Как только женщина начинает сознавать такие влияния, это знание становится силой. «Богини» являются могучими незримыми силами, определяющими поведение и чувства. Знание о «богинях» в каждой из нас — это открывающиеся перед женщиной новые территории сознания. Когда она постигает, какие «богини» проявляются в ней как господствующие внутренние силы, появляется и понимание себя, власти определенных инстинктов, осознание своих приоритетов и способностей, возможность найти личный смысл в тех решениях, к которым остальные люди могут оставаться равнодушными.
Схемы «богинь» оказывают влияние и на отношения с мужчинами. Они помогают объяснить определенные трудности во взаимоотношениях и механизм возникновения влечения, какое женщины того или иного типа питают к определенным мужчинам. Предпочитают ли они мужчин властных и преуспевающих? Невзрачных и творческих? Инфантильных? Какая именно «богиня» незримо подталкивает женщину к определенному типу мужчин? Подобные схемы обусловливают ее выбор и устойчивость взаимоотношений.
Схемы самих взаимоотношений также несут на себе отпечаток той или иной богини. «Отец и дочь», «брат и сестра», «сестры», «мать и сын», «мать и дочь» или «влюбленные» — каждая такая пара представляет собой конфигурацию, характерную для определенной богини.
Каждая женщина наделена божественными дарами, которые следует изучить и с благодарностью принять. Кроме того, у каждой есть установленные свыше границы, которые нужно распознать и преодолеть ради того, чтобы измениться. Женщина не в силах противиться схеме, заданной основополагающим архетипом богини, пока не осознает самого существования в себе такого архетипа и не попытается воплотить с его помощью свой потенциал.
Впервые я подметила важную связь между мифологическими схемами и женской психологией благодаря книге психоаналитика-юнгианца Эриха Ноймана «Амур и Психея». Нойман воспользовался мифологией как способом описания женской психологии. Такое сочетание мифа и психологических комментариев показалось мне чрезвычайно мощным инструментом.
Например, в древнегреческом мифе об Амуре и Психее первым испытанием Психеи стала задача перебрать огромную гору семян и разложить зернышки каждого вида в отдельные кучи. Первой ее реакцией на это задание (как, впрочем, и на три последующих) было отчаяние. Я заметила, что этот миф хорошо подходит ряду моих пациенток, перед которыми стояли разнообразные проблемы, требующие решения. Одной была выпускница университета, увязшая в своей сложнейшей дипломной работе и не знавшая, как упорядочить рабочий материал. Другой — подавленная молодая мать, которой необходимо было понять, куда уходит драгоценное время, расставить приоритеты и найти способ продолжать свои занятия живописью. Каждой женщине, как и Психее, предстояло сделать больше, чем, по ее представлениям, она могла, — однако препятствия эти возникали по ее выбору. Для обеих пациенток миф, отражавший их собственную ситуацию, стал источником мужества, даровал прозрения о том, как реагировать на новые требования жизни, и придал смысл предстоящей борьбе.
Когда женщина чувствует, что в каком-либо ее занятии есть мифологическое измерение, понимание этого затрагивает в ней самые глубинные средоточия творчества. Мифы пробуждают чувства и воображение, поскольку связаны с сюжетами, являющимися частью общего наследия человечества. Древнегреческие мифы — а равно и все остальные волшебные сказки и мифы, известные людям тысячелетиями, — остаются современными и индивидуально значимыми, потому что содержат истины о переживаниях, единых для всех.
Толкования мифов могут приносить интеллектуальное и интуитивное понимание. Мифы подобны сновидениям, которые запоминаются, даже если они непонятны. Объясняется это тем, что мифы, как и сны, полны символов. По словам мифолога Джозефа Кэмпбелла, «сновидение — это личный миф, а миф — обезличенное сновидение». Не удивительно, что мифы неизменно кажутся нам чем-то смутно знакомым!
При правильном толковании сна человека осеняет мгновенное прозрение — обстоятельства, с которыми связано сновидение, тут же становятся ясными. Человек интуитивно постигает их смысл и сохраняет это понимание.
Озарение как отклик на толкование мифа означает, что соответствующий миф символически описывает что-то, значимое именно для этого человека. Теперь человек постигает нечто важное и сознает, что это истина. Столь глубокий уровень понимания не раз ощущали слушатели, перед которыми я выступала с пересказом мифов и толкованием их смысла. Такое обучение затрагивает чувствительные струны в душе, и теория женской психологии превращается либо в самопознание, либо в понимание, насколько важно для психолога общение с реальными женщинами.
Я начала использовать мифологические сравнения на семинарах по психологии женщин в конце 60-х и начале 70-х годов — вначале в Медицинском центре Калифорнийского университета, затем в Калифорнийском университете Санта-Крус и в Институте К. Юнга в Сан-Франциско. На протяжении последующих пятнадцати лет чтение лекций давало мне дополнительные возможности развить собственные представления и понаблюдать за реакцией слушателей в Сиэтле, Миннеаполисе, Денвере, Канзас-сити, Хьюстоне, Портленде, Форт-Уэйне, Вашингтоне, Торонто, Нью-Йорке — не говоря о Сан-Франциско, где я живу. И на каждой лекции отклики были одинаковыми: когда я использовала мифы в сочетании с клиническим материалом, личными переживаниями и прозрениями конкретных женщин, аудитория получала новое, более глубокое понимание.
Я начинала обычно с мифа о Психее — женщине, для которой главным в жизни были личные взаимоотношения. Затем я рассказывала второй миф с собственным толкованием. Это был миф о женщинах, которые не теряли самообладание, встретившись с трудностями, но, напротив, испытывали благодаря сложным задачам прилив сил — в результате они лучше учились и устраивались в жизни. Героиней этого мифа была Аталанта — быстроногая охотница, добившаяся огромных успехов как в беге, так и в охоте и побеждавшая всех мужчин, которые пытались с нею соперничать. Эту прекрасную женщину можно сравнить с Артемидой, греческой богиней охоты и луны.
Естественно, у моих слушателей эти лекции вызывали вопросы и о других богинях. Я принялась читать о них, пытаясь определить их тип и олицетворяемые ими качества. Благодаря этому у меня появились собственные прозрения. Например, однажды в мой кабинет вошла ревнивая и мстительная женщина — и я тут же различила в ней яростную, униженную Геру, супругу Зевса и богиню брака. Распутное поведение мужа побуждало эту ревнивую богиню неустанно разыскивать и губить «соперниц».
Как оказалось, однажды эта пациентка выяснила, что у ее мужа роман на стороне. С тех пор она была одержима мыслями о сопернице. Она постоянно видела в мечтах картины мести, подозревала, что та следит за ней, и в конце концов настолько увлеклась сведением счетов с этой соперницей, что чуть не сошла с ума. Это была типичная Гера — ее гнев был обращен вовсе не на мужа, а ведь именно он обманывал ее и ей изменял. Такая аналогия помогла моей пациентке понять, что истинной причиной этой «реакции Геры» была неверность супруга. Теперь ей стало ясно, почему ее захлестывала ярость и насколько пагубны были эти чувства. Она поняла, что должна не превращаться в мстительную Геру, а открыто обсудить с мужем его поведение и смело встретить их проблемы в супружеской жизни.
Был и такой случай: одна моя коллега неожиданно начала высказываться против Поправки о равных правах, которую я поддерживала. Меня переполняла обида и злость — и тут вдруг я испытала очередное прозрение. Это был конфликт двух разных богинь в одной душе. В тот момент я чувствовала и вела себя как Артемида, архетип Старшей Сестры, защитницы женщин. Мой оппонент, напротив, была подобна Афине — дочери Зевса, рожденной из его головы, покровительнице героев, защитнице патриархальных устоев, своеобразной «папенькиной дочке».
В другом случае, читая о похищении Пэтти Хёрст,[1] я осознала вдруг, что на газетных полосах у нас на глазах вновь разыгрывается миф о Персефоне — девушке, которую похитил, изнасиловал и держал в плену Гадес, бог подземного мира. Хёрст была студенткой Калифорнийского университета, приемной дочерью двух влиятельных «олимпийских богов» нашего времени. Она была похищена (уведена в подземный мир) главарем Симбиотической Армии Освобождения, ее держали в темном чулане и неоднократно насиловали.
Вскоре я уже видела богинь в каждой женщине. Знание того, как «богини» проявляются в психике, углубило мое понимание как бытовых, так и незаурядных ситуаций.
Вот пример: влияние какой богини преобладает, когда женщина возится на кухне или занимается домашней уборкой? Я поняла, что решается это простой проверкой — тем, как женщина готовит, и поддерживает ли она чистоту в доме, если муж на недельку уезжает. Когда «Гера»[2] или «Афродита» ужинает в одиночестве, это, скорее всего, грустное и жалкое зрелище: что-нибудь вроде магазинного «домашнего творога». Когда такая женщина одна, сойдет все, что найдется в буфете или холодильнике, — какой контраст по сравнению с теми изысканными и сложными блюдами, которые она обычно готовит мужу! Она ведь и готовит только для него: то, что любит он, а не она сама, поскольку она либо «славная женушка, умеющая вкусно готовить» (Гера), либо заботливая мамочка (Деметра), либо угодливая супруга (Персефона), либо соблазняющая возлюбленная (Афродита).
