Сделанные доклады и последующие дискуссии концентрировались вокруг пяти основных вопросов, которые я собираюсь рассмотреть в этом разделе, намереваясь дать им собственную трактовку:
• Связь между ценностями и прогрессом
• Универсальный характер ценностей и «культурный империализм» Запада
• География и культура
• Взаимоотношения между культурой и институтами
• Преобразование культуры.
Связь между ценностями и прогрессом
Скептический взгляд на ту роль, которую культурные ценности играют в социальном прогрессе, разделяют в основном представители двух дисциплин: экономики и антропологии. Для многих экономистов аксиомой является утверждение о том, что правильно выбранная и должным образом реализуемая экономическая политика приносит одни и те же плоды независимо от культуры. Но как, в таком случае, объяснить то, что в многонациональных странах некоторые этнические группы, действующие в одинаковых для всех экономических условиях, добиваются гораздо более заметных успехов? В качестве примеров сошлемся на китайские меньшинства в Таиланде, Малайзии, Индонезии, на Филиппинах и в Соединенных Штатах; японские меньшинства в Бразилии и США; басков в Испании и Латинской Америке;4 евреев во всех странах их проживания.
К числу традиционалистов в данном вопросе относился и глава Федеральной резервной системы США Алан Гринспэн — до своего знакомства с опытом посткоммунистической России. Ранее он полагал, что люди являются «капиталистами от рождения» и что крах коммунизма «автоматически утвердит предпринимательство и свободный рынок». Он был уверен в «человеческой природе» капитализма, но теперь, под влиянием экономических неприятностей, переживаемых русскими, склонен считать, что «все дело в культуре».5
В словах Гринспэна слышится одобрение не только тех выводов, к которым Ландес пришел в уже упоминавшейся книге «Богатство и бедность народов», но и длинной череды догадок и прозрений, касавшихся первостепенного значения культуры и ее связи с прогрессом, берущей начало по меньшей мере с Токвиля. Однако, несмотря на это, факт остается фактом: в большинстве своем экономисты по-прежнему недолюбливают культуру, поскольку ее трудно определить, почти невозможно количественно зафиксировать, слишком сложно вычленить из всего многообразия психологических, институциональных, политических, географических и иных факторов.
Имея в виду все перечисленное, я хотел бы привлечь внимание читателя к главе Мариано Грондоны, вошедшей в эту книгу. Хотя автор строит свою типологию, опираясь на опыт Аргентины и Латинской Америки в целом, мне кажется, что значение его изысканий гораздо шире. Столь же важна глава Карлоса Альберто Монтанера: в ней поясняется, каким образом неприспособленные к прогрессу культуры формируют мировоззрение элит.
Главной проблемой для многих антропологов, а также находящихся под их влиянием ученых и специалистов, остается традиция культурного релятивизма, господствовавшая в их дисциплине на протяжении XX века и не признающая объективной оценки чужих культур.
Это одна из тем в высшей степени квалифицированного и деликатного анализа, посвященного роли культуры в достижениях этнических меньшинств США, который был предпринят Натаном Глейзером. Целый ряд убедительных аргументов, подкрепляющих точку зрения этого ученого, приводит его коллега по секции Орландо Паттерсон, для которого культура предстает основным фактором, объясняющим нынешнее положение афроамериканцев.
Само название нашей книги покажется довольно странным для тех, кто не хочет выносить ценностные суждения относительно других культур. Многие убеждены, что любая культура по определению гармонична и гибка и что следствием внешнего вмешательства в ее целостность неизменно оказываются конфликты и страдания. Есть, правда, антропологи, которые видят культуру под совершенно иным углом зрения. Среди них выступавший на нашем форуме Роберт Эджертон, который, отражая общий дух симпозиума, заявляет следующее: «В самых различных обществах, как городских, так и сельских, люди способны к сочувствию, доброте, даже любви, благодаря чему они достигают порой потрясающих успехов в преодолении вызовов природы. Но люди способны также порождать такие убеждения, ценности и социальные институты, из которых проистекают бессмысленная жестокость, ненужные мучения и фундаментальная глупость в отношении их ближних, иных социумов, а также внешнего окружения, в котором они живут».6
Универсальный характер ценностей и «культурный империализм» Запада
Идея прогресса находится под подозрением у тех, кто стоит на позициях культурного релятивизма, считая каждую культуру самодостаточной и несопоставимой с другими. Некоторые антропологи полагают, что Запад целенаправленно пытается навязать эту идею другим культурам. Порой сторонники подобной точки зрения утверждают даже, будто представители западной цивилизации вообще не имеют права критиковать институты типа ритуального «женского обрезания»*, индийской практики самосожжения вдов в погребальном костре мужчины или даже рабства.
Впрочем, после полувековой революции в сфере коммуникаций прогресс в западном его понимании стал повсеместно признанным идеалом. Принцип прогресса — продолжительной, здоровой, легкой, полнокровной жизни — вдохновляет сегодня не только Запад. Его можно найти, в частности, в конфуцианстве, а также в мировоззренческих системах целого ряда неевропейских меньшинств, добившихся преуспеяния, — у индийских сикхов, например. Я говорю не о прогрессе в потребительском его смысле, хотя победа над бедностью является общей целью, а это неминуемо влечет за собой более высокий уровень потребления. Набор универсальных ценностей, сформулированных ООН, гораздо шире:
«Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность… Все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту закона… Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их… Каждый человек имеет право принимать участие в управлении своей страной непосредственно или через посредство избранных представителей… Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи… Каждый человек имеет право на образование».
Попутно стоит заметить, что в 1947 году исполнительный совет Американской антропологической ассоциации решил осудить процитированную Декларацию ООН на том основании, что ее сочли этноцентричным документом. И все же, несмотря на подобные оценки, я убежден, что подавляющее большинство жителей нашей планеты согласится со следующими утверждениями:
Жизнь лучше, чем смерть.
Здоровье лучше, чем болезнь.
Свобода лучше, чем рабство.
Процветание лучше, чем нищета.
Образование лучше, чем невежество.
Справедливость лучше, чем несправедливость.
Ричард Шведер, который, судя по названию его главы, вполне солидарен с вердиктом Американской антропологической ассоциации, усмотрел в нашем симпозиуме «уловку» капитализма. Но три докладчика из «третьего мира» (Даниэль Этунга-Мангеле, Мариано Грондона и Карлос Альберто Монтанер), убежденные в том, что именно консервативные культурные ценности выступают причиной нищеты, авторитаризма и несправедливости в их регионах, не согласились с подобной трактовкой. Шведер же в заключение своего выступления заклеймил своих оппонентов как «интеллектуалов-космополитов», которых «заграничные поездки интересуют больше, чем наследие предков» и которые «постоянно ждут от Соединенных Штатов интеллектуальных и моральных наставлений вкупе с материальной помощью».
Подобный обмен мнениями заставляет задуматься, не поражены ли некоторые ученые своеобразной разновидностью «антропологического империализма», стремящегося хранить культуры в «морозильной камере». Вероятно, этот риск осознавал и сам Шведер, когда говорил следующее: «Настоящая и заслуживающая уважения культура представляет собой такой образ жизни, который способен противостоять внешней критике». (На мой взгляд, способность противостоять критике изнутри выглядит еще более привлекательно.) Но если есть культуры, «заслуживающие уважения», то, следовательно, имеются и такие, которые уважения не заслуживают, а это, в свою очередь, означает, что Шведер вполне мог бы поддержать позицию Роберта Эджертона.
Иначе говоря, на деле Ричард Шведер может оказаться не таким уж заядлым еретиком, каким себя считает.
