова: «ума» (нация) и «ам» (народ), и хотя евреи предпочитают называть себя словом «ам», хотя в некоторых контекстах правильнее было бы им сказать «ума», если не вообще клан, дом (бейт Исраэль), поскольку о народе говорится преимущественно в политическом значении этого слова, а народ как таковой, в значении «ам», к политике мало имеет отношения, ибо народ – это явление естественное и в какой-то степени стихийное, ибо народ создается самой природой или, как полагают теологи, отбирается Богом. Нация – это уже некая организация, во многом сознательно формируемая людьми, и то не всеми, а только некоторыми – лидерами. Таким образом, единственный контекст, в котором мы можем рассматривать такие понятия, как «еврейский народ», «русский народ», «палестинский народ» и т.п. – это общность людей, испытывающая единые нужды, переживающая единые, взаимосвязанные друг с другом проблемы, что порождает одинаковые стремления и чаяния. Как выражение этих стремлений и чаяний возникает общая культура, общая психология, общая система этических ценностей и нравственных норм.
Народ может быть сосредоточен на одной территории, а может быть также и рассеян в диаспоре, и всегда трудно точно определить, кто к какому народу относится. Народ также нельзя пересчитать как роту солдат, как, например, нельзя точно определить, сколько существует людей, кому дороги русские леса, а кому нравятся Кавказские горы, а сколько тех, кто без ума от Иудейской пустыни? Сердце ведь не прозондируешь, более того, любая попытка такой классификации выглядит бесцеремонным кощунством. Здесь каждый скажет: дайте право человеку любить то, что он любит, и будет в том абсолютно прав. Точно так же кощунственной выглядела в глазах древних израильтян попытка царя Давида сделать перепись своих подданных. Они никак не могли понять, что подданные Бога (народ Божий) и подданные царя (граждане государства) в глазах чиновников суть одно и то же. (И до сих пор никто даже приблизительно не может сказать, сколько в настоящий момент насчитывается евреев в мире, даже в рамках одного государства, например, в России, определить процент граждан евреев представляется невозможным, ибо не все евреи по документам записаны таковыми. Кто-то числится «русским», но имеет мать еврейку, а следовательно и право на репатриацию в Израиль, которым может воспользоваться, а может, и нет. Иной, наоборот, числится евреем и сам себя таковым признает, но при этом исповедует христианство, стало быть, по гойским законам он будет считаться евреем, а по израильским нет, а это значит, что он никогда не будет иметь право на репатриацию, пока не будет пересмотрен т.н. Закон о возвращении в его нынешнем виде).
Чувство любви и привязанности к своему народу, как близким по духу людям, называется патриотизмом, хотя нередко это слово понимают как любовь к родине. Последнее верно скорее чисто этимологически (patria по-латыни – родина, точнее, отечество), нежели фактически, ибо под «родиной» чаще всего понимают не ту точку на планете, где ты родился, а определенный культурный ареал, с которым ты духовно связан. Но чаще всего под «родиной» подразумевают государство, чьим подданным является тот или иной гражданин, даже тогда, когда он там не родился и оно ему трижды духовно чуждо. Нередко приходится слышать и такие выражения, как: «предатель родины», «изменник родины». По поводу последнего хорошо написал Солженицын в «Архипелаге»: «Иногда мы хотим солгать, а Язык нам не дает. Этих людей объявляли изменниками, но в языке примечательно ошибались – и судьи, и прокуроры, и следователи. И сами осужденные, и весь народ, и газеты повторили и закрепили эту ошибку, невольно выдавая правду, их хотели объявить изменниками РодинЕ, но никто не говорил и не писал даже в судебных материалах иначе, как "изменники РодинЫ". Ты сказал! Это были не изменники е й, а ее изменники. Не они, несчастные, изменили Родине, но расчетливая Родина изменила им и притом ТРИЖДЫ». Совершенно ясно, что под «родиной» здесь имеются в виду не березы и осины, а нация, которая вправе требовать верности от своих сынов, но только в том случае, если сама она их не предает. Поэтому «родина» в данном контексте понятие не столько географическое, сколько политическое, и нередко отождествляется с понятием «государство», а государство с интересами властьпредержащего класса. Но даже любовь к родине в политическом смысле следует называть верноподданничеством или шовинизмом, а не патриотизмом. Представьте себе, насколько бы изменился дискурс, если бы всех национал-патриотов мы бы назвали шовинистами? Однако далеко не все принимают такой контекст. Некоторые даже увязывают патриотизм с отношением к тем или иным географическим объектам. Так, израильский экскурсовод Марина Фельдман в своей книге «Святая земля», упомянув факты поджога лесов террористами во время интифады, пишет: «Отношение арабов и евреев в Израиле к лесам и другим насаждениям лучше всего сравнить с отношением подлинной и мнимой матери из знаменитого суда Соломона… Соломон по ужасу, отразившемуся на лице одной из них, узнал, что она – подлинная мать». Я не знаю, что бы заметил царь Соломон, суди он сейчас обе эти стороны, наверное, увидел бы отчаяние и ненависть к оккупантам на лицах одних и лицемерие на лицах других, во всяком случае, вряд ли он отсюда заключил бы, что моя землячка Марина Фельдман родилась где-нибудь в Рамалле, а палестинский террорист, наверно, с Луны сюда свалился, там его и «родина». Он вряд ли бы мог также понять, почему в Израиле дают право быть патриотом и «любить» эту землю тем, кто здесь без году неделя, и лишают его тех, кто здесь действительно родился, вырос и даже имеет тысячелетние корни потомков. Потом, факты вандализма по отношению к этой земле имеются и на еврейской стороне, о чем ярко написано в книге другого экскурсовода и истинного патриота Святой земли Исраэля Шамира в его книге «Сосна и олива», или вот цитата из его недавнего интервью «Землю надо любить так, как любят женщину!», в которой он приходит к выводам, прямо противоположным фельдмановским: «Когда они (евреи) покидали Синай или Кунейтру на Голане, они все уничтожили до конца. Срубили рощи, бульдозером выкорчевали виноградники, которые посадили для них палестинские крестьяне, динамитом взорвали дома, доставшиеся им от прежних хозяев. Мол, если не наше, то пусть сдохнет. И сейчас, когда зашла речь о выводе из Газы, поселенцы клялись, что разрушат все живое и неживое, а только потом уедут. А с любимой так себя не ведут, ей говорят: «Живи счастливо», «Дай Вам Бог любимой быть другим», если уж у меня не получилось. И действительно – когда палестинцы были вынуждены покидать родные дома и сады, они никогда не портили и не поджигали их. Потому что надеялись вернуться? И это тоже, но в первую очередь потому, что они любили свои деревья и не могли даже подумать их погубить».. Ну, как бы там ни было, по логике Марины мог бы рассуждать любой захватчик, любой оккупант: «раз я что-то люблю, значит, я имею право им и владеть, мне должна быть дана власть над ним господствовать, точно также и любой вор-карманник может назвать себя «патриотом содержимого чужих карманов». Я думаю, любой из нас полюбит те леса и поля, как только они перейдут в его частную собственность, но какой-либо особой моральной заслуги в таком «патриотизме» усмотреть трудно. Так, Солженицын в «Архипелаге» приводит слова одного репрессированного кулака бывшего «патриота» своей земли, когда ему власти предложили идти на фронт защищать «отечество»: «Ваше отечество – вы и защищайте, говноеды! [А у пролетариата нет отечества!!]». Патриот ли этот русский мужик? Да, патриот, но патриот того отечества, которое принадлежит ему и таким же мужикам, как он, но он вовсе не намерен защищать то «отечество», которое принадлежит его врагам, и здесь он, по-своему, прав: «Для лагерника те и свои, с кем он вместе мучился в лагере. Те для него и чужие, кто спускает на него ищеек» (там же). Также трудно требовать любви палестинцев к тем лесам, которые когда-то принадлежали их отцам, а ныне захвачены их врагами, не позволяющими им даже заходить в их пределы. Известно латинское изречение: «Ubi bene, ibi patria» (Где хорошо – там и родина), Христос учил примерно тому же: «…ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – сказано в Нагорной проповеди (Мф.6:21).
