Усвоив верное представление о ней как о целостном художественном произведении, можно, как бы приблизив ее к глазам, разглядеть и оценить отдельные части этой повести-цикла, отдельные фрагменты мозаики, образующей картину.
Ключевым, жанрообразующим моментом в «Золотой розе» следует признать рассуждения автора о языке художественной литературы. В книге рассмотрен широкий круг вопросов: о ритме прозы, об особенностях функционирования поэтической речи, о соотношении языка народного и языка литературного и т. п. В 30– 40-е годы, когда в язык советской литературы в изобилии стали проникать метастазы новояза, Паустовский чуть ли не в одиночку публично отстаивал языковые открытия и достижения русской классики. Не устарели его взгляды и по сей день.
Писатель был убежден: когда идет работа над языком, дело не только в удачных находках. Почти каждое русское слово поэтично, и задача художника в том, чтобы найти необходимый ракурс, подобрать нужный контекст, отчего примелькавшееся, полустертое от частого употребления слово вдруг заиграет какими-то свежими красками, повернется новыми неожиданными гранями. Но прошли годы, прежде чем он смог с уверенностью сказать: «…я узнал наново – на ощупь, на вкус, на запах – много слов, бывших до той поры хотя и известными мне, но далекими и непережитыми. Раньше они вызывали только один скудный образ. А вот теперь оказалось, что в каждом таком слове заложена бездна живых ббразов»[97].
В «Золотой розе» писатель раскрывает перед читателем эту «бездну живых образов» в словах «родник – родина – народ», «заря», «свей», «зарница» и др. Кладовая бесценных языковых сокровищ распахивается перед ценителями. Великолепно названа глава – «Алмазный язык», великолепен гоголевский эпиграф к ней: «Дивишься драгоценности нашего языка…»
Паустовский с восторгом и воодушевлением пишет о волшебных свойствах нашей речи: «С русским языком можно творить чудеса. Нет ничего такого в жизни и нашем сознании, что нельзя было бы передать русским языком. Звучание музыки, спектральный блеск красок, игру света, шум и тень садов, неясность сна, тяжкое громыхание грозы, детский шепот и шорох морского гравия. Нет таких звуков, красок, образов и мыслей – сложных и простых, – для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения»[98].
Что же помогает художнику отыскать необходимый ракурс, заставить слово обнаружить свои скрытые свойства?
Паустовский считает, что «…существует своего рода закон воздействия писательского слова на читателя. Если писатель, работая, не видит за словами того, о чем он пишет, то и читатель ничего не увидит за ними. Но если писатель хорошо видит то, о чем пишет, то самые простые и даже стертые слова приобретают новизну, действуют на читателя с разительной силой и вызывают у него те мысли, чувства и состояния, какие писатель хотел ему передать. В этом, очевидно, и заключается тайна так называемого подтекста»[99].
Борьба Паустовского за чистоту и поэтичность русской речи может быть предметом специального исследования. Писатель многократно выступал в печати в связи с дискуссиями о языке, которые вела общественность, обеспокоенная засилием «канцелярита» и «речевого мусора»:
«Дурной язык – следствие невежества, потери чувства родной страны, отсутствия вкуса к жизни. Поэтому борьба за язык должна начаться со всеобщей борьбы за подлинное повышение культуры, за власть разума, за истинное разностороннее образование…
Наш язык – наш меч, наш свет, наша любовь, наша гордость! Глубоко прав Тургенев, сказавший, что такой великий язык мог быть дан только великому народу»[100].
В представлении Паустовского работа писателя над языком имеет как бы две стороны: выбор слова и «реставрация» его в определенном контексте. Слишком мало читателей знают пока об этой второй, но важной стороне творческого процесса. В этом плане трудно переоценить «Золотую розу». Научно-художественный жанр с его мозаичной композицией и цикличной структурой оказался наилучшим образом приспособленным для исследования творческого процесса художника. Книга появилась на стыке таких серьезных научных дисциплин, как эстетика, литературоведение, психология творчества. Талант Паустовского позволил с помощью художественного образа высветить сложный научный материал как бы изнутри. В этой книге «животворящее начало», воображение мощно стимулирует работу интеллекта и трудно провести грань между наукой и искусством: они образовали в «Золотой розе» нерасторжимое единство, источник, помогающий читателю формировать собственные убеждения, вырабатывать свои взгляды, критерии, приемы в отношении к бесценному дару культуры – художественной литературе.
Искусство должно прикоснуться к каждому человеку и позвать его к совершенству. Паустовский верит: «Есть в каждом сердце струна. Она обязательно отзовется даже на слабый призыв прекрасного»[101]. Лучше всего об этом сказано в «Золотой розе».
* * *
Похоже, что в наши дни возобладали иные представления об истинных ценностях жизни.
Стоит ли удивляться депутатским требованиям об изгнании литературы из школы? Капля камень долбит. Прецедент состоялся. Отбиваться чем дальше, тем будет труднее. А тут еще некоторые доктора и кандидаты наук «открыли» новую область литературоведения. В издательстве «Олимп, АСТ» в Москве в 1997 г. вышел первый солидный девятисотстраничный том «Шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры».
Читателю на первой же странице разъясняют: «Перед Вами не просто справочное издание, но и книга для чтения. (Неправда – это не книга для чтения, а шпаргалка!) (Выделено мной. – Л.К.) Краткие пересказы, естественно, не могут заменить первоисточников (тогда зачем было все затевать?), но могут дать целостное и живое представление о них» (а вот это – злонамеренная ложь!).
Наслаждаться бунинской «Жизнью Арсеньева»?! Услужливые составители предлагают Вам трехстраничный компактбук. Содержание «Доктора Живаго» изложено на 5 страницах; «Мастера и Маргариты» – на 6; «12 стульев» – на 4; «Петр Первый» – 4 страницы. Продолжать нет смысла: далее «Котлован» – на 2 страницах, «Школа для дураков» – на 2 и т. п. О каком «целостном и живом» представлении в этом случае может идти речь! И ведь спрос есть. На полках библиотек уже стоят фолианты в роскошных обложках, пересказавшие из мировой литературы все, что можно было пересказать на радость современным митрофанушкам! Ни «Илиаду» читать не надо, ни «Гамлета», ни «Войну и мир»! Воистину ученые составители не ведают, что творят.
Учитель словесности, овладевший искусством творческого чтения, начинающий или опытный, постоянно находится в мучительном состоянии: он решает проблему выбора. Казалось бы, что же мучиться? Вот программа, где сказано, что преподавать и как. Но ведь никакая программа не в состоянии учесть бесконечное разнообразие писательских и ученических (читательских) индивидуальностей. А нужно затронуть каждую душу! Особенно тяжело начинающему литератору. Иное дело – опытный преподаватель. Материал отобран, приемы апробированы. Он и сам как-то не замечает, что преподает не программную, а «свою» литературу. Ему уже не страшны никакие «научные открытия» и компьютерные новации. Он понял, что есть две составляющие в его учебном процессе: художественный мир произведения искусства и внутренний мир ученика, и он – единственно возможный в школе посредник между ними, от которого зависит, войдут эти миры в контакт или нет. Опытный учитель уже узнал, что преподавание литературы должно основываться не на одних эмоциях, а на серьезных теоретических знаниях.
Вот и приходится выкраивать время еще и на изучение теоретико-литературных знаний, в первую очередь в старших классах. Хорошее знание терминов, которыми оперирует та или иная наука, всегда было одним из самых кратких путей к постижению ее содержания, целей и закономерностей. Познав истину, читатель, можно надеяться, уже не поддастся на дешевые уловки.
Руководствуясь этими соображениями, целесообразно завершить разговор об искусстве читать художественные книги кратким словарем основных литературоведческих понятий и терминов, хотя и не совсем обычным.
Пять разделов, из которых состоит этот словарь («Сюжет и композиция», «Язык художественной литературы», «Основы стиховедения», «Литературный процесс», «Общие литературоведческие понятия и термины»), концентрируют термины каждый по конкретному разделу литературоведения. Опыт показал, что работа с таким словарем значительно упрощает и облегчает восприятие материала, особенно по теории литературы. Это немаловажно для тех, кто приобретает навыки чтения художественного текста как произведения искусства.
При составлении были использованы «Словарь русского языка в четырех томах» под редакцией А. П. Евгеньевой, «Литературный энциклопедический словарь», «Словарь иностранных слов», «Лексикон русской литературы двадцатого века» В. Казака, «Поэтический словарь» А. Квятковского, «Словари литературоведческих терминов» Л. Тимофеева и Н. Венгерова, «Русские писатели 20 века» и др. Необходимо заметить, что многие термины и понятия подверглись редактированию, иные были сформулированы заново, обновлен иллюстративный материал.
