Но наш старенький и сравнительно небольшой «Гамлет» благополучно добрался до своего Эльсинора. Двести с лишним километров по датскому шоссе, и мы опять грузимся на паром, теперь уже из маленького датского городка Рёдбю в Германию.
Путешествовать на машине можно двумя способами — быстрым и медленным. Европа покрыта огромной и все расширяющейся сетью скоростных автомобильных дорог. В Германии они называются autobahn, в Америке — high way, в Дании — motorvej и т. д. Ехать по автобану быстро и удобно, можно держать среднюю скорость сто десять — сто двадцать километров в час, а в Германии, где скорость ограничена только мощностью двигателя, — и все сто восемьдесят. Но при этом пропадает одно из главных преимуществ автопутешествия — дорожные впечатления. Автобаны чаще всего ограждены звукоизолирующими щитами, так что не видно ничего, кроме асфальта и едущих с тобой в одном направлении машин. Передвижение становится дискретным, как на самолете, — ты видишь только начальный и конечный пункты. К тому же при этом виде путешествия существует опасность угодить в многочасовую пробку.
Второй способ — избегать больших дорог. При этом можно по-настоящему увидеть страну, но скорость ограничена семьюдесятью километрами в час, а в бесконечных городках и деревнях по пути — пятьюдесятью. Так что путешествие растягивается неимоверно, и, проехав несколько часов, устаешь и уже ни на что смотреть не хочется, а до цели еще ох как далеко.
В результате мы нашли компромиссный вариант: на сравнительно небольшие расстояния (до двухсот километров) ехать, так сказать, проселками, а на большие — выходить на автобан.
Каждый раз, проезжая через Данию, мне очень хочется заглянуть, к примеру, в Оденсе — родной город Ганса Христиана Андерсена, сохраненный, как говорят, в своей неприкосновенности, — но, как всегда, время не позволяет. И на этот раз тоже. Уже далеко перевалило за полдень, а впереди еще пятьсот километров пути, не считая второго парома — полчаса ожидания, час плавания… так и хочется соврать, что по бурному, но вообще-то абсолютно спокойному Северному морю.
Альберт: Какому Северному? Это пока еще Балтийское!
Посмотрел на карте — Альберт прав, но Северное море звучит романтичнее.
Так и проскочили Данию, успев заметить разве что растущие, как грибы, ветровые электростанции. Там, где полгода назад было пять, теперь десять, где было десять — двадцать. Но это все ерунда по сравнению с тем, что мы потом увидели в Голландии!..
От Пюттгартена до Ганновера около трехсот километров. По-хорошему — два с половиной часа, если бы не полуторачасовая пробка, в которую мы угодили под Гамбургом.
Благодаря данному Володей по телефону идеально толковому описанию дороги мы без проблем нашли его виллу в Хомячьем переулке (так переводится немецкое название).
Дома были Володина мама Илечка, жена — знаменитый фигурный тренер Таня Тарасова и ее мать, Нина Григорьевна, вдова покойного Анатолия Владимировича Тарасова, создателя хоккейной команды ЦСКА и сборной, которую за рубежом называли не иначе как «big red killing machine» — «большая красная убивающая машина». Таня только что вернулась из Канады. После всех стрессов чемпионата мира она чувствовала себя омерзительно, побаливало сердце, к тому же она только что бросила курить и крайне тяжело это переживала. Но тем не менее, как всегда, быстро и ловко накрыла превосходный стол, на котором царила большая развратная индейка. Мы выпили, поболтали немного, главным образом на темы здоровья присутствующих, и Таня, извинившись, пошла спать. Ее примеру почти сразу последовал Альберт, лишенный привычной сиесты, без которой его навек зараженная Испанией душа обойтись не может.
Когда мы спустились вниз и проходили мимо комнаты Альберта, стараясь его не разбудить, он вдруг проснулся и, вскочив в одних трусах, бодро сказал: «Пять минут, и я готов». Мы успокоили его, объяснив, что ночь еще впереди, а я подивился такой способности быстро восстанавливать силы.
Ночь прошла спокойно, если не считать, что в системе водоснабжения в их доме есть какой-то дефект — каждый раз после пользования определенным краном через несколько секунд раздается тоскливый басовитый рев, по заимствованным из фильмов Спилберга представлениям, похожий на предсмертный стон раненого динозавра.
Наутро к завтраку постепенно сползлась вся семья.
Попрощавшись, мы выехали в их тихий, зеленый, вымощенный розовым камнем Хомячий переулок. Навстречу нам шел опрятный господин. На поводке он вел козу. Это была не какая-нибудь домашняя козочка с курчавой шерсткой, мягкими рожками и голубым бантиком. Нет, это было совершенно дикое животное, со своевольно изогнутыми рогами, свалявшейся шерстью и глазами леопарда.
Не увял еще германский дух, может еще Германия за себя постоять!
Голландский хлеб и белые велосипеды
Как только мы пересекли голландскую границу, Альберт заставил нас съехать с большой дороги, и минут через пятнадцать мы остановились в городке под названием Денекамп, чтобы передохнуть и перекусить.
Город вполне патриархальный, узкие тихие улочки, на маленькой площади в центре, как и везде, — старинная церковь, конечно же не позже шестнадцатого века — иметь церковь позже шестнадцатого века в Голландии считается унизительным.
С утра было пасмурно и даже начинал накрапывать дождь, но теперь погода совершенно разгулялась. Мы поставили машину и сели на террасе маленького кафе на площади. Рядом с нами мирно уплетала яблочный пирог крутая банда мотоциклистов — мужеподобные девицы и очень опасные с виду парни в облегающих кожаных комбинезонах и сапогах с хромированными украшениями. Внутри, в помещении кафе, еще одна компания, окутанная табачным дымом, сражалась в очко за уставленным пивными бутылками столом.
Альберт предложил нам отведать, как он его назвал, «очень популярный в Голландии хлеб». На самом деле это никакой не хлеб, а то, что у нас продавалось под названием кекс, — загорелые сладкие кирпичики с изюмом. Здесь, правда, еще до того, как засунуть этот «хлеб» в печь, в нем каким-то образом проделывают туннель и заполняют его тертым миндалем с сахаром, так что внутри уже готового кирпичика содержится перламутрово-серая миндальная колбаска. Потом его нарезают на куски и подают к столу. Очень вкусно. Альберт щедро намазал свой кусок маслом — у него вообще своя теория питания, заметно отличающаяся от общепринятой. Овощи он, к примеру, терпеть не может («я же не корова, в конце концов»), зато старается есть как можно больше жиров и углеводов — в кофе, например, кладет как минимум шесть ложек сахара. Он утверждает, что благодаря этому ест мало и не толстеет. И то и другое — правда.
Этот самый хлеб-кекс составляет непременную принадлежность шведского стола в гостиницах. Но чтобы насладиться им в полной мере, надо приходить завтракать пораньше. Дело в том, что, когда эту штуку нарезают на куски, миндальная начинка часто выпадает и лежит отдельно. Этим пользуются наиболее проворные гости и прихватывают к своей порции лишнюю миндальную таблетку, а то и две, так что опоздавшие должны довольствоваться просто ломтиком кекса с изюмом и удручающей круглой дыркой в середине. По-моему, такого рода мародерством особенно грешила компания французских туристов — когда я встречал их на выходе из ресторана, физиономии у них были такие, как будто они съели по десять миндальных ломтиков каждый, да так, наверное, оно и было — оставшиеся кусочки кекса были аккуратно выпотрошены. Эти французы были в основном пенсионного возраста и ходили стайками. Однажды я ждал в вестибюле своих товарищей по путешествию, и пожилая француженка, глядя на меня, обратилась к своему спутнику на чистейшем русском языке:
— Взгляни, Мишель, типичный голландец: длинный, скучный и с трубкой.
У меня было сильное желание сказать по-русски что-нибудь вроде: «С нами, блин, голландцами, шутки плохи, мать вашу так!», — но я не стал разочаровывать трогательных эмигрантов, по-видимому, еще первой, послереволюционной, волны.
Выпив кофе и попробовав голландского хлеба, мы двинулись в путь. На этот раз мы выбрали второй способ передвижения — узкая дорога петляла через городки и деревушки, прямо у обочины паслись массивные коровы, провожая нас чувственными взглядами. Тюльпанов не было, зато одуванчиков — море. Кое-где попадались желто-зеленые рапсовые поля.
— Здесь нет тюльпанов, — сказал Альберт, словно прочитав мои мысли. — Тюльпаны на западе, в полдерах.
В полдерах — так в полдерах. Наш путь лежал в музей Кроллер-Мюллер, расположенный в национальном парке недалеко от Арнхема. Восточный въезд в парк оказался закрытым для машин, поэтому, взяв туристский проспект, нам пришлось объехать весь парк. На первой страничке проспекта было жирно написано: «Белые велосипеды». Почему белые?
