Не менее красноречив был и Хани: «Мой повелитель!.. Будь у нашего царя сын, разве мы приехали бы в другую страну, чтобы просить себе повелителя? Наш повелитель… умер. И сына у него не было. Супруга нашего повелителя теперь осталась одна. Мы просим прислать нашей повелительнице сына нашего повелителя Суппилулиумы. Пусть он правит страной Египтом, но как ее супруг. Кроме того, мы направились не куда-нибудь, а только сюда. Наш повелитель, дай нам одного из твоих сыновей!»
Не мешкая больше, царь направил в Египет одного из своих пятерых сыновей — Цаннанцу. Однако царевич так и не добрался до Египта. На этот раз его отца, хитрого и проницательного политика, подвел его ум. В отчаянной мольбе царицы он заподозрил тонкую политическую игру. Человек скорый и решительный, он не рисковал судьбой сына. Он раздумывал и проверял факты, оценивал обстановку, проводил разведку. А в это время противники царицы не мешкали. В восточных городах молва летает быстрее птицы. Скоро дед царицы уже знал, что она выбрала жениха и тот едет к ней из страны хеттов.
Расправа была скорой. На пути в Египет несчастный царевич встретил свою смерть. Очевидно, его убили по приказу верховного жреца. Вскоре Эйя взошел на трон, но правил недолго и, видимо, был убит заговорщиками. Имя его юной вдовы исчезает из анналов истории.
Возмущению хеттского царя не было границ. Так началось время великих войн. Более полувека летопись древнего Востока пишется на полях брани, где египтяне ведут упорную борьбу с хеттами. Закончится этот поединок сверхдержав битвой при Кадеше — одной из величайших битв древности.
9. Молитва во время чумы
И когда царь готовился к войне с «братом своим», в Сирии вспыхнула эпидемия. Многих врагов перехитрил Суппилулиума I, но справиться со смертью не мог. Та же странная болезнь — в литературе укоренилось название «чума» — унесла через несколько месяцев и старшего сына — Арнуванду II.
Очевидно, «чуму» в Хеттское царство занесли доставленные сюда из Ливана египетские пленники. «И победил он (Суппилулиума. — Авт.) войска… страны Египта и разбил их… Когда же пленники пришли в страну Хатти, то принесли пленники чуму в страну Хатти. И с того дня в сердце страны Хатти властвует смерть». Мы не знаем, что именно это была за болезнь, но ее эпидемия быстро распространилась по всей Анатолии.
Тогда на престол взошел один из младших сыновей — Мурсили II. Он жил в тревожное время. Его царство опустошал мор. Оставшись без твердого правителя, оно стало рассыпаться. Ему угрожал Египет, и уже некоторые провинции на западе готовились отпасть, хотя правители Каркемиша и Хальпы сохраняли верность хеттам.
«Еще не поднялся я на трон отца своего, — сказано в летописи Мурсили II, — как соседние враждебные страны все начали со мной войну. Едва мой отец стал богом (то есть умер. — Авт.), как Арнуванда, мой брат, сел на трон отца, но затем и он заболел.
Когда же враги услышали, что Арнуванда, мой брат, заболел, враждебные страны пошли настоящей войной. А когда Арнуванда, мой брат, стал богом, даже те враждебные страны, что еще не начинали войну, стали открыто враждовать. И соседние враждебные страны говорили следующее: «Его отец, царь страны Хатти, был героем и покорил враждебные страны; теперь он стал богом. И его сын, севший на трон отца, прежде совершал подвиги на войне. Но он заболел и тоже стал богом. Тот же, кто сел теперь на трон своего отца, мал летами. И страну Хатти, и границы страны Хатти он не спасет».
Из конца в конец державы движутся войска Мурсили, наводя порядок в стране и защищая ее от соседей. Царь не бережет свои силы, участвуя каждое лето в походах. Он словно ожидает, что скоро будет погублен чумой и спешит уберечь державу.
Чума! Грех отца лег на его детей и всех подданных царя —тоже его «детей». Совестливый, глубоко набожный, Мурсили старательно соблюдает все религиозные праздники, участвует в торжественных церемониях, что так не любил делать отец, и помнит об этом грехе. То было давнее преступление. Всякий раз думая об этом, царь начинает заикаться, он с трудом произносит слова, будто боги хотят наказать его немотой.
Мурсили косноязычен. Он еще в детстве пережил тяжелую психологическую травму. Вот что ему довелось видеть: «Тут разыгралась непогода, и ужасно прогрохотал вдали бог Грозы. Тут стало во рту моем мало слов, и каждое слово поднималось из меня, запинаясь». По меркам того времени стать очевидцем божьего гнева было страшнее, чем людской ярости. Любопытно, что другой богобоязненный герой Древнего мира — библейский Моисей — говорит так же плохо, как Мурсили. Он сам признается Господу: «…человек я не речистый… я тяжело говорю и косноязычен» (Исх. 4, 10).
Порой Мурсили и вовсе лишался речи: «Во время сна рука бога коснулась меня, и речь моя вовсе пропала». Боги же продолжали его карать. Его жена, так ему верится, изведена колдовством. Его отец… Его отец и брат погублены под тяжестью грехов.
Воистину, словно о Мурсили были сказаны эти библейские слова:
Вместо хлеба моего мне вздохи мои,
и льются, как воды,стоны мои,
ведь чего я ужасался,постигло меня,
и чего я боялся,приходит ко мне.
Нет мне затишья, и нет мне покоя,
и нет мне мира, но пришла смута!
(пер. С.С. Аверинцева)
«Молитва во время чумы» царя Мурсили — одно из лучших известных нам произведений хеттской литературы. Если бы «Молитва Мурсили», заметил Иоганн Леман, появилась на страницах одной из библейских книг, мы не удивились бы — так глубоко она проникнута христианским смирением, а сама речь— библейской образностью. Филологи ставят «Молитву Мурсили» в один ряд со знаменитой библейской «Книгой Иова». Великий страстотерпец Иов мог бы вслед Мурсили вознести свою молитву:
Говорю ли, не утоляется моя печаль;
Замолчу — и не уходит она отменя.
Да, в конец Он истомил меня!
Ты разрушил весь круг близких моих;
как свидетель, восстает на меня недуг,
и лицо мое укоряет меня.
Библейский Иов лишился всего — волов и верблюдов, овец и пастухов, сынов и дочерей. Гнев богов едва не лишил Мурсили его царства. Однако именно «малый летами» Мурсили не только спас свою страну, но и укрепил ее. А ведь он, самый сентиментальный и богобоязненный из хеттских царей, вообще не готовился управлять ею и не думал, что когда-нибудь может прийти к власти. Однако волею судьбы сев на трон, он оказался отнюдь не мечтателем или безвольным философом, не стал и циничным прагматиком. В отличие от других хеттских царей, он глубоко и болезненно переживал происходившее. Ему же пришлось иметь дело и с враждебными странами, и с гневом богов, и с изменой близких.
И все-таки пересиливая свою немоту и скорбя о чужих страданиях, царь складывает молитву. Он просит богов отвратить свой гнев и сохранить народ хеттов. Наконец, он называет грех отца: очевидно, тот пришел к власти, свергнув больного царя Тудхалию III: «Вы, боги, мои господа, вы хотите отомстить за кровь Тудхалии… и кровная вина легла на страну Хатти, и страна Хатти уже искупила ее… Но я же не совершал зла, а из тех, кто грешил и творил зло, никого более не осталось… И вот хочу я принести искупление за страну вам, боги, мои повелители, хочу уберечь страну от чумы… Прогоните чуму из моего сердца, страх из души возьмите!»
В речах Мурсили появляются совсем другие ноты. Открыв для себя первопричину бед, он заговаривает не с людьми, а с богами, он не гордится собой, как другие цари, а кается, признается в грехах: «Бог Грозы города Хаттусы, господин мой, и вы, боги, господа мои, так все совершается: люди грешат. И отец мой согрешил: он нарушил слово бога Грозы города Хаттусы, господина моего. А я ни в чем не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня грех отца моего перешел. Но этот грех я признал воистину перед богом Грозы города Хаттусы, моим господином, и перед богами, моими господами: это именно так, мы это совершили. Но после того, как я признал грех отца моего как свой грех, да смягчится душа бога Грозы, моего господина и богов, моих господ. Будьте теперь ко мне благосклонны и отошлите чуму прочь из страны хеттов! И те немногие жрецы, приносящие в жертву хлеб, и жрецы, совершающие жертвенные возлияния, что еще остались в живых, пусть у меня больше не умирают!.. Если раб совершит какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хочет хозяин сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином проступок свой признает, душа хозяина его смягчится, и хозяин этого раба не накажет. Я же признал грех отца моего как свой грех; это истинно так. Я совершил это…» (пер.В.В.Иванова).
