4
Нет, не много, если задуматься об изначальном предназначении знания прошлого для людей. В корне неверен взгляд, согласно которому история нужна человечеству в качестве досужего развлечения или в целях легитиимизации национальных и политических претензий. Все значительно глубже. Если за приобретением практического знания естественные и точные науки, говоря пушкинскими словами, всего лишь “сокращают нам опыты быстротекущей жизни”, укрепляя человека внешней защитой и вооружая его инструментами для взаимодействия с окружающим миром, то знания о прошлом ответственны за совершенно невероятную и невозможную где-либо еще метаморфозу: за радикальное дополнение ограниченной биологической сущности человеческого существа переживаниями и чувствами, наработанными поколениями предшественников. Благодаря этому дополнению нарождающийся на свет незамысловатый белковый организм с условно-развитыми нервной системой и когнитивным потенциалом начинает прорастать в богатейшие пласты нематериального наследия своих предшественников, тем самым становясь полноценным человеком. Или не становясь – если он по собственной воле или в силу внешних обстоятельств данную связь разрывает.
Сформулированное выше “знание о прошлом” – это массив неумирающих свидетельств подлинных моментов жизни, который в обиходе мы часто именуем “духовным опытом”. Чувства и переживания в своей завершенности, прошедшие проверку ударами стихий и практикой преодоления личного несовершенства, формируют экзистенциальные сущности – которые, как известно, не могут просто так исчезать, ибо свойством каждой из них является субъектность для памяти. Микроскопическая часть этих сущностей застывает в произведениях искусства, подавляющая же – сохраняется в миллиардах личных историй, в коллективной памяти, в архетипах… И если историческая наука в силу дефицита источников и вынужденной ограниченности своего аппарата способна работать лишь с их верхушечными слоями, это не означает, что они исчезли, умерли, что их нет. Ведь мы, не ведая их в деталях и лицах (до поры?), вполне осознаем, что они реально существовали и не могли просто так пропасть, не оказав влияния и не воплотившись прямо или косвенно в тысячах и миллионах следующих экзистенций.
Именно сопричастность к ментальному наследию наших предшественников делает нас полноценными людьми, формирует extension, продолжение нашего биологического существа в нетленную реальность, простирающуюся от запечатленных чувств и эстетических образов до высоких подвигов долга и веры. Постижение этого нашего второго тела – задача не менее важная, чем успехи биомедицины, продлевающие годы жизни. Иначе – неизбежность расчеловечивания, которое произойдет даже в случае отсутствия нанопротезов и чипов в черепных коробках. Лишенный этого невидимого и бесконечного тела человеческий организм по сущности своей превратится в зверя, хотя в современном обществе такое превращение может искусно и длительно маскироваться.
Ну а для тех, кто не сторонится и не избегает принятия и постижения сущностей прошлого, распахивается невероятная метаисторическая перспектива – собственное бессмертие. Воскрешая своих предшественников, мы подтверждаем собственную человечность – и формируем, как говорят инженеры, “техническую возможность” собственного актуального бытия, то есть бесконечного бытия вне забвения. Отсюда – один шаг и до бытия вне времени, заповедованному в священных книгах. Поэтому для всех для нас, включая даже тех, кто со священными книгами не вполне согласен, нелишне подобную возможность предусмотреть и попытаться воплотить.
Но есть, конечно же, и более земные и очевидные резоны к тому, чтобы высвобождающееся свободное время и энергию людей грядущих эпох обращать к постижению и воскрешению эпох минувших.
Прежде всего, в интересах всех и каждого – очистить человеческую историю от мифов. От мифов как случайных, ситуативных – так и от тех, что созданы и культивируются в целях управления настоящим и будущим человечества.
Далее – хотя бы в интересах собственной психотерапии – людям желательно опираться на отношения ровные и доброжелательные. Не секрет, что за свои годы мы чудовищно портим отношения не только с живыми, но и с мертвыми, при этом очень часто не понимая их и не ведая полноты обстоятельств, определявших их неоднозначные поступки. Традиционный исторический анализ – даже если допустить, что грядущие исследователи получат новые источники и совершенные технологии, раскрывающие мотивации и механизмы прежних решений, – обязательно должен быть пропущен через фильтры нравственной оценки. И если технологии будущего, объединенные с человеческим разумом, позволят вместо знания мотивов и ситуаций анализировать именно поступки, постигая их внутренний смысл, позволят переживать, воскрешая в себе, чужие сомнения и боль, то случится невероятное – многовековые наслоения непонимания и лжи падут, открывая, как на старинных холстах, настоящие лики. И лишь там, где подобное очищение окажется в принципе невозможным, можно будет с уверенностью говорить о присутствии подлинного, инфернального зла.
У меня есть предчувствие, что в результате подобной работы – пусть если даже она растянется на долгие предстоящие века – количество зла, которое мы привыкли видеть и признавать в нашем мире, значительно сократиться. Кажущееся зло, которое суть ошибки или неполнота, раствориться и исчезнет, останется зло первопричинное, которое не может быть оправдано. Однако в ряде случаев, наверное, может быть прощено.
В строгом смысле, прощение человеческого зла человеком – нонсенс, определение изнутри, попытка вытянуть себя из болота за волосы. Причем нонсенс еще и двойной, поскольку неочевидно, как и чьими голосами голосовать, и является ли, скажем, американский генерал Лемей, за одну ночь сжегший заживо 300 тысяч мирных обитателей Токио (более масштабного разового смертоубийства человеческая история не ведала), героем войны или негодяем. Окончательное прощение может состояться только извне человечества – не будем рассуждать, каким именно образом, однако обратим внимание на очевидную вещь: если вышнему прощению суждено состояться, то произойти это сможет лишь на подготовленном поле. То есть после того, как человечество выполнит подготовительную работу – расчистит завалы исторического зла и попытается хотя бы какую-то неустранимую его часть понять и обозначить к прощению, если таковое возможно…
Сегодня, когда мир после затянувшейся паузы вновь погружается в усиливающуюся круговерть событий и резонансных решений, а история возобновляет свой роковой бег, чрезвычайно трудно не только рассуждать о подобного рода постисторической эсхатологии, но и признавать саму целесообразность взамен космических перспектив и конкретных тайн мироздания копаться в давно остывшей золе, оценивать, спорить, выяснять и прощать… Разве немногочисленные положительные персонажи не оценены и прощены, а темные массы молчаливых безвестных обывателей не признаны “добрым субстратом”, на котором уже произросли плоды, собранные и собираемые руками избранных властителей судеб и умов? Какой смысл извлекать из забвения сонмы безвестных и безымянных, нисколько не просивших нас о своем воскрешении? Зачем расходовать силы живых, отмывая умерших от грязи старых ошибок и грехов?
Думаю, что это стоит делать хотя бы затем, чтобы самим иметь надежду на подобную же любезность. А “грязь прошлого” – это ведь во многом наша собственная грязь, неуютность и суета нашего собственного мира, освобождаться от которых нам когда-нибудь по-любому придется.
Если обозначенная выше перспектива имеет шанс состояться, то движение к ней будет естественным и внутреннее мотивированным, подобно наполненному глубинным огнем творчеству художника или поэта. Сегодня трудно представить, как каждый из нескольких миллиардов живущих на планете Земля установит сперва информационную, а в последующем – ментальную и духовную связь с кем-нибудь из миллиардов наших почивших предков (суммарное число живших на Земле разумных людей сопоставимо с числом живущих в XXI веке, да и в предстоящие века соотношение “мертвые-живые” обещает оставаться измеримым[71]). Невероятно и предположить, что подобное занятие – особенно в той большей части случаев, когда оно будет обращено не к грандам, а к безвестным участникам исторического процесса, – окажется привлекательным и важным. Ведь из тех практик, что мы имеем сегодня, более-менее понятно лишь стремление американских мормонов “записывать” в собственные списки как можно большее число людей, когда либо проходивших под Солнцем, – видимо затем, чтобы в грядущем мире осуществлять над ними свое покровительство. Но покровительство, простирающееся вне времени, означает рабство, тащить которое в новый мир – омерзительно и преступно.
