Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийства из мести воспевались в стихах, и они - одна из главных тем саг. Но естественно также, что в силу этого обязательным для мужчин и общераспространенным было владение оружием и высоко ценились воинственность, храбрость, а следовательно, и уменье убивать. Поэтому хотя не существовало представления, что вообще убийство - это благо и подвиг, все же иногда, по-видимому, убийство могло быть совершено только для того, чтобы показать свое уменье убивать. В "Саге о названых братьях" Торгейр Хаварссон геройски убивает убийцу своего отца (рассказ об этом приведен на с. 83) и совершает ряд других геройских убийств, но однажды он отрубает голову у одного пастуха только потому, что тот стоял, удобно подставив шею для удара. А в "Саге о людях с Болота" мальчики сговариваются между собой, что не примут в игру того, кто не убил какое-нибудь животное. Торгильс Тордарсон, которому было тогда пять лет, не спит ночью и обдумывает, как бы сделать так, чтобы не оставаться больше вне игры. "Он встал, взял уздечку, вышел из дома и увидел коня Иллинга у двора. Он направился туда, взял коня и повел его к какому-то дому. Затем он взял копье в руку, подошел к коню, проткнул ему копьем живот, и конь упал мертвый. А Торгильс лег спать". Представление, что в убийстве есть что-то геройское, даже если оно не спровоцировано и заслуживает осуждения, находит отражение и в языке саг. "Люди будут называть это и большим делом (stуrvirki) и злым делом (illvirki)", - говорит Флоси, глава "поджигателей", о сожжении Ньяля. Всякое убийство было "большим делом" (stуrvirki) или "большим предприятием" (stуrrжрi). Впрочем, представление, что в убийстве есть что-то геройское, нередко дает о себе знать и в наше время и не только в мальчишеских играх, но обычно принимает более лицемерную форму.
Очень много было написано о том, в какой мере язычество и христианство отражено в "сагах об исландцах". В последнее время принято утверждать, что, хотя христианский культ отражен в этих сагах очень скудно, в основном они выражают христианское мировоззрение, представления верующего христианина и т. д. Раньше, напротив, принято было утверждать, что, хотя языческий культ отражен в этих сагах очень скудно, в основном они выражают языческое мировоззрение, языческую мораль, языческий дух и т. д. Но, по-видимому, и в тех и других высказываниях сильно преувеличивается роль официального культа в формировании человеческой психики. Официальные культы наслаиваются в силу тех или иных исторических условий на глубинные, подсознательные представления, лежащие в основе поведения человека и его восприятия мира, но отнюдь не обязательно выражают эти представления. Правда, в письменной литературе, возникающей в условиях развитой государственности, официальный культ, его догмы, его мифология и фразеология обычно в большей или меньшей мере заслоняют эти глубинные представления. Одно из огромных преимуществ "саг об исландцах" перед всей остальной средневековой литературой заключается в том, что официальные культы, как языческий, так и христианский, очень скудно отражены в этих произведениях. Поэтому "саги об исландцах" представляют собой исключительно благоприятный материал для изучения представлений, коренящихся в человеческой психике более глубоко, чем культовые идеалы и догмы. [О язычестве и христианстве в "сагах об исландцах" говорится в очень многих работах. См., в частности: Lцnnroth L. The noble heathen: a theme in the sagas. - Scandinavian Studies, 1969, I, 41, p. 1-29 (о христианском переосмыслении языческих героев); Scovazzi M. Paganesimo е christianesimo delle sagho nordiche. - In: Settimane di studio del Centro italiano di studi sull'alto medioevo. Spoleto, 1967, p. 759-794; Baetke W.Christliches Lehngut in der Sagareligion. - Berichte ьber die Verhandlungen der Sдchsischen Akad. der Wiss. zu Leipzig, phil.-hist. Kl., 1951, 98, 6, S. 7-55 (истолкование всего, что считалось языческим в сагах, как христианского); Kuhn H. Das nordgermanische Heidentum in den ersten chrislichen Jahrhunderten. - Zeitschrift fьr deutsches Altertum und deutsche Literatur, 1942, LXXIX, S. 133-166 (о вере в языческих богов и после христианизации); Ljungberg H. Den nordiska religionen och kristendomen, studier over det nordiska religionsskiftet under vikingatiden. Uppsala, 1938;Kummer B. Midgards Untergang, germanisches Kult und Glaube in den letzten heidnischen Jahrhunderten. Leipzig, 1927 (идеализация язычества как "германской религии" в основном на материале саг); Maurer K. Die Bekehrung des norwegischen Stammes zum Christentum. Mьnchen, 1855-1856, I-II (очень богатое собрание материала).]
То, что принимается за христианское в "сагах об исландцах", обычно "христианское" только в том смысле, что оно существовало и после введения христианства. Вместе с тем, когда полагают, что "саги об исландцах" должны выражать христианское мировоззрение, то, по-видимому, представляют себе, может быть безотчетно, обращение в христианство так, как его представляли себе христианские миссионеры, т.е. как автоматическое и мгновенное превращение в качественно нового человека с качественно другим сознанием: раз люди стали христианами, то, значит, и душа у них стала христианской, - так, очевидно, представляют себе христианизацию. Такая вера в чудодейственность обращения в новую религию понятна, конечно, у миссионеров, но она кажется странной у современных ученых. По-видимому, для них сознание язычника отличается от сознания христианина той же эпохи неизмеримо больше, чем средневековое сознание от сознания современного человека. Другими словами, в понимании духовного мира человека у этих ученых господствует не историческая, а конфессиональная точка зрения. В действительности смена одной официальной религии другой, особенно если, как это было в Исландии, такая смена не сопровождалась никакими существенными изменениями социального строя, не могла привести и к существенным изменениям в сознании человека. Это особенно очевидно в случае представлений об убийство, отраженных в "сагах об исландцах", произведениях, написанных спустя но меньше двух веков после принятия христианства в Исландии. Эти представления непосредственно вытекали из социальных условий, существовавших как до, так и после христианизации. Естественно поэтому, что она не привела ни к каким существенным изменениям в этих представлениях. Для верующего христианина, как и для верующего язычника, совершить убийство из мести было подвигом, а не совершить его - позором.
Но те, кто утверждали, что "саги об исландцах" выражают в основном языческие представления, тоже преувеличивали роль религии. "Языческие" эти представления, как правило, тоже только в том смысле, что они существовали и во времена язычества. Если, однако, они сохранились и после христианизации, а иногда и до нового времени, как, например, представления о "живых мертвецах", отраженные и в "сагах об исландцах", и в исландских народных сказках нового времени, то они явно коренятся в человеческой психике более глубоко, чем те или иные официальные культовые идеалы.
Но все это, конечно, не исключает того, что представления, коренящиеся в человеческой психике глубже, чем культовые идеалы и догмы, могли в какой-то мере приспособиться к официальному культу. Так, в языческую эпоху представления об убийстве, описанные выше, могли связываться с культом Одина как бога войны и смерти, которому посвящались убитые. В христианскую эпоху эти представления могли связываться с культом христианского бога. В "сагах об исландцах" неоднократно рассказывается о том, как тот, кто собирался совершить убийство из мести, обращался к христианскому богу и получал от него помощь. В "Саге о Ньяле", например, рассказывается следующее. Слепой Амунди обращается к Лютингу, который убил его отца, с требованием виры, но тот отказывает ему. Тогда Амунди обращается к богу и сразу же прозревает. "Хвала богу, господу моему! Теперь я вижу, чего он хочет", - говорит он и ударом секиры по голове убивает Лютинга, после чего снова становится слепым. В той же саге Хильдигунн заклинает Флоси "всеми чудесами Христа" отмстить за убийство ее мужа Хёскульда. В "Саге о Хаварде" пожилой и хилый Хавард дает обет принять христианство, если бы ему удалось убить могущественного Торбьёрна, убийцу его сына. И тут же Хаварду удается его убить благодаря тому, что тот поскользнулся и камень, которым он хотел убить Хаварда, падает на грудь ему самому. Впоследствии Хавард едет в Норвегию и принимает там христианство. А в "Саге о названых братьях" так прославляется христианский бог за то, что он помог пятнадцатилетнему Торгейру осуществить кровавую месть за убийство отца (см. с. 83): "Всем, кто слышал эту новость, казалось удивительным, что юнец убил такого воинственного хёвдинга и такого доблестного воина, как Ёдур. Однако это не было удивительным, ибо творец мира создал и вложил в грудь Торгейра такое бесстрашное и твердое сердце, что он ничего побоялся и был так же бесстрашен во всех испытаниях, как лев. И поскольку все хорошее создано богом, то и бесстрашие создано им и вложено в грудь храбрецам вместе со свободой делать, что они хотят, добро или зло. Ибо Христос сделал христиан своими сыновьями, а не своими рабами, и он награждает всех по заслугам".
