Здесь надо добавить, что понятие «нация» не является чем-то большим по отношению к понятию «народ» и чем-то меньшим по отношению к понятию «раса», наоборот, одна нация может включать в себя разные расы, например, американская нация, и в какой-то степени еврейская нация, хотя понятие «еврейский народ», как мы уже говорили, больше, чем понятие «еврейская нация». С другой стороны, еврейство как организация, порой являющая собой признаки социального класса, типа буржуазии, в отличие от последней, может включать в себя только один народ – еврейский. Поэтому такие термины, как «международное еврейство», применявшееся Генри Фордом (The International Jew) и другими авторами, есть contradictio in ajecto (противоречие в термине), ибо «международными» могут быть такие организации, как Коминтерн, Социнтерн, Гринпис, Масонство, Аль-Каеда и т.п., так как принимают в свои ряды представителей разных народов и национальностей, к еврейству же не может принадлежать никакой иной народ, кроме еврейского и никакая иная раса и нация, кроме еврейской, поэтому, то, о чем писал Форд, лучше было бы назвать «мировым еврейством» (The World Jew).
Рассмотрим теперь понятие «еврейство как нация».
Как мы уже говорили, нацию, в отличие от народа, объединяет общий политический интерес, что нередко приводит к национальным конфликтам, и такой нацией еврейство тоже, безусловно, является, что в действительности нередко и приводило евреев к конфликтам с соседними нациями на националистической почве. Сейчас такого рода конфликты наблюдаются, в основном, в Израиле, где одна нация, а именно, еврейская, стремится к монопольному господству в этой стране, целенаправленно вытесняя за ее пределы и всячески препятствуя развитию каких-либо инородцев. Однако за пределами Израиля такого явления практически нет. Евреи диаспоры сами чаще страдают от национализма, потому, как правило, там выступают поборниками интернационализма, космополитизма, равноправия и демократии, но сохраняя при этом свой расизм (не смешиваясь с гоями и всегда держась от них на определенной дистанции), а также и латентный национализм, проявляемый немедленно, как только они оказываются в своем государстве. Также и со стороны гоев в странах диаспоры чисто националистических претензий к евреям почти не наблюдалось. Евреи не создавали проблем «инородцев», не вели национально-освободительных войн (Лев Пинскер в своей «Автоэмансипации» даже видел причину «всех бедствий евреев» в «отсутствии в них стремления к национальной самостоятельности»), наоборот, сами ограждали себя в гетто, в кагалах и всячески противились эмансипации. Более того, многие исследователи отмечают рост антисемитизма именно тогда, когда евреи теряли свою национальную обособленность, а следовательно, их контакты с гоями становились теснее. Поэтому, причины еврейского вопроса нужно искать не в национализме, а именно в этих контактах, связях, которые ни одна из сторон почему-то не может разорвать.
Таким образом, еврейство, в принципе, можно определить как нацию, но и здесь найдутся возражения. Первое из них – это контрольный вопрос на релевантность к нашей главной проблеме: можем ли мы сказать, что еврейский вопрос – конфликт сугубо национальный? Ответ однозначно отрицательный: нет, ибо национальные конфликты возникают и исчезают, и всегда имеют локальный характер (только между определенными, как правило, соседними нациями), еврейский же вопрос стоял всегда и везде, и его глобальный характер никто не будет оспаривать. Второе, что можно было бы возразить против определения еврейства как нации, это всеми цитируемое изречение еврейского мудреца Саадии Гаона (882-942): «אין ישראל אומה, אלא בתורותיה» «Ейн Исраэль ума, эла бе-Торотейа» (Израиль не считается нацией, иначе как в его Торе, вероучении). Иными словами, к этой нации можно принадлежать только при условии соблюдения неких писаных или неписаных правил, которые ни один еврей не может преступить, например, он не может переходить в другую веру, из чего следует, что еврейство не столько нация, сколько религиозная конфессия. И это тоже отчасти верно. Но прежде чем принять такое определение, давайте посмотрим, что такое религиозная конфессия вообще.
Религиозная конфессия как форма общности людей.
Само слово «конфессия» происходит от латинского «confession», что означает исповедь или вероисповедание. Общее вероисповедание – это и есть основной объединяющий фактор и признак всякой конфессии – общности людей, которая может называться также церковью, конгрегацией, деноминацией, сектой и т.п. Мы здесь выбрали общий термин, определяющий не столько форму, сколько содержание, суть. Также и вероисповедание может называться разными словами: доктриной, учением, мировоззрением, идеологией и т.п. Суть его в том, что оно является системой взглядов и жизненных установок (парадигм), основанных на единых принципах (догматах). Догматы – это и есть то, что отличает одно вероисповедание от другого. Так, например, христианские догматы четко сформулированы в т.н. Символе веры, иначе называемом «Кредо». История Церкви знала несколько Символов веры: Арианский, Афанасьевский, Никео-Цареградский (принимаемый как Православной, так и Католической церквями с разницей в одно лишь единственное слово: «filioque» – [также и от Сына], чего было вполне достаточно для раскола).
Нередко вероисповедание приобретает форму национального самосознания и становится т.н. «государственной религией» или, по крайней мере, идеологической основой политики того или иного государства.
Интересное объяснение вероисповедания нашел я у Достоевского (оно, конечно, не доказывает истинность того или иного вероучения как такового, но наглядно показывает его реальную социальную роль):
«Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание бога, бога своего, непременно собственного, и вера в него как в единого истинного. Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца. Никогда еще не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий бог, но всегда и у каждого был особый. Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его бог».
И далее:
«Народ – это тело божие. Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего бога особого, а всех остальных на свете богов исключает безо всякого примирения; пока верует в то, что своим богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные, все стоявшие во главе человечества. Против факта идти нельзя» (Бесы).
Говорят: евреи – это одна семья. Имеется в виду, конечно, такое сообщество, где четко отличают своих от чужих. Но своих должно что-то объединять и объединять крепко, надежно, так, чтобы исключить всякую возможность внутреннего разлада или гражданской войны. Для того чтобы объединиться в такой союз, оказывается, вовсе не обязательно иметь общее родовое происхождение, не обязательно быть земляками, не обязательно иметь общий язык и культуру, ибо история знает немало братоубийственных гражданских войн. Другое дело религия, и не какая-то там абстрактная философская вера в Высший Разум, а именно национальная религия, объединяющая всех своих адептов служением и поклонением общему идолу, делающая всех как бы рабами одного господина. Вот тут и образуется духовная спайка: ты раб и я, оба мы служим одной цели, какие между нами могут быть разлады, даже если мы стоим на разных ступенях иерархической лестницы, относимся к разным классам – так поставил нас наш господин: царя – царем, капиталиста – капиталистом, работягу – работягой, и мы все должны склоняться перед его волей. Так, русских испокон веков православие сближало с греками, грузинами, болгарами, но отталкивало от этнически более близких поляков. Всякая же гражданская война неминуемо сопровождалась религиозным расколом. Не помню я, чтобы когда-либо воевали друг с другом люди одной веры, одного духовного поклонения или идеологического подчинения.
Иногда мне приходилось слышать от адептов национальной идеи и такие аргументы: «Разве распространение христианства и ислама привело к слиянию наций в христианскую и исламскую?» – Во как! Они готовы даже признать общего «бога», но чтоб все остальное было врозь. Однако они не знают, что идея «национальных государств» сравнительно молода, она возникла не ранее конца XIX-го века, в то время как распространение христианства и ислама давно, в основном, завершили свои процессы. Ни в христианстве, ни в исламе, насколько мне известно, нет понятия «нация» в современном значении этого слова (есть арабское слово «умма», что означает нацию, но под этой «нацией – уммой» имеются в виду мусульмане всего мира, независимо от того, какого они происхождения: арабского, персидского или индусского), в христианстве же, как сказано ап. Павлом: «нет ни Еллина, ни Иудея», и цель этих религий изначально была объединить все нации в одну, хотя «нации» этому всячески противились. Более того, вплоть до XX-го века в официальных документах не было и графы «национальность» вместо нее записывалось «вероисповедание», иногда «сословие» или «подданство». Но, если вероисповедание определяет, какому «богу» ты поклоняешься, то подданство определяет, какому господину служишь, иными словами, чей ты раб, и в каком рабском звании (сословии) ты состоишь, при этом твоя нация никого реально не волновала, не так ли? Поэтому, о каком «не-слиянии исламских и христианских наций» здесь идет речь, нам не понятно. Как только была упразднена сословность и религия отделена от государства, все граждане оказались формально равны перед Законом, и их уже ничто не разделяло, но де-факто не все хотели смириться с таким положением, ментально они продолжали делить людей на «чистых» и «не чистых», на «избранных» и «отверженных», на «наших» и «не наших». И вот здесь возникли новые понятия «наций», «рас» и «классов». Но пока еще нигде не замечалось, чтобы расистские или националистические отношения утверждались между членами одной религиозной конфессии. И действительно, с точки зрения любой последовательной религиозной доктрины признание легитимности существования наций есть не что иное, как признание легитимности существования ересей.
