разглядывают: сбоку, из-за бута, на манер ночной птицы меня рассматривал кто-то с вымазанным мазутом или грязью лицом. По мере моего приближения он приподнимался, его рот по-детски кривился, будто он что-то сосал, рука кралась под куртку. Внезапно он расслабился, я подумал, что он швырнул в меня камень, и действительно получил удар, от которого зашатался. Что-то отскочило, покатилось, а сам он пустился наутек. Должно быть, это был мяч. Тут же началась какая-то беготня, суматоха; в общей тишине улепетывали шаги, словно, скрываясь за баррикадой, дюжина мальчишек прыснула по проулкам во все стороны. Бросился следом и я. Ненадолго, надо думать: уже на середине улицы меня окружил дым, он окутал меня настолько быстро, что я ощущал его со всех сторон, даже позади, если поворачивал назад, и всякий раз более густой, более удушливый там, куда я стремился. Мне пришлось закрыть глаза, я шел наугад, мне совсем отказало дыхание. Упал я, однако, достаточно мягко, не потеряв на самом деле сознание, ибо при приближении людей следил за направлением их шагов, догадываясь, что они собираются вокруг меня. Один из них несколько раз пихнул меня в спину. Я встряхнулся. Я разглядел их: маленькая группка осматривала меня, спокойно дожидаясь момента, когда я перестану кашлять и отплевываться. Глаза мне заливали слезы. «Это из-за дыма», – сказал я, улыбаясь парнишке, который стоял рядом со мной на коленях. Он сунул мне в руку носовой платок. В тот момент, когда я начал было вставать, он выпрямился, словно хотел сделать это вместо меня, и бросился прочь; остальные к этому времени уже разбежались. Меня тут же пронзили жуткие свистки, вопли. Я сидел на краю тротуара, зажав в руке этот клок ткани, вокруг были полицейские, они наблюдали за мной, я смотрел на них. Может, я попытался сделать какой-то жест? Встать на ноги? Я был отброшен на землю, плашмя, на живот, и чем сильнее пытался перевернуться, тем весомее, с молниеносной скоростью, сыпались на меня удары их каблуков. Один из полицейских бросился мне на спину. Затем случилось то, чего я ожидал: мне обожгло затылок, безостановочные удары камнем пригвоздили меня к мостовой. Я осторожно перевел дух. Один из них, должно быть, держал меня за плечи, другой вытирал лоб. «Ну что, теперь лучше? – спросил он. – Теперь все будет в порядке». Я пристально смотрел на него, я попытался ему улыбнуться. В это мгновение я увидел, что он держит в руке мое удостоверение, мое удостоверение личности, из которого выяснил, что я являюсь госслужащим. Едва я узнал эту бумажку, как на меня накатила тошнота: да, в ответ на безмерный зов всех моих жидкостей во мне отверзлось жерло, и я с горечью открыл рот, чтобы их исторгнуть. Увидев, что меня рвет, они мгновенно меня отпустили, отшатнулись; я блевал, и этому не было конца, блевал неудержимо, склонив голову над тротуаром, и они пустились бежать, я слышал их вдалеке, они спасались бегством. Я утерся все тем же клочком ткани. «Скоты, – выдавил я из себя. – Трусы, скоты!» Но, встав, заметил перед собой омерзительную лужицу. В свою очередь и я с содроганием отвернулся и поспешно обратился в бегство, как будто эта лужа могла заразить меня холерой.
– Поднимайтесь скорее, – крикнула мне уборщица. – Что вы делаете снаружи?
Я оставался в неподвижности и только по скрипу паркета, по своего рода скользящей пустоте почувствовал, что отодвигаюсь назад. Прижавшись спиной к стенке, я рассматривал их обоих, а они рассматривали мое лицо, мое дыхание, мою изгвазданную одежду. Я что-то пробормотал. Но сильнее всего была усталость: воспоминание об ударах, тошнота – все придавливало меня к земле. «Постойте, не приближайтесь ко мне». Распростершись на кровати, я заметил, что они держатся чуть в стороне. Мой отчим снял трубку внутреннего телефона, я подал ему знак, чтобы он не беспокоился.
– Вы в состоянии идти? – спросил он. – Луиза соберет ваш чемодан.
Он почти робко оглядывался вокруг. Комната, ее неухоженность, запах, да, прежде всего запах, вызывали у него, похоже, определенную неловкость.
– Стой, где стоишь, – сказал я Луизе, когда она направилась к платяному шкафу. – Лучше заберите ее отсюда. Весь дом забит больными.
– Да, похоже, все идет не лучшим образом. Телефон что, не работает? – спросил он, встряхивая аппарат. – Вам пора отсюда выбираться. Неподалеку от Жоблена есть дом отдыха в деревенском стиле; там очень уютно, вы отлично проведете время.
– В деревне?
– Увидите, там замечательно. Просторный дом, парк, лучше не придумать.
– Мне жаль, – сказал я тихим голосом, – но уже слишком поздно.
У меня горели глаза. Я взял стакан воды, меня трясло, я не осмеливался пить.
– Но что с тобой? – сказала, делая ко мне шаг, Луиза.
– Не двигайся, не прикасайся ко мне. Здесь все заражено, все нечисто.
– Глотни воды. – Она упрямо подталкивала стакан к моему рту.
– Вода… она даже некипяченая. Ну так пей же, – бросил я, выплескивая жидкость в ее сторону. – Оставьте меня, уходите отсюда.
Через мгновение я поставил стакан на место.
– Вам лучше не мешкать. Думаю, я тоже заболел.
– Как! – сказала Луиза. – Где ты только что был?
– Что вы чувствуете?
– Что я чувствую… лихорадку, приступы тошноты, – сказал я, уставившись на свои ботинки.
– Вас сильно лихорадит?
– Откуда мне знать. Мне холодно, я весь в поту. Вы же видели, меня не держат ноги.
– Но вам делали анализы?
А! он смотрел на меня со всей своей серьезностью, с сознанием правоты. Я сорвал с себя жилет, рубашку.
– Вы хотите доказательств? Вот они! – вскричал я, показывая следы от ударов, мрамор прожилок от выплесков черной, обесчещенной крови; сам я вперился в эти отметины с ужасом. – А теперь уходите. Вы меня убиваете.
– Подождите меня минутку, – сказал он Луизе. – Я спущусь повидать дирекцию.
– Мне собирать чемодан?
– Если ты к чему-нибудь здесь прикоснешься, я… я выброшусь из окна.
Она придвинула табурет, долго в меня всматривалась. «Какой ты грязный!» – кротко сказала она. Да, я был одет самым жалким образом; вся одежда измята и порвана, к тому же еще и эти отвратительные пятна. «Не оставляй меня», – сказал я. Было похоже, что вновь появилось ее лицо, бледный лик, а еще платье, как всегда, чужое платье у нее на коленях. Откуда все это пошло? Почему такая печаль в одежде, сущее наказание, которое стирало с нее дневной свет? Среди всех девушек я не видел лишь одну, и именно она сводила меня с ума; это была моя сестра! Как это все угнетало!
– Что теперь будет? Как ты думаешь,
