по три больших и три малых отростка, с цветами; но в подобных бесконечно сложных растительных организмах природа допускает значительное разнообразие; и в растении, с которого сняты все эти размеры, полный набор означенных элементов появляется лишь на одном из малых сочленений.
X. Узоры и лепные украшения в Руане и Солсбери
Лист данного растения имеет по пять прожилок с одной и другой стороны от центральной фибры, а цветок обычно имеет пять лепестков в высшей степени изящных криволинейных очертаний. Но за примерами горизонтальной пропорции лучше обратиться к архитектуре: читатель найдет несколько таких примеров в гл. V, § XIV–XVI, где идет речь о кафедральном соборе в Пизе и соборе Святого Марка в Венеции. Эти композиции взяты всего лишь в качестве иллюстрации, а не в качестве обязательного образца для подражания: все прекрасные пропорции уникальны и не являются универсальными формулами.
XXX. Другим требованием архитектурной трактовки, о котором мы собирались поговорить, является абстракция, или стилизация, взятая за прообраз природной формы. Но при рассмотрении означенного вопроса в рамках данного сочинения возникает известная трудность, поскольку стилизация, примеры которой мы видим в искусстве, отчасти непроизвольна, и довольно сложно решить, с какого момента она становится преднамеренной. Первые попытки воспроизведения природных форм, предпринимаемые на начальной стадии развития индивидуального и национального сознания, всегда абстрактны и несовершенны. Движение к совершенству знаменует прогресс искусства, а абсолютное совершенство имитации обычно свидетельствует об упадке оного, вследствие чего полное сходство подражательной формы с оригиналом зачастую считается порочным по сути своей. Но оно не порочно, а только опасно. Давайте попытаемся выяснить, в чем заключается опасность абсолютного совершенства имитации и в чем достоинство.
XXXI. Выше я сказал, что всякое искусство в пору своего становления абстрактно; иными словами, оно отражает лишь малое количество свойств своего предмета. Сложные криволинейные контуры передаются прямыми простыми линиями; внутренние членения форм немногочисленны и в большинстве своем условны. Творения великого народа, созданные на этой стадии, имеют сходство с творениями невежественного детства – и потому могут вызвать нечто вроде насмешки у недостаточно вдумчивого зрителя. Форма дерева на ниневийских скульптурах очень похожа на ту, которую лет двадцать назад мы часто видели на вышивках; а типы лица и фигуры в раннеитальянском искусстве имеют почти карикатурный характер. Я не стану останавливаться на признаках, отличающих великое искусство поры становления от любого другого (они состоят в выборе символов и черт, воспроизводимых в условной манере), но перейду к следующей стадии развития, к периоду расцвета искусства, когда стилизация, поначалу свидетельствовавшая о недостаточном мастерстве художника, становится уже сознательным приемом. Однако речь идет не только об архитектуре, но также о скульптуре и живописи; и нам остается лишь определить ту степень стилистической строгости, которая позволяет связать оба искусства с искусством более практического свойства. На мой взгляд, дело здесь заключается лишь в правильном установлении взаимоотношений между ними, каковые варьируются в зависимости от их места и назначения. В первую очередь необходимо решить, является ли архитектура обрамлением для скульптуры или же скульптура служит украшением архитектуры. Коли место имеет последний случай, скульптура прежде всего должна не воспроизводить во всей полноте предметы внешнего мира, но выбирать из них такие сочетания форм, которые будут радовать взор на предназначенных для них местах. Как только приятные для взора линии и пятна теней добавляются к резному каменному орнаменту, изначально сухому и невыразительному, или к оконным проемам, изначально однообразным, скульптура выполняет свою задачу в качестве детали архитектурного убранства; а насколько совершенной или несовершенной будет имитация природных форм, зависит от места скульптурного элемента и от разных других обстоятельств. Если в силу своего практического назначения или расположения он имеет симметричную композицию, разумеется, это мгновенно указывает на его подчиненное положение по отношению к архитектуре. Но симметрия и стилизация суть разные вещи. Резные листья могут располагаться в самом строгом порядке, но при этом оставаться неуместными и потому убогими подобиями настоящих; с другой стороны, они могут быть разбросаны небрежно и хаотично, но все же являть собой прекрасный образец архитектурной трактовки. Нет ничего менее симметричного, чем группа листьев, примыкающая к двум колоннам, представленным на рис. XIII; однако, поскольку в этих листьях не показаны никакие характерные черты, помимо необходимых для воспроизведения общего образа и достижения нужных линий композиции, они получают в высшей мере абстрактную трактовку. Это свидетельствует о том, что мастер хотел изобразить лист лишь с той степенью достоверности, какую считал выигрышной для своего архитектурного проекта, и не желал ничего большего; а какая именно степень достоверности выигрышна, как я говорил выше, гораздо больше зависит от места расположения скульптурного элемента и разных прочих обстоятельств, нежели от неких общих законов. Я знаю, что большинство держится иного мнения и что многие хорошие архитекторы настаивают на необходимости предельного упрощения формы во всех случаях; сей вопрос настолько многозначен и сложен, что здесь я выражаю свое мнение без всякой уверенности; но мне лично кажется, что чисто абстрактный стиль, подобный староанглийскому, не предоставляет возможности для совершенствования прекрасной формы и что его строгая простота довольно скоро прискучивает глазу. Я не воздал должного остроконечному орнаменту в Солсбери, изображенному на рис. X, 5, но тем не менее я говорил о нем подробнее, чем о прекрасной французской каменной резьбе, представленной выше; и, мне думается, искренний читатель не станет отрицать, что, несмотря на все очарование и выразительность солсберийского орнамента, руанский все же во всех отношениях лучше. Легко заметить, что симметричные элементы там более сложные: каждый лист разделен на две доли, имеющие разную форму. С тонким чувством художественной меры один из таких двухчастных листьев через равные интервалы пропускается с другой стороны орнамента (на рисунке этого не видно, но показано в полужелобке на разрезе), вследствие чего весь декоративный элемент в целом приобретает игривую легкость; и если читатель примет во внимание красоту извилистых плавных линий контура, о которой мой неумелый рисунок не дает ни малейшего представления, думаю, он признает, что отыскать более замечательный пример орнаментальной обработки простейшей декоративной детали довольно трудно.
Здесь налицо абстрактная трактовка элементов, хотя и не настолько
