Была секретная инструкция членам НСДАП — чтобы они не вступали лишний раз в разговоры с русскими и проявляли большую осторожность в этих разговорах. Русские — хорошие диалектики, они умеют спорить и «обладают способностью убеждать в самых невероятных вещах». Самыми же опасными в этом отношении людьми объявлялись именно жители Санкт-Петербурга.[11]
Удивляться не стоит — национальные социалисты гораздо меньше отличаются от интернациональных, чем хотелось бы и тем, и другим.
После войныВ 1948 году интеллектуальную оппозицию петербургских журналов «Звезда» и «Ленинград» красные сразу же объявили «рецидивом», пережитком царизма и наследием «мрачных времен реакции». То, что А. А. Ахматова была и лидером и знаменем интеллектуальной оппозиции, — это факт. Но в этой оппозиции участвует множество людей, не только не происходящих из «бывших», но до самых последних десятилетий не имевших к Петербургу никакого отношения. Оппозиция, конечно, несерьезная, смешная. По существу, это вообще была не столько идейная оппозиция, сколько судорожная попытка всему вопреки пытаться быть самими собой. Даже вопреки инстинкту самосохранения. Хотя бы немного. Хотя бы частично. Хотя бы притворившись, что лоялен, и в узких рамках полудозволенного.
Но для того, чтобы вести себя так, необходимо иметь представление о себе, своей особости. Надо иметь то, что пытаешься сохранить в себе и что не укладывается в отведенные «сверху» содержание и форму. То есть нужна некая отделенность, дистанцированность и от официальной идеологии, и от тоталитарного, и вообще от любого государства. Если даже и не словесно оформленная, то хотя бы на уровне эмоций, каких-то смутных душевных переживаний. Типично «петербургскую» реакцию на давление извне проявляли те, кто въехал уже в «Ленинград», и притом чуть ли не по комсомольской путевке.
И в более позднее время выкашиваемый, искореняемый всеми средствами «город трех революций» поднимал головы… порой головы совсем недавних переселенцев. Всю «советскую» историю в Петербурге все время что-то бродило, булькало, не могло успокоиться…
Ох, не случайно именно Васильевский остров породил И. Бродского и кружок к нему близких! И не зря ведь последние в «советской» истории масштабные аресты «не таких» произошли именно в Петербурге и получили даже официальное наименование «ленинградской волны» арестов — Азадовский, Рогинский, Савельев, Мейлах, Мирек, Клейн и т. д.
И сегодня преет странное варево города, но об этом ниже и отдельно.
После всего сказанного уже не очень странно, что к 1960–1970 гг. население Ленинграда упорствовало, называя себя «петербуржцами». Так называл себя даже тот, чей дед и даже отец родились в псковской деревне: называться петербуржцем было почетно, относились к этому ревниво. Иметь предков в Петербурге до 1914 г. было высшей формой снобизма, и если даже о таких предках врали — то ведь получается, человек хотел иметь именно таких предков! Приписать себе прадеда — питерского извозчика или владельца швейной мастерской, — значило повысить свой общественный статус. В том числе статус в самой что ни на есть интеллигентной среде. И ничего тут не поделаешь!
Неоднократно мне доводилось вступать в споры о том, имею ли я право называться «петербуржцем».[12] Вроде бы прадеды жили в Петербурге, и не одно поколение. Но, с другой стороны, — петербуржцем является тот, кто или родился в городе и прожил там первый год жизни, или тот, кто прожил в Петербурге 30 лет…
Спорившие приходили на мой счет к разным выводам, но интересны не сами по себе мои (или еще чьи-нибудь) «права». Интересна сама ситуация, когда «петербуржцы» оказывались такой престижной группой населения, что «право» человека принадлежать к ним требовалось обсуждать, прикидывать, уточнять и т. д. Назовись я «тамбовцем» в присутствии жителей Тамбова и на том же основании — предки жили в этом городе, — обсуждения бы не возникло. Даже если бы основания для этого были бы самые слабые — скажем, одно время в Тамбове жил прадед… или что-нибудь в этом духе. Нет у тамбовцев такой ревности к своему городу, совсем не так важно очертить кружок «своих».
Получается, что буквально с момента основания города в нем шло образование какого-то особого, «санкт-петербургского» субэтноса, рождался особый вариант российской культуры. Стоило людям из какой-либо социальной группы и даже из какого-то этноса попасть в Петербург, как они совершенно независимо друг от друга и независимо от собственного желания начинали становиться петербуржцами. Этот процесс неоднократно прерывали искусственными средствами, но всякий раз он возобновлялся.
Любая социальная или национальная группа, стоит ей оказаться в Петербурге, странным образом изменяется. Такая группа приобретает этнографические черты, общие с другими жителями Петербурга, и начинает определять себя как «санкт-петербуржцы», «петербуржцы» или «питерцы» — вне зависимости от того, откуда они родом. Такая группа становится (по крайней мере, в России) носителями передового сознания, вызывающими ассоциации с Европой. И все эти группы петербуржцев неизбежно, опять же — вопреки их собственной самооценке и собственному желанию, оказываются преемниками. Процесс получается, вопреки всему — единый, хотя и протекающий в несколько разных этапов, и не раз прерванный властями.
Тем более странно, что до сих пор никто не смог объяснить: в чем же именно состоит «особенность» города, и как, через какие механизмы он оказывает свое удивительное воздействие на человека.
Глава 2
КУЛЬТУРНАЯ СТОЛИЦА РОССИИ
Страшен город Ленинград.
Он походит на трактат,
Что переведен с латыни
На российский невпопад.
А. ВеличанскийИмперии рано или поздно рушатся. Границы государств редко пребывают в неизменности. Кому, как россиянам, этого не знать… Но эти застроенные, измененные до неузнаваемости участки земной поверхности — города, — они продолжают жить какой-то своей, совершенно самостоятельной жизнью. Судьба некоторых городов очень тесно зависит от судьбы государства. Судьба других оказывается совершенно в стороне от судеб государств и империй, торговых путей и «величия» безумных владык.
Судите сами: маленькая Лютеция была совершенно ничтожным городишкой в сравнении с Суассоном или Орлеаном. Так, маленький городок в Галлии, мало интересный и галлам, и любым завоевателям. За нее не боролись варвары и галло-римляне, городок не делали своей резиденцией могущественные епископы и короли. Скорее сам город, разрастаясь по каким-то одному Богу ведомым законам, вынудил сделать себя столицей Франции.
Центр торговли, науки, культуры, моды, источник постоянных новаций решительно во всем — Париж превосходно видно в европейской жизни. Причем совершенно независимо от того, был он столицей или нет. Не будь Франция столь благоразумна, чтобы сделать Париж столицей, еще неизвестно, кому было бы хуже — остальной Франции или Парижу…
Краков стал столицей Польши в XI в. и перестал ею быть в XVI в. Вроде бы даже запустел после нашествия шведов в середине XVII века. Но… Краковский университет. Но начавшееся в Кракове восстание Костюшко (1794); Краковская республика 1815–1846 гг.; Краковское восстание 1846. Прошу извинить — но и краковская колбаса. Столичности Краков давно лишен; но развивается как город науки, город культурных новаций и вместе с тем — как «бунташное», вечно противостоящее властям место. В судьбе Кракова явно есть нечто, роднящее его с Санкт-Петербургом.
Так же и в Швеции Упсала без прямой помощи властей предержащих выросла из языческого, затем христианского культового центра в университетский город. Да какой! Общеевропейского значения. Не в королях и епископах дело: скорее это сама Упсала не позволяла себя обойти, и именно потому стала резиденцией архиепископа, центром торговли всей Южной Швеции, местом коронации королей и проведения мероприятий национального масштаба.
В XIX веке мрачноватая слава клерикализма и реакционности пришла к Упсале. Уж, наверное, такая слава приходит не посредством государственных указов.
Так же «самостоятельно» стал крупнейшим культурным центром Мюнхен. Не все родившееся в нем способно вызывать восторг — от идеи Баварской автономии до «Пивного путча». Но закономерность явно та же.
Словом, существуют города, в которых, подчиняясь еще не ясным законам общественного развития, происходит активное развитие культуры — выражаясь по-ученому, культурогенез. В этих городах складывается местный по происхождению культуроносный, культуротворческий слой. Население города по непонятной причине начинает заниматься науками и искусствами и добивается в этих занятиях многого.
