В стремлении видеть экономическую основу в межнациональных противоречиях, и особенно отсталую экономическую основу, опять же отразилась идеологическая основа нашего сознания, когда все неизменно объяснялось экономикой, или приматом экономики, или приматом материального над идеальным. Спорить с этой схемой очень трудно: экономика действительно стимулирует обострение любой конфликтности, а ухудшение экономической ситуации и растущий товарный голод у всех перед глазами. Вероятно, голодный и обездоленный будет с большей ожесточенностью бороться за свои права. Но то, что у обеспеченного и сытого человека тоже есть национальные чувства, как и готовность их отстаивать доступными средствами, еще предстоит понять нашему обществу, все более раздраженному своей бедностью, дефицитом и экономической отсталостью.
К началу 1989 г. под давлением демократизации и роста общественной информированности в оценке событий появилось третье объяснение. Изначально все было задумано правильно, но по том возникли деформации. То есть существовал первоначально светлый — ленинский план федерации советских республик, но затем под влиянием сталинского террора он подвергся грубым искажениям в 30 — 40-е годы.
Концепция "деформаций" была привлекательна тем, что предполагала существование некоей "точки перегиба", поворотного момента, от которого исходно положительное развитие советской федерации сменилось развитием отрицательным или искаженным. Требовалось лишь найти в историческом прошлом эту точку — символ прежнего благополучия национальных отношений, и воссоздать это состояние в новом исполнении. Для этого и предлагалось вернуться к ленинскому пониманию федерации, перезаключить союзный до говор, исправить произвольно измененные границы, расширить права низовых форм автономий, восстановить равновесие между центром и союзными республиками — и новая национальная гармония станет реальностью.
Но параллельно с популярностью идеи "деформаций" все отчетливее стала звучать еще одна, прежде скрытая концепция. Все, что происходит сегодня — закономерно, идет неизбежный распад последней "многонациональной империи", поскольку образование СССР в 1922 году, как и дальнейшее расширение Союза в 1939–1940 гг., было насильственным расширением прежних границ царской России, нарушением принципов конфедеративного союза независимых советских республик, международных договоров, норм государственного сосуществования.
И если нам предстоит признать, что мы столкнулись не с деформациями, а с закономерным итогом неверно созданной многонациональной системы, впереди неизбежны ее фундаментальные изменения. Наиболее популярный в таком случае прогноз: переход от союза к конфедерации, то есть политическому объединению внутренне самостоятельных государств или обретение не которыми республиками статуса соседних дружественных стран на основе общего рынка, тесного экономического и политического сотрудничества.
В кругу подобных объяснений современного состояния национальных отношений в СССР с полным правом может быть поставлена и теория Э. Геллнера о "нациях и национализме". Повторим еще раз ее важнейшие для нас элементы. Национализм, по Геллнеру, — особое историческое состояние, наиболее соответствующее периоду активной индустриализации. Это вовсе не при знак отсталого общества; он расцветает в условиях достаточно высокой грамотности, средств информации и коммуникации, появления национальной элиты, потребности общества в квалифицированных кадрах. Национализм — движение больших городов и индустриализирующихся масс; на отсталых окраинах, в сельской местности, где национальная культура воспроизводится повседневной средой, для него нет почвы и простора. Но если индустриализирующееся общество подготовлено к приходу национализма, его развитие трудноостановимо. Наступает национальное "пробуждение"; массы крайне болезненно ощущают несоответствие между возможностями и со стоянием своей национальной культуры, обеспеченностью ее средствами политической власти. Именно в этот момент национализм особенно чувствителен, агрессивен; он способен — вспомним слова Геллнера — найти любую щель, чтобы пробудить чувство "национального унижения".
А теперь посмотрим вокруг себя, и мы увидим, что нам показали зеркало. Да, мы и есть то самое индустриализирующееся общество с достаточно высоким уровнем грамотности, сложившейся интеллектуальной элитой (вернее, многими национальными элитами) и чувством острой неполно ценности политических форм защиты национальных культур. То есть то общество, которое, по Геллнеру, идеально подготовлено к эре национализма. И суть конфликта описана им очень точно: идет борьба за контроль над системой национально-культурного воспроизводства, за создание новых или "очищение" старых политических институтов для обеспечения реального суверенитета наций. Потому что прежние институты, еще вчера мало кого волновавшие, сегодня сотням тысяч людей кажутся ущербными, или неэффективны ми, или попавшими в "чужие руки".
И если прав Геллнер (а это пусть сам решит каждый читатель его книги!), то нам действительно предложено объяснение многих сегодняшних ситуаций. Якутия и Абхазия, Молдавия и Грузия, культурное возрождение на Украине и в Белорус сии, русская национально-патриотическая идея, самые разные движения и события в других частях страны, похоже, берут начало из одного источника недовольства. По всей стране большие и малые, от сторонников идеи государственного неполноправия России до представителей самых малочисленных народов, требуют одного: политических форм защиты своей культуры. Требуют не денег, не библиотек или новых театров (точнее, в первую очередь не денег и не театров), а повышения государственного статуса своего народа на построенной иерархической лестнице наций, где нынешняя ступенька всем кажется недостаточной.
Значит, все, что происходит вокруг с национальными отношениями, — закономерно. Закономерно по смыслу, хотя вовсе и не обязательно должно было произойти в сегодняшнем содержании. Значит, если верить Геллнеру, по пути всего человечества, на восемьдесят лет отстав от других европейских народов, мы вступаем в эру активного национализма.
И если, наконец, эту стадию активного национализма нам пережить неизбежно, критически важно знать, как долго она продлится и сколь велики окажутся перемены. Сам автор, естественно, не может дать на это прямого ответа, но в принципе он выводится из его книги. Будущую ситуацию определяет, видимо, два процесса: возможность быстрого экономического роста и модернизации и политика государства по отношению к "национализму" и национальным движениям. Конечно, наиболее желателен для всех благоприятный вариант — быстрая модернизация и индустриализация и мудрая национальная политика. Он должен привести нас к принципам многонациональной цивилизации, к новому правовому и демократическому государству в виде договорной конфедерации с широкой региональной автономией, парламентскому союзу или иной форме содружества.
Но век активности национализма, если верить Геллнеру, не бывает легким. Конечно, мы можем утешаться подсчетами автора, что только один из десяти "возможных" национализмов в результате оказывается успешным. Все же, надеясь на лучшее, не будем забывать и про другие возможности, и про самый худший сценарий — экономический застой в сочетании с авторитарным подавлением национальных движений. Та кой вариант заведомо ведет к включению боль шей части территории Союза и уж, безусловно, многих республик в зону стабильных этнических конфликтов с взаимным ожесточением, национальным и религиозным антагонизмом, новыми трагедиями.
Такой прогноз — лишь один из выводов, которые можно сделать, приложив теорию Геллнера о "созидательном и разрушительном национализме" к нашей действительности. Думаю, что читатель найдет немало других важных выводов и параллелей на страницах этой книги. И все мы, очевидно, будем единодушны в том, что такая книга была остро нужна нам два-три года назад, когда многие события только начинались и их быстрая оценка могла повлиять на развитие ситуации. Тогда, к сожалению, этого не случилось, и с этим трагическим запозданием мы начинаем свое знакомство с западной теорией национализма.
В сентябре 1988 года Эрнест Геллнер снова приехал в Советский Союз. На этот раз не как гость или западный профессор, а как ученый-исследователь. Он прожил с нами целый год (столь важный для нас год!), с головой окунувшись в политические и научные дебаты, многочисленные дискуссии по национальному вопросу, встречи с политическими лидерами, представителями национальных и общественных движений.
Он уехал, нагруженный материалами и впечатлениями. Говорят, вернувшись в Кембридж, он сделал замечательный доклад с анализом национально-политической ситуации в Советском Союзе. Говорят, он пишет об этом новую книгу… Это была бы бесконечно нужная нам книга, которая отразила впечатления мудрого, доброжелательного и знающего человека о ключевом моменте в развитии нашего общества. Можно лишь надеяться, что с новой книгой Эрнеста Геллнера советский читатель встретится быстрее, чем это случилось с русским переводом его книги о Нациях и Национализме.
