Ночь живых мертвецов
NIGHT OF THE LIVING DEAD
США, 1968 – 96 МИН.
ДЖОРДЖ А. РОМЕРО
Режиссер:
Джордж А. Ромеро
Продюсеры:
Карл Хардмен, Рассел Страйнер
Сценарий:
Джон А. Руссо, Джордж А. Ромеро
Операторская работа:
Джордж А. Ромеро
Монтаж:
Джордж А. Ромеро
Главные роли:
Дуэйн Джонс, Джудит О’Дэй, Карл Хардмен, Мэрилин Истман, Кит Уэйн, Джудит Ридли
Брат и сестра – Джонни и Барбара – приезжают на кладбище навестить могилу умершего родственника. Там они видят приближающегося к ним человека. Когда тот подходит вплотную, выясняется, что это оживший труп. Сначала кадавр нападает на брата, и тот насмерть разбивает себе голову о могильную плиту, а сестра (Джудит О’Дэй) сбегает и прячется в доме, где находят укрытие остальные герои картины, среди которых наиболее симпатичный – чернокожий Бен (Дуэйн Джонс). Вместе всю ночь они будут обороняться от ходячих мертвецов, желающих отведать плоти пока еще живых людей. До утра доживут немногие.
Джордж Ромеро снимал свою первую трилогию о живых мертвецах почти тридцать лет, выпуская по фильму в десятилетие: «Ночь живых мертвецов» (1968), «Рассвет мертвецов» (1979) и «День мертвецов» (1985). Раз в декаду он диагностировал социальную ситуацию в Соединенных Штатах и предлагал к ней свой комментарий, используя метафору зомби. Параллельно он снимал и другие фильмы, которые также становились культовыми для многих последователей, например, «Мартин» (1971) или «Безумцы» (1973). Фактически Ромеро стал первым, кто использовал жанр ужасов, чтобы через него сознательно осуществлять социально-политическое высказывание. Однако критики расходились во мнении, метафорой чего являются изображенные чудовища: братской могилы, возращения вытесненного, Вьетнамской войны или чего-то еще [Russell, 2005, р. 69].
Один из критиков – Элиот Штейн – выражался более конкретно, назвав зомби метафорой «никсоновского молчаливого большинства» [Grant, 1991, р. 127]. Очевидно, в фильме раскрывается и расовая проблема: самый положительный персонаж в картине – чернокожий, и его сознательно (как якобы зомби) убивает не самый привлекательный герой, слабый и брюзжащий отец семейства. В кино можно обнаружить метафору распада нуклеарной семьи: превращаясь в зомби, маленькая девочка кусает свою мать, а отец не смог их спасти.
Однако в фильме есть не только прогрессивные для того времени идеи. В частности, его можно обвинить в мизогинии. Например, главная героиня на протяжении фильма ведет себя крайне иррационально, чего впоследствии не могли не заметить феминистки. Вместе с тем амерканский критик Робин Вуд, ярый сторонник феминизма, обвинявший Дэвида Кроненберга в женоненавистничестве, мизогинии в «Ночи живых мертвецов» не увидел. Правда, Ромеро исправил этот недочет в «Рассвете мертвецов» и особенно в «Дне мертвецов». Последний фильм Вуд прославлял уже как однозначно феминистский [Wood, 2003]. Все это так. Однако, собственно, все эти размышления и делают социальный анализ картины проблематичным – метафора имеет слишком много значений, и поэтому в итоге не значит ничего.
Но фильм стал культовым не только потому, что содержал серьезное послание, и, возможно, даже вопреки этому. Сам Вуд вспоминает [Grant, 1991, р. 128], что, когда на одном из фестивалей хотел со зрителями обсудить социальные аспекты картины, аудитории было неинтересно этим заниматься. Находящиеся в зале люди хотели развлечься, испытать острые эмоции. Таким образом, фильм в момент выхода любили не за его кинематографические открытия. А открытий, как видно, было много. Вот одно из них: кино оказалось таким успешным, потому что авторы собирались делать не эксплуатационный фильм, но артхаусную картину.
«Ночь живых мертвецов» изменила представления об ужасах и о феномене кинематографа вообще. Например, фильм стал одним из первых полночных фильмов, встав у истоков феномена. Кроме того, картина Ромеро была первой респектабельной работой в субжанре «гор» (или «расчлененка»). Прочие примеры этого субжанра не пользовались ни таким спросом, ни таким уважением. Также это был действительно страшный фильм про монстров, которых до тех пор в кино на самом деле не видели. Самое главное, что привнес Ромеро в жанр ужасов и в тему зомби, – это каннибализм, что совершенно меняло концепцию «живых мертвецов», существовавшую до тех пор [Павлов, 2014, с. 194–195]. Лента «Ночь живых мертвецов» получилась страшной во многом потому, что была снята в максимально реалистичной манере и, как следствие, оказалась лишена какого-либо комизма – черта, характерная для всего творчества Джорджа Ромеро. Во многом из-за того, что режиссер подходил к жанру слишком серьезно, в 1980-е к его новым фильмам поклонники хоррора стали испытывать все меньший интерес. В 1990 г. именитый мастер по спецэффектам и актер Том Савини, имеющий репутацию культовой личности, снял довольно удачный ремейк с одноименным названием. Сам Ромеро после «Дня мертвецов» вернется к теме только в середине 2000-х и снимет свой единственный студийный фильм «Земля мертвецов» (2005).
Великое молчание / Великое безмолвие / Молчун
IL GRANDE SILENZIO
ИТАЛИЯ, ФРАНЦИЯ, 1968 – 105 МИН.
СЕРДЖИО КОРБУЧЧИ
Режиссер:
Серджио Корбуччи
Продюсер:
Аттилио Риччио
Сценарий:
Серджио Корбуччи, Витториано Петрилли, Марио Амендола
Операторская работа:
Сильвано Ипполити
Музыка:
Эннио Морриконе
Главные роли:
Жан-Луи Трентиньян, Клаус Кински, Фрэнк Вулф, Луиджи Пистилли, Марио Брега, Карло Д’Анджело
По общему признанию критиков, лучшими спагетти-вестернами являются фильмы Серджио Леоне, поэтому никто не берется сравнивать его творчество с многочисленными картинами, снятыми итальянцами в 1960-1970-е годы. Но некоторые фильмы Серджио Корбуччи, вероятно, могли бы если не потягаться в качестве, то хотя бы достойно оттенять наследие Леоне. В конце концов многие спагетти-вестерны, а не только картины Леоне, стали культовыми. «Великое молчание» из их числа. Это необычный спагетти-вестерн. Во-первых, это редкий пример вестерна, действие которого происходит в снегах, что уже выделяет фильм среди множества других. Во-вторых, в нем нет традиционного для спагетти-вестерна героя, который стал бы настолько популярным, что перекочевывал из фильма в фильм как «человек без имени», Джанго, Сартана или Сабата. В-третьих, у фильма не самое счастливое окончание: все положительные персонажи погибают.
Главного героя зовут Молчун (Жан-Луи Трентиньян). Нетрудно догадаться, что он немногословен. Но он молчит не потому, что не хочет разговаривать, а потому что не может. В детстве представители закона убили его родителей, а его самого сделали немым, повредив горло. Он вырос и стал убивать охотников за головами, соблюдая все тонкости закона: стреляя только после того, как его противники достанут свое оружие. В городе, куда он приезжает, всем заправляет местный капиталист и наемники, которым он платит, чтобы те убивали бандитов. Не имея средств к существованию, многие мирные граждане встали на путь криминала. Так, группа «бандитов» прячется в горах, опасаясь наемников и ожидая амнистии. Одного из этих «бандитов» расстреливают («Выходи, я не буду стрелять!» – предупреждает его представитель закона) по заказу главного городского капиталиста, так как тот хотел, чтобы вдова убитого стала его любовницей. Убитая горем вдова, однако, не спешит найти утешение в объятиях поклонника и просит Молчуна отомстить за мужа. Молчун соглашается, тем более что у него есть свои причины уничтожить алчного капиталиста: тот был одним из тех, кто когда-то убил его родных.
Несмотря на то что роль положительного героя, совершающего великое мщение, играет Жан-Луи Третиньян, солирует в фильме отрицательный персонаж Локо в исполнении Клауса Кински. В финале Локо вместе с подельниками убивает миролюбивого шерифа, Молчуна и расстреливает «бандитов», т. е. всех добрых парней, чем обескураживает зрителя и оставляет его неудовлетворенным и обманутым в ожиданиях. Но не это ли должно делать настоящее кино? В момент проката в разных странах у картины было две концовки – положительная и отрицательная. В первой шериф все же спасался и истреблял наемников [Hughes, 2010, р. 90–91]. Однако канонической стала именно пессимистическая версия фильма, как и задумывалось режиссером.
Действие «Великого молчания» разворачивается в самом конце XIX в. в штате Юта – во времена, когда Запад переставал быть диким. При этом, отмечая перемены, отрицательные герои неоднократно сожалеют о прошлом. Локо: «Что за времена? За цветного дают столько же, сколько за белого». И главный злодей-капиталист: «Что за времена! С бандитами сражаются хлебом и маслом». Это не просто демифологизация Дикого Запада, но и демифологизация жанровых конвенций: после этого фильма ни один из спагетти-вестернов, как бы хорошо он ни был снят, не может восприниматься всерьез, даже фильмы Серджио Леоне. Фактически этим фильмом Корбуччи вступает в полемику с самим собой. Двумя годами ранее он снял один из самых культовых спагетти-вестернов «Джанго», в котором герой непременно убивал злодеев, несмотря на полученные им тяжелые ранения. В новом фильме герой не спасает ни себя, ни тех, кого должен был защитить.
