никают ряд романов Достоевского и К. Леонтьева и в особен ности «Бесы», где Кириллов дает теоретическое обоснование сверхчеловечеству, а Ставрогин практически воплощает его в жизнь… Наконец, что касается до практического амо рализма, то достаточно вспомнить фигуру П. Верховенского в тех же «Бесах», чтобы понять, насколько далеко идет здесь аналогия…» 1 В самом деле, для того, кто читал роман «Бесы», «Дом и мир» — будто старый знакомый, и чем больше вчитыва ешься в роман, тем сильнее ощущается его внутреннее духов ное родство с «Бесами», тем острее впечатление от многих поразительных совпадений, иногда почти дословных, иногда более общих, но столь же важных, концептуальных. Прежде всего, как и «Бесы», «Дом и мир» — не только и не столько критика аморальных политиканов, сколько крити ческое изображение социальной действительности в целом (правда, в романе Тагора бросается в глаза отсутствие пред ставителей британского правительственного аппарата). Тагор, подобно Достоевскому, отнюдь не идеализирует современную ему реальность. Жизнь высших классов далеко не гармонична: мужчины теряют моральные устои (два старших брата глав ного героя, Никхилеша, умерли от пьянства), а на долю жен щин достаются слезы при жизни мужей и вечное вдовство после их смерти. В домах крестьян — беды еще более тяжкие, изнурительный труд, бесправие, нищета и даже постоянная угроза голода, голодной смерти. Никхилеш восклицает: «Здесь царит безграничная тьма. Здесь и слепые от невежества, истощенные голодом, бесконечно усталые, здесь и разбух шие кровопийцы, замучившие кормилицу-землю своей беспро светной тупостью. Со всем этим нужно бороться — до кон ца…» 2 И вот на фоне этой неприглядной реальности вдруг воз- 1 Кряжин В. Индия по роману Рабиндраната Тагора. — «Печать и революция», 1923, № 5, с. 86–99. Стоит процитировать и последующие рас суждения В. Кряжина (хотя в них сказались «вульгарно-социологический» подход к литературе и не вполне верное представление о социально-эконо мической истории Индии): «О чем же говорят эти аналогии? Они с несомненностью указывают, что в основе их лежат социально-экономические процессы, общие для России (60—70-х годов) и Индии (конца XIX и начала XX в.). Миросозерцание раз ночинной интеллигенции и русских революционеров эпохи нечаевщины яви лось характерным выражением буржуазного Sturm und Drang'a, начавшегося тотчас же после освобождения крестьян» (там же, с. 91–92).
2 Тагор Р. Дом и мир. Роман. Пер. В. Новиковой. — Тагор Р. Сочи¬ нения в 8-ми т., т. 3. М., 1956, с. 112. Далее роман будет цитироваться по этому изданию.
никает «движение», которое как будто сулит перемены к луч шему, освобождение от постылого прошлого. И в «Бесах», и в романе Тагора «вихрем сошедшихся обстоятельств» охва чено все общество, по сути дела, вся страна. По словам таго- ровской героини Бимолы, «машина времени в Бенгалии мча лась на всех парах. То, что раньше было сложным, теперь выглядело совсем иначе. Казалось, ничто не могло предотвра тить проникновения новых веяний даже в наш далекий уго лок». Бенгалия видится Бимоле как бы молодой женщиной, одержимой любовной страстью. Образ взят из средневековой бенгальской вишнуитской поэзии: Радха, заслышав звуки свирели, на которой играет божественный возлюбленный Кришна, бросается прочь из дома и бежит, не зная и не видя дороги: «Я видела перед собой мою родину. Она была жен щиной, как и я… Сегодня она покинула дом, забыла о своих делах. У нее беспредельный порыв. Этот порыв влечет ее вперед, но ей неведомо куда, по какому пути…» Однако довольно скоро выясняется, что «порыв» этот не благостен, но есть род одержимости «бесами», бесовским на важдением. Бимола признается: «Мною владеет какой-то злой дух, и, что бы я ни делала теперь, все это делаю не я, а он. Этот злой дух однажды пришел ко мне с красным факе лом в руках и сказал: «Я твоя родина, я твой Шондип, для тебя нет ничего более величественного, чем я…» Сложив с мольбой руки, я сказала: «Ты моя религия, ты мой рай! Все, что я имею, я погружу в твою любовь». Тема «злого духа» постоянно звучит в романе Тагора. Так, Шондип в разговоре с Никхилешем откровенно признается: «Очень хорошо, я до пускаю злого духа, — без него наше дело не сдвинется с места». Уместно повторить и подчеркнуть, что вопреки взглядам, имевшим широкое распространение, ни «Бесы» Достоевского, ни «Дом и мир» Тагора не представляют собой «огульного охаивания» соответствующих общественных движений в Рос сии и Индии. О личных отношениях писателей к реальным движениям и реальным деятелям есть достаточно красноре чивых свидетельств и в письмах, и в публицистике Достоев ского и Тагора. Однако рассматриваемые произведения — это не исторические трактаты, цель которых дать полное и бес пристрастное описание событий и людей, но именно «романы- предостережения» 1. Те черты и явления действительности, 1 Ср. в комментариях к последнему советскому изданию «Бесов»: «До стоевский… указывал, комментируя впоследствии свой роман и отвечая его критикам, что он не считал своей задачей изображение реальной нечаевщины и что «Бесы» следует рассматривать как роман-предостережение, а не как историческую хронику» (12, 154).
которые внушали художникам опасение и даже отвращение, изображены, может быть, даже в гипертрофированном виде — для того, чтобы суть этих явлений стала видной как бы под увеличительным стеклом. Достоевский, в частности, не однократно отмечал, что он не стремился в «Бесах» копировать действительность. «Я только беру совершившийся факт. Моя фантазия может в высшей степени разниться с бывшей дей ствительностью, и мой Петр Верховенский может нисколько не походить на Нечаева; но мне кажется, что в пораженном уме моем создалось воображением то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству» (29, 141). Примерно то же самое мог бы сказать о своих героях и Тагор. Вопрос о реаль ных прототипах персонажей «Дома и мира» изучен далеко не столь подробно, как в случае «Бесов», но очевидно, что и здесь значение этих персонажей не сводится к их связям с исторической действительностью. Они обладают собственным существованием — и универсальной познавательной цен ностью, свойственной творениям искусства. В художественном мире «Бесов» «движение», охватившее уездный город, оказывается бесовским наваждением, и неко торые участники «движения» хоть и поздно, но осознают это. «Это не то, не то! Нет, это совсем не то!» — кричит Вир гинский в кульминационной сцене романа, когда Петр Вер ховенский с сообщниками убивает Шатова. Вообще тема «не то» — одна из сквозных тем романа: не был «опальным про фессором» Степан Трофимович Верховенский, а пролежал всю жизнь на боку и только перед смертью понял, что не тем богам поклонялся; не «тем» человеком оказался он и для генеральши Ставрогиной; не такого мужа, как Лембке, хотела бы иметь губернаторша Юлия Михайловна; не тот тон взял сам губернатор Лембке с Петрушей Верховенским; не тем и не так занялась Юлия Михайловна в краткий срок своего губернаторства, мечтая «дать счастье» и спасти заблуждаю щуюся молодежь; не за того принимал поначалу Ставрогин Верховенского (а Верховенский — Ставрогина); самозванцем называет Ставрогина Марья Лебядкина; не «таких подвигов» ждали от Ставрогина и Шатов, и Кириллов; и даже Шигалев квалифицирует замышленное убийство Шатова как «пагубное уклонение от нормальной дороги», а у фанатика-исполнителя Эркеля и у того «что-то другое начинало царапать сердце, чего он и сам еще не понимал». Этот перечень можно было бы продолжить, но очевидно, что главное «не то» относится к методам перетряски общества, которые проповедует Петр Верховенский и иже с ним.
Обманутые ожидания, трагедия заблуждений, стыд и го ре — таков эмоциональный фон, на котором происходит дей ствие и романа Тагора «Дом и мир». Никхилеш, положитель ный герой Тагора (духовно близкий автору), подобно Шатову в «Бесах» и подобно самому Тагору, отошел от «движения», когда увидел в нем нарушения этических, моральных норм, спекулятивность и политический фанатизм. По сути дела, смысл романного бытия Никхилеша, человека просвещенного и честного, — в освобождении от иллюзий. Тагор, как бы пере доверяя Никхилешу свои мысли проводит четкий водораздел между истинным служением родине и политическими прово кациями: «Я тебе говорю совершенно откровенно, Шондип: когда вы зовете родину божеством и выдаете несправедли вость за долг, а греховность за святость, я не могу оставаться спокойным и говорить, что мне это по сердцу. Разве я не на несу удар своей любви и истине, если совершу кражу во имя достижения своих идеалов? Я не могу этого делать, и не в силу моей сознательности, а потому, что я уважаю самого себя». (Ср. признание Ставрогина в предсмертном письме к Даше: «Я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего».) Героиня Тагора, Бимола, вначале поддавшись «бесовскому» очарованию Шондипа, в конце концов также приходит к разо чарованию, к утрате иллюзий. Можно сказать, что и в романе Тагора, как в «Бесах» Достоевского, тема «не то» — одна из главных, сквозных. Причем герои «Дома и мира», как и «рус ские мальчики» Достоевского, заняты «предвечными», гло бальными вопросами, имеющими не только академический смысл. Вопросы эти жгучи и неотложны, от их решения во многом зависит сама жизнь участников спора. Наиболее близок известным героям Достоевского образ Шондипа. Здесь следует оговориться, что роман Тагора го раздо менее «населен», чем «Бесы» Достоевского, поэтому невозможно установить «одно-однозначные соответствия» между персонажами двух произведений. Правомерно прово дить параллели между каким-либо одним персонажем Тагора и несколькими персонажами Достоевского. В терминах Достоевского, Шондип — это явно один из «наших», один из «бесов». Читая «Дом и мир», легко пред ставить себе, что Петруша вместе со всей своей компанией мог бы быть для Тагора жутким, но верным образцом. Сход ство тем более сильно, что у Тагора Шондип — едва ли не единственный представитель бесовской гвардии (его «сотруд ники» в основном — едва различимые тени), который причуд ливо совместил в себе качества, свойства и приметы несколь-
