Я придумал такую шутливую притчу. Представьте себе большой кабинет, за огромным столом сидит Бог, а перед ним на стульях — супруги-протестанты. Они говорят Богу: «Мистер Бог, мы вот тут подумали и решили, что нам подходит Царствие Небесное. Скажите, что мы должны сделать, чтобы его получить?» Бог говорит: «Ну для начала пошлите в Россию две посылки с гуманитарной помощью». — «Хорошо, — кивают супруги, — мы записали. Ещё что?» — «Возьмите, — говорит Бог, — и усыновите ребёнка, желательно с какими-нибудь дефектами». Супруги снова соглашаются. «А теперь подпишите наш договор вот на этом листе с золотым обрезом». Бумага подписывается, и супруги знают, что ад им больше не грозит. Обратите внимание, они сделают всё, что обещали: и посылки пошлют, и ребёночка возьмут, и потратят на его лечение огромные деньги, — потому что знают: задаром ничего в мире не делается. Это просто честная сделка с Богом, вот и всё.
Всё как будто правильно, но как-то уж очень расчётливо и холодно, не правда ли? По крайней мере, на наш православный вкус.
Иногда такая уверенность в спасении протестантской души принимает вовсе уж гротескные формы. На богословской конференции переводчиков в Санкт-Петербурге протестантская проповедница спросила меня: «Как вы полагаете, может ли один верующий сказать другому спасибо?» Я сначала опешил, но потом сообразил, что она имеет в виду буквальное значение слова: филологи считают, что «спасибо» происходит от выражения «Спаси тя Бог». Ну что же, сказал я, почему бы и нет, почему верующий не может пожелать другому верующему спасения? Э нет, торжествующе улыбнулась моя собеседница. Если вы истинно верующий и, стало быть, приняли требования Бога, вы уже спасены, а желать спасения уже спасённому — кощунство!
Как это не похоже на то, что думает православный христианин! Православный верующий никогда не может быть уверен, что он спасён. Он знает, что он смертен, а значит, грешен, и не ему, а Господу решать, заслуживает он спасения или нет. Надо просто жить, стараться поменьше грешить и скромно надеяться, что Бог простит неизбежные прегрешения. Вспомните, как об этом сказал перед смертью главный герой фильма Павла Лунгина «Остров», монах-праведник, своему товарищу: «Живи как живёшь, только больших грехов не делай».
А протестанты присылают к нам миссионеров, чтобы проповедовать свой подход, который они считают единственно верным. И что хуже всего, о православии они, как правило, не имеют ни малейшего представления. Они наивно полагают, что приехали в страну языческую, невежественную, и что именно они несут нам свет Христовой веры. И очень удивляются, когда им говорят, что Россия исповедует христианство чуточку дольше, чем американцы, лет этак на шестьсот. Я с большим уважением отношусь к американской нации и культуре, но полное невежество их относительно внешнего мира порой приводит в изумление.
Это не единственное различие в отношении Запада и России к религиозным вопросам. Россия — страна многоконфессиональная, но официально признанными являются только христианство, иудаизм, ислам и буддизм. При этом из всех христианских ветвей только православие является ведущей ветвью, все остальные мы в лучшем случае вежливо терпим.
В Америке всё принципиально иначе. Американцы ревностно следят за тем, чтобы ни одна религия не возвышалась над другой. Даже теперь, когда наиболее фанатичная часть сторонников ислама открыто демонстрирует свою враждебность, Америка предпринимает всевозможные меры, чтобы не задеть религиозные чувства мусульман.
Что ещё более существенно, в США сосуществуют около 20 тысяч протестантских конфессий плюс различные секты католиков и около пятнадцати конфессий православных. Они не враждуют между собой, но и объединяться не спешат. Хотя там, где нет церкви вашей секты, вас радушно встретят в другой.
Вспоминаю своё посещение православной литургии на американской базе НАТО в Германии. Меня приглашают в длинный барак со сценой и рядами стульев. На сцене хлопочут рабочие. Только что тут закончилась служба по иудейскому обряду, на этот час назначена служба православная. Пришёл православный священник, через сцену протянули канат, на который повесили холст с изображением православного алтаря и с тремя прорезями для врат. Вошли верующие, расселись на стульях — не выносить же их только для православной литургии! А дальше всё пошло, как положено. После нас сразу же началась подготовка к следующей службе, кажется католической.
Просто, рационально, по-деловому. Ну в самом деле, не строить же на военной базе десятки храмов для каждой конфессии!
Всё так, но как же это не по-нашему!
Православные особенно большие надежды возлагают на раскаяние. Атеисты часто насмехаются: мол, у вас, верующих, всё просто, греши и кайся, греши и кайся. Стоит покаяться, и Бог простит любой грех. Это глупость. Сказать «я каюсь» вовсе не означает покаяние. Покаяться по-настоящему очень трудно и не каждому дано. В уже упомянутом фильме «Остров» главный герой, думая, что совершил убийство, кается так, что свыше ему даруется сила предвидения и исцеления. Вот его действительно простили. Недаром такое поведение в православии называют подвигом.
Можно ещё и так сказать: вера протестанта нацелена на результат, вера православного — на процесс. Православному хочется праведно жить, а принесёт ли ему праведность материальное благополучие — это уж как Бог решит.
Удивительно ли поэтому, что страны, где много протестантов, гораздо благополучнее прочих в материальном смысле? У них богатство — признак хорошего человека. У русских богач — это человек нечестный. Если западноевропеец видит миллионера, он с уважением думает: надо же, какой умный и энергичный человек! Как много он сумел сделать, как многого добиться!
А что думает русский, глядя на того же самого богача? Интересно, где этот гад столько нахапал?! «От трудов праведных не наживёшь палат каменных» — такая пословица какому-нибудь немцу или швейцарцу даже в голову не придёт.
Ясно, что подобное отношение к богатству вряд ли вскорости приведёт русское общество к полному материальному благополучию. Провал реформ Гайдара, помимо всего прочего, объясняется тем, что выдающийся реформатор всё-таки не понял эту разницу в мировосприятии русского человека и западноевропейца. Он надеялся, что русским сразу захочется пойти по западному пути преуспевания. А русскому конечно же хочется жить, как на Западе, но одновременно он нутром чувствует, что богатство — это духовное порабощение, что оно нами владеет, а не мы — им.
Вот типичное русское рассуждение. Вам что-то дали, вы с удовольствием взяли этот дар в руку. Потом вы получили что-то ещё и взяли в другую руку. Третий дар вам пришлось уже прижать локтем, четвёртый — другим локтем. Потом в ход пошли подбородок, зубы, подмышки, ноги… И когда наступил момент что-то дать другому, вы не можете: нечем это сделать, вы не столько дадите, сколько просыплете. А ведь жалко! Ох, недаром Христос говорил, что давать приятнее, чем брать…
Не следует ли из сказанного делать поспешный вывод о чёрствости протестантов и безмерной щедрости православных? Как и всюду, здесь — свои сложности. Начать с того, что искренне верующий протестант понимает необходимость помогать ближнему. Особенно если он сам — человек состоятельный. «Бог дал мне так много, чтобы я мог этим всем поделиться с теми, кому досталось меньше». Благотворительность развита в западных странах очень широко. Существует обширная сеть магазинов, куда все желающие сдают ненужные вещи, порой практически новые, и эти вещи продаются беднякам за сущие гроши. Выйдя на пенсию, очень многие пенсионеры сразу же включаются в работу волонтёров: ухаживают за инвалидами, работают с трудными подростками, борются с пьянством и наркоманией, — и всё это, заметьте, абсолютно бесплатно, по зову сердца.
В Германии, в одном маленьком городке, мне рассказали такую историю. В 1990-х годах, когда наши магазины торговали разве что консервами с морской капустой и лавровым листом, именно из Германии (в которой очень хорошо помнили жестокую прошедшую войну!) к нам широким потоком полилась гуманитарная помощь. Вот и в этом городке было собрано несколько больших фургонов с продовольствием. Набрали водителей, получили визы, до отъезда оставалось две недели. И в это самое время фашиствующие молодчики, которых, конечно, тоже было достаточно, подожгли ангар, где стояли фургоны. Всё погибло. Наутро после пожара бургомистр по радио обратился к населению и объяснил ситуацию. Через две недели было собрано столько же продуктов, что до трагедии. Караван не задержался ни на день.
Я помню сцену того же времени, где увешанная боевыми орденами старушка, держа в руках коробку с гуманитарной помощью, рыдала в телекамеру: «Как же так? Ведь я против этих немцев воевала, я в них стреляла, а они мне прислали продукты, которых я от своих не дождалась…»
