Вальтер Беньямин - Бодлер

В «Revue des deux mondes» писали тогда: «Кто упомнит заглавия всех книг, подписанных господином Дюма? Знает ли он их сам? Если он не ведет гроссбух с колонками „дебет“ и „кредит“, то наверняка <…> забыл не одно из своих детищ, для которых он является законным, незаконным или приемным отцом»[68].

Поговаривали, что Дюма держал у себя в подвале целую команду нищих литераторов. И через десять лет после того, как об этом написали большие журналы, в 1855 году, в небольшом богемном листке можно прочесть следующее живописное изображение удачливого романиста, которого автор именует де Санти: «Вернувшись домой, де Санти тщательно запирает входную дверь <…> и открывает маленькую потайную дверцу, скрытую за библиотекой. Так он попадает в довольно грязное, плохо освещенное помещение. Там сидит человек со спутанными волосами, с длинным гусиным пером в руке, поглядывающий мрачно, но подобострастно. В нем за версту можно узнать прирожденного романиста, хоть он всего лишь бывший министерский чиновник, познакомившийся с искусством Бальзака благодаря чтению „Constitutionnel“. Он и есть подлинный автор „Комнаты скелетов“, он и есть романист[69]»[70].

В период Второй республики парламент пытался бороться с засильем газетной литературы. Был установлен налог: сантим за каждый номер газеты с продолжением романа. После введения реакционных законов о печати, ограничивших свободу слова и потому придавших литературному разделу газеты еще большее значение, это положение вскоре утратило силу.

Высокие гонорары за литературные публикации в газетах в сочетании с выходом на широкую публику приносили их авторам большую популярность. Кое-кому представлялось возможным соединить имеющиеся у него славу и средства – и политическая карьера открывалась для него сама собой. Отсюда появлялись новые формы коррупции, и последствия их были серьезнее, чем злоупотребление именами известных авторов. И если уж у литераторов пробудилось политическое честолюбие, то режим поспешил направить его по верному пути. В 1846 году Сальванди, министр колоний, предложил Александру Дюма предпринять за счет правительства – на это было выделено 10 тысяч франков – поездку в Тунис, чтобы заняться пропагандой колонизации. Экспедиция оказалась неудачной, стоила немалых средств и закончилась малым депутатским запросом в парламенте. Более удачливым был Сю, не только увеличивший в результате успеха своих «Парижских тайн» число подписчиков «Constitutionnel» с 3,6 тысячи до 20 тысяч, но и избранный в депутаты голосами 130 тысяч парижских рабочих в 1850 году. Пролетарские избиратели выиграли от этого немного; Маркс назвал выборы «сентиментально смягчающим комментарием»[71] предшествовавшего им распределения мандатов. Если литература таким образом могла послужить началом политической карьеры привилегированных авторов, то и карьера эта, в свою очередь, могла быть использована для критического анализа их произведений. Примером этого служит Ламартин.

Решающие удачи Ламартина, «Méditations» [«Медитации»] и «Harmonies» [«Гармонии»], относятся ко времени, когда французское крестьянство еще пользовалось захваченными землями. В наивных стихах, обращенных к Альфонсу Карру[72], поэт сравнивает свое творчество с трудом виноградаря:

Эти строки, в которых Ламартин восхваляет свои успехи как подобные крестьянским и хвалится гонорарами, которые ему приносит его продукция на рынке, достаточно красноречивы, если рассматривать их не столько с моральной стороны[74], сколько как выражение классового чутья Ламартина. Это было чутье мелкоземельного крестьянства. В этом заключена часть истории поэзии Ламартина. Положение мелкоземельного крестьянства стало в сороковые годы критическим. Его тяготило долговое бремя. Его земельные участки на деле находились уже «не на так называемых родных просторах, а в ипотечных списках»[75].

Тем самым крестьянский оптимизм, основа светлого взгляда на природу, свойственного лирике Ламартина, пошатнулся. «Если вновь возникавший надел, пребывавший в гармонии с обществом, зависимый от природных сил и подчиненный власти, защищавшей его своим авторитетом, естественно предполагал религиозный настрой, то измученный долгами, находящийся в разладе с обществом и властью, принуждающий к труду сверх сил надел естественно рождает антирелигиозный настрой. Небо было прелестным приложением к только что обретенной полоске земли, тем более что от него зависит погода; и оно становится оскорблением, когда его начинают навязывать в качестве замены земельного надела»[76].

В открытом письме Ламартину ультрамонтаньяр Луи Вейо пишет: «Разве Вам не известно, что „быть свободным“ должно значить скорее: презирать блеск золота! А чтобы обеспечить себе свободу того рода, которая покупается золотом, Вы творите книги на тот же коммерческий манер, что овощи или вино!» (Louis Veuillot. Pages choisies avec une introduction critique par Antoine Albalat. Lyon-Paris, 1906. P. 31.)

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вторая империя – во Франции время правления императора Наполеона III (1852–1870), добившегося сначала (в 1848) избрания себя президентом, а затем совершившего в декабре 1851 г. государственный переворот. – Примечание Александра Белобратова.

Прудон, желая отмежеваться от профессиональных заговорщиков, иногда называл себя «новым человеком – человеком, делом которого является не баррикада, а дискуссия; человеком, который каждый вечер мог бы проводить в обществе комиссара полиции и мог бы привлечь на свою сторону всех де ля оддов мира» (цит. по: Gustave Geffroy: L'enfermé. Paris, 1897. P. 180–181).

Karl Marx und Friedrich Engels. Besprechung von Adolphe Chenu. Les conspirateurs. Paris 1850, und Lucien de la Hodde. La naissance de la République en février 1848. Paris, 1850. Cit. nach: Die Neue Zeit 4 (1886). S. 555.

Marx К. Der achtzehnte Brumaire des Louis Bonaparte. Neue ergänzte ausgabe mit einem Vorwort von F. Engels. Hrsg. und eingeleitet von D. Rjazanov. Wien – Berlin, 1927. S. 73.

Charles Baudelaire. Oeuvres. Texte établi et annoté par Y. – G. Le Dantec. T. 1–2. Paris, 1931–32 (Bibliothèque de la Pléiade. 1; 7). II. P. 415. [В дальнейшем тексты Бодлера цитируются по этому изданию с указанием лишь тома и страницы.]

Леметр, Жюль (1853–1914) – французский литературный критик, эссеист. – Примечание Александра Белобратова.

Генерал Опик был отчимом Бодлера.

Marx und Engels. Bespr. von Chenu und de la Hodde, op. cit. S. 556.

II. Р. 728.

Baudelaire. Lettre à sa mère. Paris, 1932. P. 83.

Сорель, Жорж (1847–1922) – французский философ, теоретик анархо-синдикализма, выступал с учением о мифе как мировосприятии любой социальной группы и с восхвалением насилия как движущей силы истории. – Примечание Александра Белобратова.

Селин (Детуш), Луи Фердинанд (1894–1961) – французский писатель, автор знаменитого романа «Путешествие на край ночи» (1932). В памфлетах 1936–1941 гг. проповедовал нацизм, культ силы и антисемитизм. – Примечание Александра Белобратова.

II. Р. 666.

Charles Prolès. Raoul Rigault. La préfecture de police sous la Commune. Les otages. (Les hommes de la révolution de 1871.) Paris, 1898, 9.

Baudelaire. Lettres à sa mère, op. cit. P. 278.

Marx und Engels, Bespr. von Chenu und de la Hodde, op. cit. S. 556.

Ajasson de Grandsagne, Maurice Plaut. Révolution de 1830. Plan des combats de Paris aux 27, 28 et 29 juillet. Paris, s. a.

Фурье, Шарль (1772–1837) – французский социалист, критик современной ему «цивилизации» и автор нового устройства будущего общества, в основе которого – «фаланга», ячейка, сочетающая промышленное и сельскохозяйственное производство. – Примечание Александра Белобратова.

Victor Hugo. Oeuvres complètes. T. 8: Les misérables. IV. Paris, 1881. P. 522–523.