Лихим в литье аллитераций
Куда как проще, чем пробраться
К людскому лихо, чем отдаться,
ЧЕМ СЖИТЬ СЕБЯ В ЛЮДСКОЙ БЕДЕ.
Появляется (из зрительного зала) Двойник.
Двойник.
Уходит доброта – куда?
Куда впадает?
Авторский голос. В злую скуку?
Двойник. В немилость?
Авторский голос. В острословье?
Двойник.
В скупость
На милость?
Авторский голос. В щедрость на удар?
Вместе. Куда уходит доброта?
Двойник.
Чужое – просто сокрушить:
Легки – чужие крах и сломы…
Как мало смысла – много злобы
На нашу маленькую жизнь!
Авторский голос.
Так ль слово «жалость» – скверный тон?
(в зал). Так уж постыдно слово «милость»?
Вы их превыше, ваша милость,
Я – ниже! И стою на том!
Двойник.
Ещё и то: сознанье – суд,
Суд над собой. В самосудействе
Ни каламбур, ни лицедейство
От «есть ли в поле» не спасут.
Авторский голос.
Есть просто – не сложилась жизнь.
А есть – о жизненном пространстве.
Двойник.
Есть сказ о лжи и постоянстве.
А здесь – о постоянстве лжи.
Поймёшь ли?
Авторский голос.
Понял. И тогда
Пойду и к финишу – не к цели,
Приду, заброшенный, как церкви.
Не загостился ль? Вот беда –
Двойник. Не загостился ль?
Свет.
«Не собирай посылку, мама»
От театра. Удивительно всё-таки, как поэты оказываются пророками своей судьбы.
Один за другим появляются три чтеца (в разных частях сцены).
Первый чтец.
Спасибо, южный город отчужденья,
за равнодушный, праздный твой уют.
Я ощутил до богооткровенья,
что я погиб. Что лето – не спасенье.
Что воробьи и солнце не спасут.
Я в это лето пролистал страницы
пророческих косноязычных книг.
Они открыли мне, как духовидцу:
пророков нет, и ты давно погиб.
Эти стихи написаны за пять с лишним лет до гибели.
Второй чтец.
А эти – за девять…
Был год. Был подлый жёсткий год
Сплошных: «А помнишь?»
Год – забот
Ненужных, жалких, как гостинцы.
Год не невзгод – когда б невзгод!
Год ощущенья – загостился…
Пауза. Звучит музыка.
Какой был год! Год-не-у-дел,
Но год усталости обманной.
Музыка – громче.
Он притворялся меломаном,
А музыки он не терпел.
Он, как прислужник, спину гнул.
Он щёлкал пробками, как плетью.
Когда б не воробьи и дети,
Он всё б на свете зачеркнул…
Какой сырой простудный год!
Как было мизерно и худо!
Год жил не ожиданьем чуда
И не невзгод – когда б невзгод!
Год был обманчивым клубком,
Он плёл, мотал – и закатился.
Он честен только был в одном:
В злорадном факте: загостился.
Снова музыка, на этот раз драматическая.
Третий чтец.
Я в сомкнутом, я в сдавленном кольце.
Мне остаётся пробавляться ныне
Запавшей по случайности латынью:
Memento mori. Помни о конце.
Звучит песня Юлия Кима «Не собирай посылку, мама» сначала громко, затем всё приглушённее – и в это время:
Авторский голос.
Такая непрощённость – эта грязь
И поздний стыд – любая казнь в угоду:
Предвестница последнего ухода
Объявшая меня грехобоязнь.
Невыносимо в сдавленном кольце
Остаться до конца и сокрушённо
Сомнительной гремушкой прокажённых –
Напоминаньем: помни о конце.
Кому напоминаньем и зачем?
Непрошенно, взахлёб и неспасённо
О замыслах рассыпанных поэм,
О горькой невозможности забыться
В каком краю, среди каких языцев,
Какому собутыльнику повем?
От театра. Илья Габай отбыл весь определённый судом срок – три года. В камере, где помещались сорок человек, он жил вместе с ворами, насильниками, убийцами…
Двойник (из зрительного зала, издалека).
Отыщется ль странноприимный кров?
Авторский голос.
Отыщется, я думаю, чего там!
… Вообразим же, коль пришла охота
До слёзных и самовлюблённых снов,
Молитвенное шествие коров,
Отверженность и жабью рябь болота:
Сочувственный и призрачный приют.
Дорожный посох и мешок ковровый
В товарищах немилых по оковам,
Как и во мне, застенчиво живут.
Во время чтения последних трёх стихов на сцене появляются четверо заключённых..
Я думаю, насильственно, темно,
Протянутыми, скучными годами
Они об этом ревностно гадают
По стёршимся костяшкам домино.
Вот так и я, ребячливо, навзрыд
В кругу своих товарищей постылых
Со стеллажами книжек и пластинок
Придумал свой пустынножитный скит.
Так милосердно пожалеть о том-
О сём, себя взжалеть без меры,
И причитать, в исконность слов не веря:
Двойник.
Отыщется ль странноприимный дом?
Авторский голос. Отыщется…
Заключённые играют в домино; ставя костяшки, произносят реплики.
Первый. … И нет конца,
Второй. ни крова…
Третий. … И посох сбит…
Четвёртый. И пуст мешок ковровый…
Первый. … И долог путь…
Второй. … И беспредельна ночь…
Авторский голос (включается в игру, нервно ставит костяшки).
… И безысходна память этой ночи:
Униженность блужданья без помочи,
Паденье ниц и стыд отмёрзших ног…
От театра. Но и в лагере Илья Габай жил напряжённой интеллектуальной жизнью – выписывал пять газет и двенадцать журналов, вёл переписку не с одним десятков адресатов, создавал поэму. На всех этапах возил с собой книги. Слухи о необычном арестанте распространялись по лагерям…
А по возвращении… Последние месяцы его вызывали на допросы еженедельно – им надо было его дожать… Они мечтали о раскаянии диссидента.
Пауза.
20 октября 1973 года поэт и правозащитник Илья Габай выбросился в окно своей квартиры – с одиннадцатого этажа. В предсмертной записке он просил друзей и близких простить все его вины: «У меня не осталось ни сил, ни надежды». Сам почерк записки и то, что он позаботился положить рядом с ней очки, подтверждает, что всё совершилось в ясном разумении. Ему только-только исполнилось 38 лет.
Песня «Не собирай посылку, мама» звучит в исполнении певиц, находящихся на переднем плане.
Двойник.
А время каменеет. И у фраз
нет свойства передать из давней дали,
что люди жили, мучились, страдали,
а не свершали действа напоказ.
Нет горечи и боли…
Во время чтения этих стихов Двойник как бы ведёт всех участников спектакля на сцену из зрительного зала. Когда все уже на сцене, вновь появляются судья и два заседателя.
Судья (перебивая Двойника). Встать! Суд идёт! (К зрителям). Встать! Обвиняемый Габай Илья Янкелевич… (Далее что-то бормочет, а что – не слышно).
