В итоге всякая культура в Спарте к V в. до н. э. завяла. Полной ее противоположностью, напротив, были Афины, ставшие в то время при Перикле центром греческой культурной жизни, сосредоточием талантов, запомнившимся на века как одна из самых выдающихся страниц расцвета культуры. Так вот, Перикл прямо противопоставлял устройство Афин спартанскому: «мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем знакомиться и осматривать его, и не высылаем чужеземцев». «И со всего света в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны».[386]
И вот наглядный итог, результаты которого (в виде предпочтений казарменной Спарты или демократических культурных Афин) можно спроецировать и в будущее. Преклонение перед Спартой, как отмечают историки, сопровождалось у нацистов нападками на Афины, так, ставший в 1935 г. главой Рейхсинститута истории новой Германии малоизвестный историк Вальтер Франк «обрушился на старшее поколение ученых, которых в насмешку называл «недогреками» за их преклонение перед чуждой афинской культурой».[387]
Но вернемся к начатой теме. И позже, уже во II в. н. э., когда Греция вошла в Римскую империю, другой великий врач и естествоиспытатель Клавдий Гален (129–200 гг. н. э.), обучавшийся в Греции и работавший при дворе римских императоров, говорит в трактате «О составных частях тел» все о том же — о связи цвета волос и кожи с климатом: «Итак, египтяне, арабы, индийцы и вообще все племена, живущие в жаркой и сухой стране, имеют волосы черные, трудно растущие, сухие, курчавые и ломкие, а те, которые в противоположность этим населяют страну сырую и холодную, именно иллирийцы, германцы, далматы, савроматы и все скифское племя — умеренно растущие, тонкие, прямые и рыжие».[388] «У кельтов, германцев и всего фракийского и скифского племени кожа холодна, влажна и поэтому мягка, бела и лишена волос».[389]
Надо думать, если бы подобный «нордический» тип был (хотя бы отчасти) свойственен грекам и римлянам, такие великие врачи (и знатоки человеческой природы), как Гиппократ и Гален, хотя бы упомянули об этом. Но они однозначно указывали на его присутствие только в северных, холодных и сырых (как описывал Германию Тацит) странах, у чуждых им северных «варваров».
На этом исторические штудии в поиске роли арийцев в древних цивилизациях можно закончить и задаться вопросом — откуда появились в Германии (и вообще на Западе, хотя пример Германии наиболее интересен) расовые «арийские» теории? Роль Макса Мюллера с его размышлениями об «арийской расе» в Индии тут минимальна — она затронула в основном образованные слои, да и то в основном в Великобритании, в университетах которой он работал и читал лекции в конце 50-х — начале 60-х гг. XIX в.; тем более что уже в начале 70-х гг. он публично отказался от термина «арийская раса».
Виктор Клемперер, опираясь как на свои наблюдения, так и на вполне официальные публикации времен Рейха, отмечает, что в XVIII–XIX вв. расизм не был свойственен немцам, перелом в сознании происходит с появлением теорий барона Гобино:
«Основное качество немцев — отсутствие чувства меры, сверхнастойчивость, устремленность в беспредельное — служило чрезвычайно питательной почвой для расовой идеи. Но можно ли видеть в ней самой немецкий продукт? Если проследить ее теоретическое выражение в истории, то получается прямая линия, ведущая — беру лишь основные этапы — от Розенберга через англичанина по крови, избравшего Германию своей родиной, Хьюстона Стюарта Чемберлена к французу Гобино. Трактат последнего «Essai sur l'inegalite des races humaines» («Опыт о неравенстве человеческих рас»), вышедший в 4 томах с 1853 по 1855 гг., впервые учит о превосходстве арийской расы, о высшем и единственно заслуживающем звания человеческого чистопородном германстве и об угрожающей ему опасности со стороны семитской крови, всепроникающей, несравненно худшей, едва ли заслуживающей названия человеческой. Здесь содержится все необходимое для Третьего рейха философское обоснование; все позднейшие донацистские построения и прикладные применения учения восходят к этому самому Гобино; он один является (или кажется — вопрос оставляю пока открытым) автором кровавой доктрины и несет за нее ответственность.
Еще незадолго до краха гитлеровского Рейха была предпринята ученая попытка отыскать предшественников Гобино среди немцев. Имперский институт истории новой Германии в числе своих трудов издал обширное и основательно проработанное исследование «Расовая идея в немецком романтизме и ее истоки в 18 веке». Герман Бломе, честный, но недалекий автор его, доказал полную противоположность того, что он мнил доказать. Цель его — сделать 18 век, Канта, немецких романтиков предшественниками (в естественно-научном смысле) француза, а значит, разделяющими с ним ответственность. При этом он исходил из ложной предпосылки, что всякий, кто бы ни исследовал естественную историю человека, классификацию рас и их признаки, может считаться предшественником Гобино. Оригинальным же у Гобино было не то, что он подразделил человечество на расы, но то, что он отбросил общее понятие человечества, в результате чего расы стали чем-то самостоятельным, и в рамках белой расы фантастическим образом противопоставлял германскую расу господ вредоносной семитской расе. Были ли у Гобино какие-нибудь предшественники?
Разумеется, говорит Бломе, — Бюффон как «чистый естествоиспытатель» и Кант как «философ, опирающийся на естественные науки» выработали и использовали понятие расы, было еще несколько ученых мужей, которые впоследствии — еще до Гобино — пришли к некоторым новым выводам в области расовой теории, причем не обошлось и без высказываний, в которых утверждается превосходство белых над цветными.
Но уже в самом начале книги встречается сомнительное утверждение, которое постоянно — с незначительными вариациями — повторяется: во всем 18 столетии и вплоть до середины 19 века расовая теория не смогла решающим образом (решающим, конечно, с точки зрения нацизма!) продвинуться вперед, поскольку сдерживалась господствующим гуманистическим идеалом. Что бы получилось из Гердера, обладавшего таким тонким слухом для восприятия разнородных голосов народов и таким сильным сознанием собственной принадлежности к немецкому духу (что и позволило нацистским историкам литературы скроить из него чуть ли не настоящего PG, партайгеноссе), если бы его «идеалистически окрашенная точка зрения не дала ему возможности за всем многообразием постоянно видеть и подчеркивать единство человеческого рода»! О, это грустное 116-е письмо «для поощрения гуманности» с его «принципами естественной истории человечества»! «Прежде всего следует быть непартийным, как сам гений человечества; нельзя иметь ни любимого племени, ни народа-фаворита на земле». И еще: «Естествоиспытатель не предполагает никакой табели о рангах среди творений, которые он изучает; все они для него равно любимы и ценны. Таков и естествоиспытатель человечества…» А что толку, наконец, «констатировать преобладание естественно-научных интересов» у Александра фон Гумбольдта, если «в вопросах расы обусловленное временем идеалистическое понимание человечества препятствовало ему в конечном счете стремиться к расовым выводам и делать их»?
Таким образом, намерение нацистского автора возвести расовое учение Третьего рейха к немецким мыслителям в целом потерпело крах. Можно продемонстрировать еще и с другой стороны, что антисемитизма, опирающегося на доктрину крови, до проникновения в Германию идей Гобино там не было. В своем исследовании «О проникновении антисемитизма в немецкое мышление» (журнал «Aufbau», 1946, № 2) Арнхольд Бауэр указывает, что корпорации, аффектированно подчеркивавшие свой немецко-романтический дух, «по принципиальным соображениям не исключали евреев из своих рядов». Эрнст Мориц Арндт хотел видеть среди членов [корпорации] только христиан, однако крещеных евреев он рассматривал как «христиан и полноправных граждан». «Отец гимнастики Ян, которого клеймили позором как фанатичного тевтонца, даже не требовал крещения в качестве условия для вступления в корпорацию». Да и сами корпорации при основании «Всеобщих немецких корпораций» отвергли необходимость крещения для членства в них. Настолько сильно, пишет Бауэр (тесно смыкаясь с нацистским диссертантом), были укоренены «гуманистическое духовное наследие, веротерпимость Дессинга и универсализм Канта».[390]
Работы Гобино долгое время не были известны в Германии, первый их перевод вышел на немецком лишь в 1898–1901 гг. Их переводчиком и публикатором был расист Людвиг Шеман, создавший ранее, в 1894 г., «Общество Гобино» (популярность его, впрочем, ещедолгобыла невелика — за 20 лет, к 1914 г., в него записалось лишь 360 человек[391]). Тогда же, в 1899 г., в Мюнхене была опубликована книга Хьюстона Чемберлена (англичанина, натурализовавшегося в Германии) «Основы XIX века», популяризовавшая расовое учение для образованных слоев. Под влиянием Чемберлена, вступившего в Пангерманский союз, расовые теории получили в Германии широкое распространение. В 20-е гг. Чемберлен открыто поддержал нацистов — а они признавали его первенство в пропаганде идей: так, «Фелькишер беобахтер» назвала в 1925 г. его книгу «Библией движения»,[392] а Геббельс тогда же охарактеризовал его так: «Отец нашего духа». «Пионер. Первопроходец».[393]
