Член французской дипломатической миссии Мессельер, удивляясь наивности россиян, писал в 1757 году: «Нас осадила тьма французов всевозможных оттенков, которые по большей части, побывши в переделке у парижской полиции, явились заражать собою страны Севера. Мы были удивлены и огорчены, узнав, что у многих знатных господ живут беглецы, банкроты, развратники и немало женщин такого же рода, которые, по здешнему пристрастию к французам, занимались воспитанием детей значительных лиц; должно быть, что эти отверженцы нашего отечества расселились вплоть до Китая: я находил их везде. Г. посол счел приличным предложить русскому министерству, чтоб оно приказало сделать исследование об их поведении и разбор им, а самых безнравственных отправить морем по принадлежности. Когда предложение это было принято, то произошла значительная эмиграция, которая, без сомнения, затерялась в пустынях Татарии [2] ».
Значительное количество этих проходимцев, покинув большие города, осело в дворянских поместьях, о чем уже через тридцать лет свидетельствовал другой французский посол граф Сегюр: «Любопытно и забавно было видеть – каких странных людей назначали учителями и наставниками детей в иных домах в Петербурге и особенно внутри России».
А. Болотов девяти лет был доверен отцом, армейским полковником, унтер-офицеру из немцев, а тот «никаким наукам не умел», зато бил своего воспитанника смертным боем и всегда искал повод «насытить свою лютость».
Державин среди лучших дворянских детей Оренбурга был отдан в обучение «сосланному за какую-то вину в каторжную работу Иосифу Розе (и ухитрившемуся открыть в Оренбурге училище для дворянских детей обоего полу. – М. С.)… Сей наставник, кроме того, что нравов развращенных, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными, но даже и неблагопристойными штрафами, о коих рассказывать здесь было бы отвратительно, сам был невежда, не знал даже грамматических правил».
К юному Радищеву наняли француза-гувернера, который оказался беглым солдатом. Но самую невероятную историю в своем дневнике в 1765 году поведал Семен Порошин. Мемуарист рассказал о чухонце (так в просторечии звали финнов и эстонцев), выдавшем себя за француза. Он стал гувернером у одного московского дворянина и обучил своего воспитанника чухонскому языку под видом французского (в «Недоросле» немец Вральман, помимо «всех наук», обучает Митрофанушку французскому языку).
Так что история кучера Вральмана, попавшего в учителя, весьма типична и обыденна для того времени. Оставшись без средств к существованию после отъезда своего хозяина Стародума в Сибирь и три месяца помыкавшись по Москве в поисках места кучера, Вральман пришел к выводу: либо с голоду умереть, либо идти в учителя.
Учителя-иностранцы, в отличие от русских учителей, занимали в доме дворян особое место. Русские педагоги обычно находились в положении слуг – жалованье они получали маленькое и нерегулярно, кормили их вместе с крепостными. Цыфиркину «за один год дано десять рублей, а еще за год ни полушки не заплачено». Иностранец же Вральман обедает за барским столом, жалованья получает триста рублей в год, которые ему выплачиваются «по третям вперед», «куда надобно – лошадь». Простакова дорожит Вральманом и боится, чтобы его не сманили, а потому контракт, по которому Вральман подряжается быть учителем у Простаковых пять лет, «заявлен в полиции».
В «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев рассказывает историю, похожую на историю Вральмана и француза-гувернера Бопре из «Капитанской дочки». Ее герой «в Париже с ребячества учился перукмахерству», сумел побывать «в матрозах», ну а в России стал учителем на немалом жалованье: «сто пятьдесят рублей, пуд сахару, пуд кофе, десять фунтов чаю в год, стол, слуга, карета».
Неоднократно на страницах сатирического журнала Н. Новикова «Кошелек» мелькает образ очередного учителя-иностранца, например, шевалье де Масонжа (с франц. «ложь»), надувающего простодушных русских. На своей родине он был мастером «волосоподвивальной науки», а в России, конечно, стал учителем.
Обратимся теперь к другим персонажам комедии, воплощающим идею «хорошего воспитания». И если комические персонажи, по единодушному признанию, были почерпнуты из самой российской действительности, [3] то положительным героям чаще всего отказывали в жизненности, называя их «моралистическими манекенами», «формулами и образцами добронравия» (В. Ключевский). Но тот же Ключевский допускал, что изображенные Фонвизиным «светлые лица, не становясь живыми», остаются «из жизни взятыми явлениями».
Представители молодого поколения, во всем противоположного невеждам-Митрофанушкам, добродетельные Софья и Милон, являют собой иллюстрации педагогических идей президента Академии художеств И. Бецкого, внимательно изучавшего учебное дело за границей. Новации Бецкого были поддержаны Екатериной. Императрица задумала целую систему воспитательных училищ в России, и Бецкому было поручено разработать и исполнить задуманный план.
В 1764 году Бецкий дал теоретическое обоснование новой системы воспитательно-образовательных учреждений в докладе «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества». Эти общие начала были положены в основу учрежденного в этом же году «Воспитательного общества благородных девиц» при Смольном монастыре (спустя год здесь же было открыто отделение для мещанских девиц), а в 1766 году новые педагогические положения были внесены в статьи устава Сухопутного шляхетного корпуса.
Центральная идея воспитательного плана Бецкого – изучению наук должно сопутствовать «добродетельное воспитание», без которого напрасно ждать прочных успехов в науках, ибо «один только украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина». Главное воспитательное средство состояло в том, чтобы питомец «непрестанно взирал на подаваемые ему примеры и образцы добродетелей».
Однако добрые намерения теоретиков плохо воплощались в практику. Современник Пушкина Н. Греч отмечал удивительную неприспособленность выпускниц-смольнянок к реальной жизни. «Воспитанницы первых выпусков Смольного монастыря, набитые ученостью, вовсе не знали света и забавляли публику своими наивностями, спрашивая, например, где то дерево, на котором растет белый хлеб? По этому случаю сочинены были к портрету Бецкого вирши:
Иван Иваныч Бецкий,
Человек немецкий,
Носил мундир шведский
Воспитатель детский.
В двенадцать лет
Выпустил в свет
Шестьдесят кур,
Набитых дур».
(«Записки моей жизни»)
Фонвизин-художник списывал свою Софью, да и Милона, не со знакомых ему реальных людей, а с теоретически обоснованного педагогом проекта, а потому от этих героев «веет еще сыростью педагогической мастерской» (В.Ключевский). В ожидании Стародума Софья читает книгу французского писателя и педагога Ф. Фенелона «О воспитании девиц». От своего дядюшки она жаждет услышать наставления, коими она должна руководствоваться в жизни. Беседа Стародума с Софьей (д. 4, явл. II) посвящена теме воспитания и, по существу, продолжает развивать педагогические идеи в духе Бецкого («С пребеглыми умами видим мы худых мужей, худых отцов, худых граждан. Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище»). В своих поступках и разговорах Софья и Милон представляют собой образцы добронравия, благовоспитанности и сердечной чувствительности.
В биографии же представителя старшего поколения «добродетельных» дворян – дядюшки Софьи Стародуме – присутствует «буржуазный момент» (Д. Благой), в котором также отразились реальные процессы жизни русского дворянства второй половины XVIII века.
Удалившись от службы и двора, Стародум уезжает в Сибирь – «в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая правосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро» (судя по этим объяснениям, Стародум составил свое состояние на золотых приисках).
Зарабатывая таким путем средства к жизни, Стародум приближается к тому полезному для государства «торгующему дворянству», о котором говорится в переведенном Фонвизиным в 1766 году сочинении французского просветителя аббата Куайе «Торгующее дворянство, противуположенное дворянству военному». Но деньги не являются для Стародума самоцелью, он не промышленник и не приобретатель. Деньги ему нужны для того, чтобы его племянницу при замужестве не «остановляла бедность жениха достойного».
Помещик и крепостные
«Недоросль» – прежде всего пьеса о «злонравии» помещиков-крепостников, которое порождено их невежеством, бескультурьем и которое мешает им стать подлинными сынами отечества. Недаром она завершается сентенцией Стародума, обращенной к зрителям: «Вот злонравия достойные плоды!»
