«Почему вы так много работаете?»
«У меня нет состояния, пенсии, живу на съемной квартире…»
А теперь Лени Рифеншталь рассказывает о своей мечте: «Я бы хотела иметь собственный домик, маленький, но с садом, и чтобы мне никто не мог заявить о расторжении договора». Она говорит об этом в 74 года. Возраст, когда большинство думает о другом земельном участке — три на два метра, с каменной плитой сверху… Мы публикуем фотографию, которая показывает, какова она. Женщина с подкрашенными локонами и пустотой в душе.
Люди, которые видели мои фильмы и альбомы, вряд ли смогут представить меня принимающей журналистов в ночной сорочке. Собиралась ли я подавать жалобу на газету? Я уже устала от судебных процессов, которые вынуждена была вести. Оспаривать очевидную ложь у меня не было ни времени, ни денег. Но мысль о собственном доме, о котором во время интервью вообще не было разговора, теперь не давала мне покоя. День и ночь я ломала голову, как при моих финансах заполучить дом с земельным участком. У меня были большие долги, но и большие ценности: авторские права на фильмы, альбомы и фотографии и еще не смонтированный материал из нескольких суданских экспедиций. Вероятно, можно было бы взять кредит. Я чувствовала себя шахматистом, который ни о чем другом думать не может, только о ходах, которые нужно сделать, чтобы выиграть партию.
Но еще до появления у меня идеи, где достать деньги, я побывала на выставке сборных домов, и уже через несколько минут нашла мечту своей жизни. Первый, который я увидела, и единственный понравившийся мне — дом фирмы «Хоф»: много стекла и много дерева.
«Этот дом и никакой другой мне хотелось бы иметь», — сказала я Хорсту. Отделка внутренних помещений — белые стены и темное дерево — напомнила мне Японию.
Дом должен быть обязательно с садом, но найти подходящий участок оказалось довольно трудно: или слишком дорого, или расположен не там, где хотелось бы.
В ноябре 1977 года — эта дата у меня помечена в календаре красным цветом — я нашла место, о каком мечтала. Недалеко, 35 километров от Мюнхена. Я стояла на зеленой лужайке, которую окружали великолепные буки, ели, березы, ясени. Но самым красивым был огромный дуб, двухсотпятидесятилетний — я сразу в него влюбилась. Здесь я хотела провести последние годы своей жизни и, может быть, однажды, глядя на это прекрасное дерево, написать воспоминания.
Финансирование удалось. Между тем в Германии и одновременно в Соединенных Штатах, Франции, Англии и Италии появились «Коралловые сады». Далее должен быть выпущен следующий альбом с фотографиями из Африки. Это, конечно, большие деньги, но явно недостаточные для покупки дома и земельного участка. Самое важное — захотят ли мои друзья, которым я задолжала довольно большую сумму, подписывать соглашение об отсрочке выплаты. К счастью, они согласились.
Наступил июнь. Я стояла на лугу, усеянном тысячами маргариток, чтобы определить место для строительства. И вот великий день, когда должен быть установлен мой «Дом у дуба». Это было волнующее мгновение: огромный подъемный кран медленно проплыл между деревьями и потом с точностью до сантиметра поставил свой груз на только что возведенный фундамент. Работникам строительной фирмы понадобилось совсем немного времени на окончательную отделку дома. И это событие совпало с моим днем рождения.
Но до новоселья было еще далеко. Монтаж фильма о нуба я опять должна была отодвинуть, так как сначала нужно было построить рабочие помещения. К счастью, не только Хорст много помогал мне, но и талантливый молодой архитектор Йозеф Штробель, занимавшийся обустройством внутренних помещений. Однако вскоре произошло несчастье. Катаясь на лыжах, в Санкт-Морице я сломала шейку бедра. Уже через час я лежала на операционном столе в травматологической клинике доктора Гута. Очнувшись от наркоза, я была оптимисткой: операция прошла успешно. Мне не вставили искусственный сустав, место перелома смогли соединить металлическими спицами. Поэтому несчастный случай я не восприняла как трагедию, быстро приучила себя к костылям, и мне вскоре разрешили покинуть клинику, с условием продолжения лечения в Мюнхене. Спустя четыре недели после несчастья рентгеновские снимки показали, что все великолепно срослось. Ежедневно в плавательном бассейне делала лечебную гимнастику, подвижность сустава стала лучше, но боли — иногда просто невыносимые — не отпускали. Я начала беспокоиться. Сильные болеутоляющие средства угнетали психику и затрудняли работу. Когда спустя три месяца жалобы еще оставались, врач порекомендовал лечение в Монтегротто. Четыре недели мне делали обертывания, термальные ванны и массаж. Но боли стали еще сильнее. Я должна была, как бы жестоко это ни было, учиться жить с ними. Все ортопеды говорили одно и то же — кость срослась безукоризненно. Но причину болей, особенно сильных в бедре, никто не мог установить. Вероятно, говорили врачи, это повреждение межпозвонкового диска, может быть, ревматизм, может быть, и нервы, или — или… Не чувствовала я боли только в воде. Поэтому я полетела с Хорстом и нашим фото- и кинооборудованием на Сан-Сальвадор, остров с великолепным песчаным пляжем.
При погружении у меня не было болей, но, выйдя из воды, я могла только ковылять. Это стало большой проблемой. Надеясь скоро выздороветь, я обязалась работать над двумя фильмами — один японского, другой английского производства. Съемки должны проходить на Сан-Сальвадоре. Невозможно себе представить, что через восемь месяцев после перелома меня мучили сильные боли, хотя вообще-то пациентам после операции на бедре достаточно двух месяцев, чтобы окончательно поправиться. Попытки отложить прилет съемочных групп были безуспешны. Сначала появились японцы. Семеро, и среди них моя Норико. За это время она вышла замуж за немецкого ученого и жила теперь в Мюнхене.
Пока все шло хорошо, и, поскольку снимать надо было под водой, проблем не было, по крайней мере, у меня. Труднее было кинооператору с громоздким оборудованием для подводных съемок. Для моей видеокамеры доставили футляр из Японии. С помощью Хорста и нескольких ныряльщиков съемки удались, хотя из-за сильного течения это было не очень просто. Когда я шла вдоль пляжа, одновременно что-то рассказывая, то каждый шаг становился мучением. Но японцы мне очень сочувствовали, и я не смогла отказаться от работы.
Едва они уехали, появились англичане. Дженни Соломон, представитель Си-би-эс — Новости, молодая энергичная женщина. Она должна была создать мой кинопортрет для популярной в США телепередачи «60 минут». Моим собеседником стал Дэн Раттер, известный в Америке ведущий, которого побаивались из-за его острого языка. Он прибыл из США вместе с женой. Как ни милы они были, я боялась интервью еще и потому, что нужно было говорить по-английски, а мои знания оставляли желать лучшего. Хотя мистер Ратер, как и другие журналисты, обещал не задавать вопросов о Гитлере или политике, но слова своего не сдержал. Это меня так сильно взволновало, что мы прервали съемки. Хотя прошло уже четверть века после войны, разговоры о прошлом больно ранили меня. Мистер Ратер с пониманием отнесся к моим чувствам, и мы пришли к компромиссу — на несколько вопросов я все же ответила.
Эта передача в Соединенных Штатах имела исключительный успех. Я получила множество писем. Самое необычное — от богатого американца, который сообщал, что был бы счастлив финансировать любой мой кинопроект. Какая жалость! Именно сейчас, когда я так больна и едва ли есть надежда на выздоровление, пришли заманчивые предложения, которых я ждала десятки лет. «Гео» тоже хотел заключить со мной контракт на фильм о подводном мире. Лучшего невозможно было представить, но серьезно об этом думать я уже не могла.
Именно в это время издатели стали конкурировать между собой за публикацию моих мемуаров. Я впервые рассмотрела эти предложения серьезно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь у меня нашлось время заняться их написанием. Самое интересное из немецких предложений поступило от Вилли Дремера. Он был готов выплатить мне большие деньги за «немецкоговорящие» права. Книжное издательство «Тайм букс» удвоило сумму, предложив купить международные права, исключая немецкоговорящие страны. Оба издателя были готовы даже к немецко-американскому совместному производству. Но я боялась браться за непривычную работу и все время тянула с ответом. Однако после длительной беседы с шефом «Нью-Йорк тайме», мистером Зульцбергером, страх прошел. Я сначала не могла поверить, что меня примет столь влиятельный бизнесмен. Но он оказался совсем не таким, каким я его себе представляла. Пожилой, очень любезный господин, который не задавал мне провокационных вопросов, а, скорее, по-дружески беседовал. Ни на мгновение я не почувствовала дискомфорта. Эта встреча повлияла на мое решение. И заслуга в этом не только мистера Зульцбергера, но и других американцев, которые меня не критиковали, на меня не нападали, а вселяли мужество.
