Многоопытный аделантадо Легаспи[19] понял, что оставаться на Себу дальше нельзя, и перебрался на остров Панай, откуда и отправил его, де Гоити, поискать более подходящее место для основания столицы. И вот он здесь, у берегов Лусона, и кокосовые пальмы за стеной города приветственно кивают ему своими верхушками. А люди? Людей старый солдат не боится. У него на кораблях 80 солдат-испанцев и 400 завербованных жителей Висайских островов. С такими силами он, не сомневаясь, бросил бы вызов здешнему правителю. Если бы только не инструкции Легаспи. Губернатор приказал избегать кровопролития. Он сослался на письмо его величества Филиппа II, в котором тот предписывал объяснять туземцам, что испанцы хотят жить с ними в мире и дружбе, и учить их закону Иисуса Христа, что приведет их к спасению. Циник де Гоити не верит в искренность таких приказов, но он привык подчиняться, и посланному в шлюпке капитану Диасу отдано строгое распоряжение не нарушать мира.
Пока гребцы-висайцы дружно мчали лодку к берегу, другая лодка также стремительно пересекала реку Пасиг, отделяющую владения раджи Солимана от соседнего княжества Тондо, которым управлял его дядя раджа Лакандула. В ней сидел посланец старого раджи, отправленный к Солиману с целью удержать горячего юношу от необдуманных поступков. Посланец застал Солимана у городских ворот, где тот вместе с португальцем Франсишку и пушечных дел мастером пампанго[20] Пандай Пира проверял готовность маленьких бронзовых пушек — лантак — к приему неожиданных гостей. В ответ на предупреждение, переданное гонцом, Соли-ман рассмеялся и сказал, что, каковы бы ни были намерения пришельцев, он предпочитает сам позаботиться о своей безопасности и безопасности своих подданных. И при этих словах раджа с гордостью окинул взглядом застывших рядом с пушками канониров с пальниками в руках.
Между тем испанцы уже вытаскивали на сушу шлюпку, и мощные звуки фанфар возвестили жителям города об их высадке. Из городских ворот навстречу им вышли первый министр Солимана Юсуф, португалец Франсишку и посланец раджи Лакандулы. Переговоры состоялись тут же на берегу. Обе стороны заверили друг друга в полном миролюбии.
В город испанцев не пригласили. Не пригласили в город и самого де Гоити, когда он, как было условлено, вечером того же дня высадился на берег для встречи с правителем Манилы. Она состоялась в наскоро сколоченном павильоне. Де Гоити с Солиманом укололи пальцы, по капле крови смешали с пальмовым вином и выпили его. Обряд означал, что отныне де Гоити и Солиман — кровные братья. Однако, когда вслед за совершением обряда началась деловая часть переговоров, оба «брата» поняли, что прийти к соглашению им будет крайне трудно. Испанец потребовал от раджи признания его зависимости от испанской короны, выплаты ежемесячной дани золотом и продовольствием и разрешения построить испанский форт на территории княжества. Раджа вежливо отклонил все эти требования, предложив ограничить отношения торговлей на взаимовыгодных условиях. Простились холодно. Де Гоити не понравился заносчивый «индио».
Ночью в каюту де Гоити был вызван мусульманин с Калимантана Димандуль, сопровождавший экспедицию в качестве переводчика. Около двух часов продолжалась беседа, а затем Димандуль отплыл в сторону Манилы. Наутро он был доставлен к Солиману и объявил ему, что он агент тестя Солимана султана Брунея, посланный следить за продвижением испанцев, что он знает о замыслах испанцев, которые собираются по сигналу пушки напасть на город. Солиман щедро наградил лазутчика.
На следующую ночь Димандуль докладывал де Гоити о том, что Солиман готовится отразить нападение, что у него 700 воинов и 8 пушек, но мало пороха и ядер, что дядя его Лакандула едва ли придет ему на помощь.
Солиман действительно готовился отразить нападение. Он отдал приказ круглосуточно вести наблюдение за испанскими кораблями, выставить охрану у боевых прау, стоящих на берегу реки Пасиг, и напасть на пришельцев в ответ на первый выстрел с испанского галиона.
Прошло два дня. В эти дни де Гоити после тщательных раздумий выбрал наконец человека, которому он предназначил роль жертвы в готовящейся провокации. Педро Ортис звали этого разжалованного капитана, которого де Гоити хотя и уважал за отчаянную храбрость, но недолюбливал за вечные иронические замечания. Главное же, что о нем Легаспи не будет жалеть, ибо он один из главных зачинщиков ограбления могил себуанцев, в свое время чуть не стоившего испанцам жизни.
Итак, Ортис предстал перед маршалом и получил от него письмо к радже Солиману.
— Надеюсь, это не объяснение в любви, — сказал он, и это были его последние слова.
Когда шлюпка приближалась к берегу, де Гоити вышел на кормовую палубу.
— Я забыл вручить подарок радже. Надо вернуть лодку, — сказал он канониру.
Вспыхнул фитиль, и резкий звук выстрела нарушил знойную тишину полдня. В то же мгновение раздался ответный выстрел из крепости. Первое же ядро угодило в лодку Ортиса.
Де Гоити изобразил бешенство. Он призвал испанцев к беспощадной мести, и через четверть часа десять шлюпок и галера, полные кипящих гневом испанцев, устремились к берегу. Загрохотали корабельные пушки. Ядра со свистом проносились в воздухе и вонзались в бревна частокола, проделывая бреши в ограде. В ответ огрызались маленькие пушки филиппинцев. Они били по приближающимся лодкам испанцев. Солиман во главе своего войска, вооруженного пиками, кинжалами, короткими мечами и ножами боло, вышел через боковые ворота города и ждал высадки неприятеля. Как только первые испанские солдаты спрыгнули на землю, он скомандовал наступление. Испанцы встретили ма-нильцев залпами. Но остановить Солимана они не смогли.
Схватка была ожесточенной. Когда берега достиг второй эшелон войск де Гоити, состоявший главным образом из висайцев, положение испанцев было не из легких. Командовавший первой группой Диас был ранен в ногу. Он отполз в сторону и отстреливался из мушкета от пытавшихся приблизиться к нему филиппинцев. Де Гоити во главе подкрепления врубился в ряды неприятеля и, нанося удары мечом направо и налево, стал прокладывать путь к стоящему на возвышении Солиману. Но тот приказал отступать к реке и переправляться в Тондо. Манильцы устремились к своим прау. Отступая, они подожгли свои дома, чтобы не оставлять их врагу. Но даже пламя не остановило испанцев. Ворвавшись в город, они хватали, что попадало под руку, насиловали не успевших покинуть город женщин, вязали пленных. На корабли было уведено 80 человек, в том числе несколько японских и китайских торговцев, заплативших впоследствии немалый выкуп за свое освобождение.
По здравом размышлении де Гоити не решился остаться в разоренной Маниле. Приближалось время тайфунов, когда возвращение на Панай стало бы невозможным. Что касается Солимана, то он был побежден, но не разгромлен и в любую минуту мог снова появиться со свежими силами. Испанцам же победа далась нелегко. Они потеряли десять человек своих и около тридцати висайцев, и лишь немногие избежали ранений. К тому же добыча была так велика, что большинству солдат не терпелось убраться со своей поживой в безопасное место. Де Гоити приказал поднять паруса.
Тем временем Солиман со своими приближенными и потрепанным войском укрылся в Тондо у Лакандулы. Горе его было безутешным. В битве пал артиллерист Франсишку, пропал без вести маленький Пандай Пира, мастер-кудесник, отливавший пушки, не знавшие себе равных в здешних местах. Пропало все золото казны, вся артиллерия, все запасы риса прошлого урожая. А тут еще Лакандула с его упреками. Он считает, что нельзя было ссориться с испанцами, что лучше было принять их условия и признать себя их вассалом. Гордый Солиман не согласен с дядей. Ему ли, сыну солнца, становиться вассалом, когда половина барангаев[21] Лусона подчиняется ему и платит дань. Но он не возражает вслух. Ведь в конце концов он пользуется гостеприимством старого раджи.
В конце недели пришло известие о том, что испанские корабли уходят. Солиман взобрался на холм и с него наблюдал за движением галионов. Так смотрел он, пока белые паруса кораблей не скрылись за горизонтом. Он не знал, почему ушли испанцы и надолго ли они ушли. Два дня он ждал, а потом отдал приказ вернуться в Манилу и строить город заново. Через месяц на пепелище уже красовались новые дома и новый частокол опоясывал поселение, и только миниатюрных пушек Пандай Пира, захваченных испанцами, не было в его воротах, да обожженные стволы палым чернели на улицах.
А корабли де Гоити уже приближались к Панаю. Победители с нетерпением ждали момента, когда они смогут похвастаться своими трофеями, а сам маршал готовился к встрече с Легаспи, в который раз продумывая рассказ о коварном нападении манильцев. Любой из оставшихся в живых испанцев мог подтвердить версию де Гоити, ведь никто из них не знал о ночной беседе маршала с мусульманином Димандулем.
