Однако постепенно становилось ясно, что положение основной массы репатриантов из Советского Союза, в сущности, нисколько не изменилось, даже наоборот, если в СССР их дискриминация выражалась в тех или иных препятствиях в продвижении по службе, то на своей новой родине они оказались на положении рабов. Им уже не только не светило никакого будущего в карьере, но и пришлось оставить всякую мечту на то, чтобы когда-нибудь занять достойное место в обществе. Советские евреи, которые, так или иначе, в основном, составляли в прошлом правящий класс, стали перед угрозой полной пролетаризации и люмпенизации. Квалифицированные инженеры, врачи, учителя вынуждены были навсегда распрощаться со своими профессиями и «переквалифицироваться» в разнорабочие, дворники и безработные. Что, однако, важно отметить, с его репатриацией отношение к нашему «Малому Народу» как к чужакам и инородцам нисколько не изменилось, разве что лишь в названии: если раньше их называли «жиды», «сионисты», «классово чуждые элементы», то здесь они стали в устах некоторых видных политиков, таких как рав Хаим Миллер, рав Шмуэль Альперт и пр., «русскими», «гоями» и даже «пятой колонной».
Здесь может возникнуть справедливое возражение, что мол трудности иммиграции свойственны для всех стран, и какое они, мол, имеют отношение к еврейской проблеме? Да, в основном, никакого, за исключением одного маленького нюанса. Успешность абсорбции новых репатриантов происходит в прямой зависимости от их приверженности, подлинной или показной, традициям иудаизма, и в обратной, в зависимости от приверженности демократическим ценностям и западной культуре. Потому ни у рава Миллера, ни у Овадьи Йосефа никогда не было никаких претензий к репатриантам – выходцам из Марокко, Эфиопии и восточных республик бывшего СССР. Только еврейская интеллигенция для них «пятая колона», правда, они не уточняют, чья «пятая колонна». Не надо особой проницательности, чтобы понять: мы не агенты врагов Израиля Ясира Арафата или Саддама Хусейна, и даже не тоталитарной России, из которой мы уехали, мы представители цивилизованного мира, которому эти духовные лидеры пытаются противопоставить Израиль.
Сначала мы все думали, что трудности абсорбции – явление временное, и в конце концов все проблемы решатся сами собой. Но вот прошло уже десять лет, многие в совершенстве знают иврит, английский, овладели разными специальностями, поокончали кучу всяких курсов, но достойного места себе в этом мире так и не нашли. В частном предпринимательстве наши олим хадашим также наткнулись на непреодолимую стену, оказалось, что в любом бизнесе все уже давно схвачено и ни о какой честной и справедливой конкуренции не может быть и речи. Тогда в этих условиях части из них удалось освоить искусство спекулянтов, аферистов и даже проституток, причем преуспели здесь настолько, что весь коренной Израиль завопил о нашествии русской мафии. Может быть, отчасти сабры и правы, но мафия как форма «профсоюза» отнюдь не олимовское изобретение, ибо по законам плутократии (о слова плут) испокон веков жил и живет Израиль (и не только Израиль), а наша алия, как наиболее способная из всех стала усваивать эти законы для себя не хуже других.
Одним словом, оле хадаш должен был усвоить, чтобы преуспеть в Израиле мало обладать умом, высокой квалификацией и трудолюбием, можно приобрести все дипломы и характеристики и успешно работать с ними чернорабочим, но можно быть и полным идиотом и везде преуспевать, если сумеешь в нужное время оказаться в нужной компании. Второе, что ему необходимо, это избавиться от «пережитков» советской культуры, ибо здесь они совершенно никакой ценности не представляют, а только лишь своей чуждостью и непонятностью раздражают людишек из нужной компании. И наконец, признать над собой непререкаемый авторитет и абсолютную власть господствующих в его кругу национал-фюреров, отречься от всего, что им не любо, а если надо, даже возненавидеть свою мать.
Таким образом, интеллигенту-еврею пришлось через свой горький опыт преодолеть иллюзию еще одного мифа, будто Израиль его родина и дом, ибо на самом деле он оказался местом ссылки и пожизненных каторжных работ, как в том анекдоте: «Внимание! Внимание! Граждане, отправляющиеся в Израиль, ваш поезд Москва-Караганда подан на пятый путь». Однако многие здесь оказались в еще более унизительном положении, чем ссыльные в Караганде. Спасаясь от дискриминации, и надеясь на справедливость в своей собственной стране, многие евреи-репатрианты в итоге получили более низкий классовый статус, нежели они имели в странах исхода.
Израильский журналист Лев Авенайс нашел подходящее слово для характеристики существующих в этой стране неписаных общественных законов: «нашизм». Сей термин оказался, на мой взгляд, весьма удачным, ибо происходит от слова «наш», т. е. свой, близкий по-родственному, по идеологии, блатной, член тесного кружка, и в то же время напоминает по звучанию «фашизм» или «нацизм», ассоциирующимися в нашем сознании с чудовищными преступлениями и зверствами. Конечно, до нацистских зверств нашим «нашистам» еще далеко – кишка тонка, но нельзя не сказать, что израильский «нашизм» во многом напоминает именно ту среду, где вырос немецкий нацизм. Как здесь не вспомнить Гитлера: «Против способного руководителя сейчас же образуется общий фронт. Как же, ведь он вышел не из "наших" рядов. Мелкие людишки принципиально хотят быть только в своей собственной компании» («Моя борьба»). Здесь он явно противопоставляет себя «мелким людишкам», но в конце концов сумел-таки стать им «своим» и прибрать всю эту компанию к рукам. Впрочем, в последнее время многие журналисты и публицисты либерально-демократического направления стали все чаще употреблять термины неонацизм и нацизм, отнюдь не только в отношении последователей Адольфа Гитлера и тем, кто непосредственно виновен в преступлениях геноцида, но и ко всем проявлениям насилия и дискриминации по национальному признаку. Так, например, известный российский писатель и публицист Михаила Чулаки в своей статье «Нацизм со свастикой и без» пишет о проявлениях нацизма и у российских красно-коричневых, и на Кавказе, и в Югославии (хотя сербы не призывали к уничтожению косовар во всем мире и поголовно). Его определение нацизма довольно-таки интересное: «В терминах вообще полная путаница. Не претендуя на академичность определения, назову фашизмом кровавую диктатуру крайних националистов. Если же националисты находятся у власти, но сохраняют в своих странах ритуальные демократические обряды (потому что за их националистическую программу и так голосует большинство населения), то это – нацизм». Таким образом, продолжая логику Чулаки, мы можем сразу ввести и определить новый термин: если националистическую программу дискриминации и преследования неевреев осуществляют евреи, то это – иудонацизм.
Если быть объективным, нельзя сказать, что иудонацизм стал государственной идеологией в Израиле, или хотя бы сильно распространен в широкой общественности, в России, например, как я чувствую, дух нацизма ощущается куда тяжелее. В моем опыте жизни в Израиле все же преобладали положительные впечатления, как и о самих людях, так и об их образе жизни, в основном, здоровом, базирующемся на демократических и правовых ценностях. Однако постепенно я стал различать определенный паразитический слой людей нигде не работающих, живущих на неизвестно какие доходы, пользующиеся достаточно сильной властью и влиянием. Если бы они были просто тихие паразиты-тунеядцы, я бы, может быть, не обратил на них никакого внимания, но судьбе угодно было свести меня с ними в самый непосредственный контакт. Я оказался в среде харедим, работая в качестве охранника в различных ешивах. Мне приходилось также присутствовать на многих их форумах и ассамблеях, слушать выступления их лидеров и даже с некоторыми лично побеседовать. Я живьем увидел те самые лица, которые в ином месте можно увидеть только на антисемитских карикатурах, разве что в жизни они порой выглядят еще более уродливыми. Здесь есть и звериный оскал, и ужимка в любой момент готового уносить ноги вора, и самодовольный «смех в бороду», и чванливая надутость рожи. (Конечно, сейчас нам ясно, что харедим лишь «видимая часть айсберга», за которой стоит своя финансовая олигархия. Вообще, ни в одном капиталистическом, как впрочем, и социалистическом государстве, страна никогда не принадлежала всем, но лишь определенной олигархии. Весь вопрос, достойна ли эта олигархия, чтобы ей что-то принадлежало. Харедим, если они не работают, с нашей точки зрения, не достойны такой чести вовсе. Уж пусть лучше властвуют Березовские. Мы же, стоим за меритократию – власть достойных, заслуженных, власть образованного, само собой разумеется, светского, класса).
И тогда я вдруг вспомнил о еврейском вопросе, я подумал, а не связана ли вековая история антисемитизма именно с этой замкнутой мафиозной кастой, о которой еврейский историк Соломон Лурье сказал: «везде, где только ни появляются евреи, вспыхивает и антисемитизм» (Антисемитизм в древнем мире). Во всяком случае, для меня стало ясно, что теперь эта каста вызывает «антисемитизм» и в самом Израиле. С этого момента я стал вникать в еврейский вопрос, прислушиваться, что по этому поводу говорят разные публицисты и политики, что пишут газеты, а кроме того, я решил почитать и антисемитскую литературу, которая до этого меня совершенно не интересовала. Однако удовлетворительного объяснения непонятных мне вопросов я там так и не нашел, наоборот, чем дальше я углублялся в эти проблемы, тем более таинственными они представлялись мне.
