Материальное благополучие, достигнутое А. С. Шульгиным, наглядно проявилось при его переезде в Санкт-Петербург, куда он в 1824 г. был назначен обер-полицмейстером[4]. Согласно анекдоту, ходившему в то время, возле Новгорода обоз с домашним скарбом Шульгина встретился на пути графа Аракчеева. Внимание вельможи не могли не привлечь длинная вереница великолепных экипажей и тяжело нагруженных походных фур, множество превосходных ценных лошадей, щегольски одетая в форменное платье прислуга. Проявившему естественное любопытство графу один из служителей сказал, что все принадлежит петербургскому обер-полицмейстеру. В ответ всесильный временщик якобы попросил передать Шульгину: «Всего этого никогда не было и нет у самого Аракчеева».
К несчастью для Александра Сергеевича, его служба в столице продолжалась недолго. После восстания декабристов новый император, Николай I, отправил Шульгина в отставку «с пенсионом тогдашнего оклада». В одночасье все доходы бывшего обер-полицмейстера свелись к пенсии (пусть даже генеральской), которой в любом случае не хватало для поддержания привычного уровня жизни. Возвращение в Москву не принесло ему облегчения. Хроническая нехватка денег вынудила Шульгина продавать, зачастую без всякой выгоды, ценные вещи. К тому же он, как выяснилось, при строительстве своего роскошного дома широко прибегал к займам. Настал момент, когда у кредиторов иссякло терпение, и они подали долговые расписки к взысканию. Все имущество Александра Сергеевича было продано с публичных торгов, причем вырученных денег не хватило на покрытие всех долгов. Недостающее стали вычитать из пенсии.
Бывший обер-полицмейстер из богатейшего человека превратился в почти нищего. Какое-то время некоторые московские купцы по старой памяти ссужали Шульгина деньгами, но настал момент, когда и они отвернулись. Главной причиной послужило то, что отставной генерал начал топить горе в вине. Встречавший его в тот печальный период Л. И. Халютин писал в мемуарах:
«Из бывшего своего великолепного дома он переселился на Арбатскую улицу в деревянный домик, имевший только три окна на улицу, и нанял в нем три комнатки; но и за наем их не имел возможности заплатить, когда наступил срок. По просьбе владельца дома прежде бывшая под его начальством полиция требовала или платежа за квартиру денег, или выезда из дома. Но куда? В это горестное для него время я однажды осенью, проходя по Арбату, видел сквозь отворенную калитку, что он в ветхом и замасленном халате рубит на дворе в корыте капусту. Я сравнил былую жизнь его с тогдашнею, сердце мое облилось кровью. […]
Тем ужаснее положение такого человека, если он имеет еще семейство, ознакомленное им со всеми удобствами и прелестями роскошной жизни и потом лишенное даже дневного пропитания».
Вести о бедственном положении семьи отставного генерала дошли до Николая I. По всей видимости, здесь не обошлось без интриг начальника III отделения. По приказу графа А. Х. Бенкендорфа, недолюбливавшего генерал-губернатора князя Д. В. Голицына, агенты тайной полиции исправно докладывали в Петербург обо всех упущениях в работе московской администрации. В январе 1835 г. князь Д. В. Голицын получил от шефа жандармов письмо следующего содержания:
«Князь Дмитрий Владимирович!
Дошло до сведения Государя Императора, что бывший Московский и потом Санкт-Петербургский обер-полицмейстер Шульгин ведет весьма нетрезвую жизнь, и, привязавшись к некой Страховой, передал уже ей почти все имение.
В таковом положении Шульгина, дети его, с коими он обращается весьма грубо, и, в особенности, дочери, достигшие уже совершенного возраста, претерпевают недостаток как в воспитании, так и содержании их.
Его Величество Высочайше повелел мне о вышеизложенном сообщить Вашему Сиятельству с тем, чтобы Вы, Милостивый Государь, обратили особенное Ваше внимание на несчастное положение детей генерал-майора Шульгина, сделавшихся от развратной жизни отца предметом всеобщего сожаления московской публики»[5].
В архиве не сохранилось официальных распоряжений, отданных князем Д. В. Голицыным, но, зная его отзывчивый, добрый характер, можно смело предположить, что дети Шульгина не остались без заботы. Известно лишь, что три дочери Александра Сергеевича были воспитанницами Екатерининского института благородных девиц. Четверо сыновей Шульгина получили образование в кадетском корпусе. Сам же отставной генерал продолжал «развратный» образ жизни.
В январе 1840 г. секретной канцелярией московского генерал-губернатора было заведено еще одно дело — «О назначении пособия бывшему московскому обер-полицмейстеру генерал-майору Шульгину». Первым подшитым в нем документом стало новое письмо шефа жандармов:
«Секретно.
Милостивый государь, князь Дмитрий Владимирович!
Государь Император, получив сведение о бедственном положении, в котором проживает в Москве бывший там обер-полицмейстером отставной генерал-майор Шульгин, дошедший до нищеты и отчаяния, поручить мне изволил снестись о нем с Вашим Сиятельством, с тем, что не представится ли возможность пристроить каким-либо образом Шульгина, дабы помочь ему, и избавить жителей Москвы от неприятного впечатления, который должно производит вид человека в его чине, занимавшего значительное место в столице и впавшего в столь унизительное положение.
Исполняя сим Высочайшую Волю, имею честь присовокупить, что Ваше Сиятельство, как местный начальник, может судить с большою положительностью, какие к исполнению оной представляются удобнейшие средства; я же с моей стороны полагал бы удалить генерал-майора Шульгина из Москвы в уездный город Московской губернии по Вашему, Милостивый Государь, усмотрению, назначив ему от казны денежное пособие в сто рублей в месяц, которые отпускать не ему, а местному городничему, с тем чтобы он деньги сии употреблял на необходимые для содержания Шульгина издержки, как то, на наем квартиры, на прислугу и на стол, и остальные уже выдавал ему на прочие расходы. Если таковая милость Монаршая не подействует на поведение Шульгина и он за сим будет предаваться нетрезвой жизни, то, по крайней мере, существование его будет обеспечено и Москва избавится от неприятного зрелища его разврата и нищеты»[6].
Ответ князя Голицына был написан в присущем ему стиле. В очередной раз он давал понять, что на месте ему виднее, как надо поступить в этом сложном случае:
«По ближайшему рассмотрению положения дела сего, я с моей стороны нахожу, что высылка Шульгина из Москвы в уездный город не только не удержит его от слабостей, но усилит чувство самоунижения и доведет до большего отчаяния, что в небольшом городе будет еще заметнее; это поставит в чрезвычайно затруднительное положение городничего того города, ибо ему очень трудно будет удержать Шульгина в границах приличия, согласуя права свои с уважением, которым он все-таки ежели не личности, то чину и прежнему его званию; тогда как Шульгин, проживая в Москве в отдаленной местности города, при некотором воздержании может совершенно укрыться из виду обывателей, большею частью его не знающих; это тем удобнее, что он при слабостях своих или остается в квартире, или выезжает постоянно в одни места.
Сие мое предположение может быть приведено в исполнение тогда только, когда я буду уполномочен действовать по своему усмотрению к достижению цели, назначаемой Государем Императором.
В таком случае, я бы поручил Шульгина надзору и попечениям полицейского офицера или другого благонадежного чиновника и предписал бы медику его посещать, дабы зависящими от них средствами постоянно удалять его от наклонностей к крепким напиткам и удержать в границах скромной жизни и приличий; в таком уже случае назначение ему на содержание по 100 р. в месяц по предложению Вашего Сиятельства было бы совершенным благодеянием при неимущем его положении»[7].
По всей видимости, новое напоминание из Петербурга о Шульгине не застало князя Голицына врасплох. В том же деле подшита докладная записка полицмейстера Миллера, представленная в октябре 1839 г. в ответ на устное распоряжение генерал-губернатора:
«…при Его Превосходительстве находятся, как мною дознано, крепостные: дворовый человек Павел Иванов и две девки Анна Федорова и Пелагея Кирилова; но на них положиться в домашней экономии по молодости их невозможно, а можно в сим случае доверить владельцу дома, где живет генерал Шульгин, отставному майору Гессель, который человек немолодых лет, честных правил и хороший хозяин. За квартиру же Александр Сергеевич платит 1200 руб. в год и с него следует получить по 27 сего октября 110 рублей»[8].
Секретным письмом, датированным 27 марта 1840 г., граф Бенкендорф передал повеление императора: московскому генерал-губернатору взять на себя заботу о Шульгине.
