Сей парадокс можно объяснить тем великим почетом, которым пользуется в обществе звание поэта, подобно, например, королевскому титулу, а также уверенностью, что поэзия, поскольку она бросает вызов научному анализу, уходит корнями в некое колдовство, имеющее дурную репутацию. Европейская поэзия в самом деле основывается на магических принципах, начатки которых составляли многие века религиозную тайну, но в конце концов были искажены, оболганы и забыты. Теперь духовное возвращение к прошлому случается крайне редко, и поэты почти не пишут строк, имеющих магическую силу, в древнем смысле этого слова. Кроме того, современная практика писания стихов напоминает фантастические и обреченные эксперименты средневековых алхимиков, желавших обратить в золото неблагородные металлы, правда, алхимик хотя бы узнавал чистое золото, когда оно попадало ему в руки. Истина заключается в том, что только золотоносная порода одаривает золотом, и только поэзия — стихотворениями. Эта книга о поиске и возвращении утерянного и о принципах поэтического колдовства, на которых зиждется поэзия.
Мои доводы базируются на детальном исследовании двух величайших валлийских поэм тринадцатого столетия, в которых хитроумно спрятаны ключи к древней тайне.
Но сначала я считаю необходимым дать историческую справку и обозначить различие между придворными барда ми и странствующими менестрелями древнего Уэльса. Валлийские барды, или учителя-поэты, подобно ирландским, хранили профессиональную традицию, заключенную в некоем корпусе стихов, который они, помня наизусть и тщательно рассортировав, передавали приходившим к ним ученикам. Нынешние английские поэты, чей язык родился из презренного просторечия позднего средневековья, когда валлийская поэзия уже имела право гордиться собой, могут позавидовать им, тогдашним, которым не приходилось тратить время на сомнения, формируя собственный поэтический язык в беспорядочном чтении, в спорах с такими же сомневающимися друзьями и в бесконечном экспериментировании. Позднее, однако, только в Ирландии учитель-поэт должен был, или скорее мог, писать в традиционном стиле. Когда валлийские поэты были обращены в христианство и подчинены духовной дисциплине (этот процесс завершился к десятому веку, судя по тогдашнему валлийскому законодательству), традиция понемногу окостенела. Хотя от них еще ждали высочайшей техники стихосложения и за Кресло Поэта при различных дворах шли жаркие битвы, поэтам вменялось обходить своим вниманием то, что Церковь называла "неправдой", имея в виду опасные упражнения поэтического воображения в мифе или аллегории. На эпитеты и метафоры требовалось разрешение, темы были подотчетны, метры определены, и Cynghanedd, то есть повторение согласных с разными гласными[6], стало мукой мученической. Придворные поэты превратились в придворных чиновников, и их первой обязанностью было прославлять Бога, а второй — прославлять короля или принца, который обеспечивал им Кресло Поэта за королевским столом. Даже после падения валлийских королей в конце тринадцатого столетия этот бесплодный поэтический закон довлел над бардами в знатных домах.
Т. Гвинн Джонс пишет в "Трудах почтенного общества Cymmgodorion (1913–1914)":
Судя по тому, что мы знаем о творениях бардов до падения валлийских королей, система, подробно описанная в законе, сохранялась, но не без некоторых изменений. Еще больше изменений претерпели метрические правила в "Llyfr Coch Hergest", результатом чего в пятнадцатом столетии стал кармартенский Eisteddfod[7] … Традиционные темы, отраженные в правилах, практически ограничивали свободу Gogynfeirdd (придворных бардов) писанием эклог и элегий, то есть исключали нарративную поэзию, и барды не выходили за предписанные им границы. Их приверженность к тому, что они считали исторической правдой, по-видимому, была результатом давнего захвата их организации священнослужителями. Они практически не пользовались традиционным материалом, содержащимся в популярных сказаниях, а имена мифических и псевдоисторических персонажей были почерпнуты ими в основном из триад… Пейзажная и любовная поэзия встречаются лишь изредка и почти не развиваются в течение долгого времени…
Упоминания о природе в творениях придворных бардов немногословны и в большинстве случаев суровы: борьба моря и берега, неистовство зимних бурь, пожар в лесах. Характеры персонажей определены эпитетами, ни одна сцена не прописана в подробностях и до конца, сражения удостаиваются одной-двух строк и не более. Теория поэзии, особенно когда речь идет об эклоге, сводит все к эпитетам и аллюзиям, а также простым упоминаниям исторических фактов, в основном известных слушателям. Поэты никогда не рассказывают никаких историй и очень редко решаются на более или менее развернутое описание эпизода. Вот такой была валлийская поэзия, если не считать народных баллад, практически не дошедших до наших дней.
Сказки и сказания, наоборот, цветисты, в них много чего происходит и, кстати, есть немало полноценных характеристик. Фантазия, не ограниченная запретами относительно темы и формы, породила вымысел.
Эти сказки рассказывали валлийские менестрели: их статус не определялся законом, а в круг их друзей не входили епископы и министры, поэтому они были свободны выбирать слова, темы и метры, как им самим хотелось. Нам почти ничего не известно об организации и истории их сообщества, но поскольку все верили в их божественный и пророческий дар, а также способность уязвлять сатирическими стихами, похоже, что они — наследники валлийских учителей-поэтов, которые отказались или которым было отказано в королевском покровительстве после завоевания кимрами[8] Уэльса. Именно кимры, которых мы считаем истинными валлийцами и из которых явились гордые придворные барды, были племенной аристократией британского происхождения, попиравшей класс сервов — бриттов, гаэлов[9], людей бронзового века и нового каменного века и аборигенов. Они пришли в Уэльс с севера Англии в пятом веке нашей эры.
А некимрские менестрели ходили из деревни в деревню и из дома в дом и развлекали жителей, останавливаясь под деревьями или возле печки, в зависимости от времени года. Это они сохранили живой немыслимо древнюю литературную традицию, в основном в жанре сказки, содержавшей фрагменты не только докимрских, но и догаэльских мифов, возможно, еще каменного века. Их поэтические принципы сформулированы в триаде в "Llyfr Coch Hergest":
Поэт богат тремя вещами:
Мифами, даром своим и чужими стихами.
Две поэтические школы поначалу не соприкасались. "Жирным", хорошо одетым придворным поэтам запрещалось сочинять в стиле менестрелей, и их подвергали наказаниям, если они осмеливались помимо дворцов, королей и высшей знати посетить еще чей-нибудь дом. Менестрелей же, частенько голодных и оборванных, не допускали ко двору, да они и не претендовали на работу в принятых там сложных поэтических формах. Тем не менее, в тринадцатом веке нормандско-французские завоеватели подняли престиж менестрелей, скорее всего под влиянием бретонских рыцарей, которые понимали по-валлийски и узнавали в сказках издавна известные им, но изложенные с куда большим искусством сюжеты. Труверы (искатели) переводили эти сказания на французский язык и подгоняли под провансальский рыцарский кодекс; и, одетые в новое платье, они завоевывали Европу.
Многие валлийские и нормандские семейства вскоре породнились, и нелегко стало удерживать менестрелей вдали от дворцов. В одном из стихотворений начала тринадцатого века некий Филип Бридит[10] говорит о своем состязании с "вульгарными рифмачами" за право первым поднести рождественскую песню их покровителю, королю Хрису Иайанку из Хланбадарн Ваур, что в Южном Уэльсе. Король Хрис был преданным союзником нормандцев. Два сочинения тринадцатого века, которые будут рассмотрены, созданы "вульгарным рифмачом", по крайней мере согласно аристократическому канону Филипа. Называются они "Cad Goddeu" и "Hanes Taliesin".
К четырнадцатому столетию литературное влияние менестрелей распространилось даже на придворную поэзию, и в это время Trioedd Kerdd, или Prydydd, или придворный поэт, уже имел право писать любовные стихи, хотя еще чуждался сатиры, памфлетов, заклинаний, ворожбы и других колдовских штучек. Лишь в пятнадцатом столетии поэт Давит ап Гвилим удостоился похвалы за создание новой формы, Kywydd, в которой соединились придворная поэзия и поэзия менестрелей. Но вообще-то придворные поэты не любили нововведений и ревниво относились к благосклонности, являемой "певцам неправды". Положение бардов ухудшалось одновременно с положением их покровителей, и от их влияния ничего не осталось в результате гражданской войны, в которой Уэльс оказался побежденной стороной; кстати, незадолго до этого завоевание Кромвелем Ирландии и там положило конец власти ollave, то есть учителей-поэтов. В возрождении же поэзии бардов, благодаря ежегодным национальным фестивалям, есть что-то от подделки — из-за непонимания в начале девятнадцатого столетия деятельности друидов; тем не менее что касается всеобщего почтения к поэтам, то здесь фестивали делают свое дело: по крайней мере, борьба за Кресло Поэта остается такой же острой, какой она была всегда.
