До сих пор речь шла о культурном синтезе в применении к цивилизационному процессу в целом. Проблема усложняется, если перейти на другой уровень – уровень культурной конкретики. В отношении общецивилизационного уровня применение понятия культурного синтеза не вызывает особых возражений и достаточно расхоже, в отношении конкретных культурообразующих механизмов возникают вполне объяснимые сомнения и возражения. Корректно ли в этом случае использовать понятие синтеза? Может ли процесс возникновения нового явления из разнородных источников быть объяснен как синтез? На основе каких же механизмов появляется нечто иное в результате переработки предшествующего иного?
Латиноамериканская культура (как и русская, скажем, в XVIII–XIX вв.) крайне заостряет эти вопросы. Оба эти «неклассических объекта» словно на глазах возникают из разнородного эклектического набора. В среде отечественных латиноамериканистов было немало споров по этому поводу, но они кажутся неразрешимыми в границах данного горизонта понимания. Ситуация напоминает положение с проблемой Творца. Одни верят в то, что синтез (как культурообразующий механизм) есть, другие – что его нет, доказательства хромают и с той, и с другой стороны, а вопрос о продуцировании нового качества остается. Как говорил Гёте, между двумя противоположными мнениями находится не истина, а проблема.
На мой взгляд, главное для возможного решения – понимание того, что проблема культурного синтеза – комплексная, требующая сочетания в единстве разных уровней. Конкретный культурообразующий синтез совершается на уровне феноменологическом, т. е. в поле непосредственного культурного творчества, но проблема «распластывается» также на уровнях общетеоретического, культурологического, ментального, гносеологического, для художественного творчества – по сфере художественного сознания, механизмов его работы, по уровню поэтологических механизмов и так далее. Сходятся и пересекаются все эти плоскости в точке конкретной «механики» культурообразования, там, где рождается феномен культуры, артефакт. Можно идти в обратном направлении – от артефакта по разным срезам и уровням к цивилизационному целому, которое формируется на основе накопления и расширения феноменологического поля, структурируется им, если сама феноменология культуры обнаруживает системность, позволяющую «связывать», строить цивилизационную целостность.
Если такая системность «связывается», значит, речь идет о синтезирующих культуростроительных процессах и, следовательно, о синтезе как о некоей цивилизационно-строительной реальности, а не о культурологической утопии.
Соотношение инверсии и медиации
Основой для такого подхода является идея фундаментального изоморфизма всех уровней культуры – от онтологического, ментального гносеологического до цивилизационного, разработанная Андреем Пелипенко и Игорем Яковенко в книге «Культура как система»[59]. Культурообразование представлено в ней как прогрессирующее расщепление изначального синкрезиса через все более дробное развертывание, по разном типу в различных цивилизационных версиях, бинарных оппозиций, разрешение которых осуществляется через инверсионно-медиативный механизм. Этот замечательный шаг в теории культуры стал возможен благодаря предшествующей разработке механизма инверсии-медиации А. С. Ахиезером на материале российской цивилизации в историко-социологическом аспекте[60].
На материале историко-культурном работу этого механизма ярко показал Игорь Кондаков в книге «Введение в историю русской культуры»[61].
Эти искания осуществляются в традиции семиотических исследований Ю. М. Лотмана, который в книге «Культура и взрыв»[62] отнес русский вариант культуры к бинарному типу, а западноевропейский – к тернарному.
И все же, суммируя итоги этих работ, мы не получим необходимого слияния всех уровней. Феноменологический уровень упущен в общетеоретических построениях, общетеоретический не «спускается» к феноменологическому. В случае рассмотрения феноменологии нет соединения уровней «идеи» и «поэтики», а если и есть, то нет необходимого обобщения, не разъясняется, каков же все-таки механизм продуцирования нового качества. Очевидно, категории инверсии и медиации требуют проработки «в глубину», в частности, для изучения проблематики пограничных культур[63].
Как показано в упомянутых выше исследованиях, инверсия и медиация суть единый процесс, а преобладание того или иного принципа разрешения бинарных оппозиций характеризует принадлежность культуры к одному из типов – инверсионному (бинарному) или медиационному (тернарному). Для пограничных культур особенно важна разработка инверсионного механизма в преломлении к поэтике. На этом уровне очевидно, что инверсия (по отношению к исходному воспринятому материалу) не есть что-то вроде «кувырка» без обретения нового качества. Если это так, то и в инверсионном механизме наличествует медиационное действие, снимающее оппозиции и дающее новое качество.
А. С. Ахиезер пишет: «Медиация <…> является формированием ранее не известных в данной культуре альтернатив», «новых смыслов»[64]. Далее: «Медиация – кумулятивный процесс, что может привести в конечном счете к смещению меры»[65]. А. Пелипенко и И. Яковенко отмечают: «В результате медиации возникает пространство синтетического становления новых смыслов», «инновационное поле»[66]. «Медиация есть принцип формирования новых смысловых конструкций на основе синтезирования»[67].
И все же, как работает медиация в конкретной «ткани» культуры, на феноменологическом уровне, на уровне поэтологии? Как рождаются «подлинно-синтетическое», «суверенный эклектизм»? Самая простая формула в отношении творчества «латиноамериканского Пушкина» – Рубена Дарио была бы такой: берутся Гонкуры, Теофиль Готье, Альфонс Доде, Эмиль Золя, Гюстав Флобер, Шарль Бодлер, Шарль Леконт де Лиль, Катюль Мендес, а затем еще и Поль Верлен, Эдгар По, Стефан Малларме и другие, тщательно перемешиваются, доводятся до точки кипения в «перегонном кубе модернизма» (выражение Дарио) и получается нечто новое и неповторимое. Источники для знатока понятны, но и самобытность очевидна. Поэтический язык Дарио – основа новой латиноамериканской культуры.
Подобный вопрос можно поставить применительно к любому великому творцу, неважно – «классической» или пограничной цивилизации.
Видимо, на уровне феноменологическом, в поэтологических механизмах медиативный процесс развертывается по своим принципам, соприродным специфике художественного сознания – самого гибкого синтезирующего «аппарата» культуры.
Проблема усложняется тем, что в сфере конкретного художественного культуротворчества мы имеем дело с восприятием и трансформацией жанровых моделей. В отличие от «идей», «образов» и т. п., это «жесткие» структуры. Ими нельзя манипулировать, гибко изменять их как «идеи» или «образы».
Отечественные латиноамериканисты, работая на материале художественной культуры, апробировали ряд категорий и понятий, интерпретирующих процесс превращения предшествующего иного материала культуры в новое – латиноамериканское: перекодификация, парафраз, травестия, инверсия[68] и т. д.
Думается, что обобщающее значение имеет понятие парафраз (травестия – его частная форма). Взятый как культурообразующий механизм, парафраз – это культурообразующая операция и механизм, смысл которого в переводе, или переходе (не только в лингвистическом, но и в культурогенном значении) смыслоформ из одного культурного кода в другой. Парафразированием исходных смыслоформ путем перекодификации на базе собственных матричных основ достигается их новое, другое значение, соответствующее потребности выразить иную идентичность. Эта операция включает в себя моменты смещения исходного значения, появления дополнительного, нового качества, слияния новых значений с теми, что были уже выработаны воспринимающей культурой и стали ее традицией, – включением их в общее смысловое поле. Полный парафраз – это инверсия исходной смыслоформы. Если в результате подобных операций достигается репрезентативный и обладающий культурогенной силой феномен, способный производить новые смысло-формы, а следовательно, и традицию (как, например, творчество Пушкина или Дарио), значит, культурный синтез достигнут. Если такового феномена не возникает, значит, речь идет об имитативных или симбиотических парафразах, также неизбежных продуктах процесса культурообразования.
А. С. Ахиезер сопоставляет медиацию со сканированием – не есть ли это метафора парафраза?
