лишь падать или подавлять, что единственным оправданием временно оказавшихся наверху может быть только содействие общему росту и движению, то и всякое напоминание об этом есть благо, особенно когда оно находит подлинный образ. Вы, господин Грин, умеете это делать.
Я вижу среди нас критика, который, прочтя в свое время первые страницы только что вышедшего тогда «Тихого американца», был преисполнен восхищения техникой описания одной женщины, расценив это как высшее достижение прозы XX века. Мы были очень молоды тогда, и я помню, как поразили меня те же страницы. Но еще большее впечатление произвело на меня описание другой женщины в том же романе: это сцена после взрыва на улице Катина. «Женщина сидела на земле, положив на колени то, что осталось от ее ребенка; своего рода душевная деликатность заставила ее прикрыть его соломенной крестьянской шляпой. Она молчала и не шевелилась». Переводчики именно так перевели слово «modesty», и мне до сих пор кажется, что «душевная деликатность» подходит, хотя, конечно, возможны варианты. Но эти строки могли быть написаны только при глубоком понимании того, где действительно кроются человеческие ценности.
Потому что недостаток этой скромности (modesty), оберегающей жизнь, или полное отсутствие ее превратились в наши дни в могучее разрушительное начало, действующее тем вернее, что ничего явного при этом не происходит. Взгляните на эту подборку фотографий, недавно опубликованную «Правдой». На одном снимке эфиопская мать держит на коленях ребенка, он умирает от истощения. Бесполезно описывать вам ее лицо. Шапка над подборкой: «Знакомьтесь, Уорлд Пресс Фото». Поясняющая подпись: «Уильям Кэмбелл Журнал «Тайм», Нью-Йорк. «Эфиопская мадонна». (Второй приз в категории «Повседневная жизнь»)». То есть как бы не замечая, за счет чего это совершается, газета рекламирует «вторую премию» некоего Кэмбелла с абсолютно неподобающей наклейкой «Мадонна» (кстати, ту же фотографию с тем же заглавием повторила «Советская культура» от 1 октября 1988 года), да еще с предполагаемым «философским» подтекстом рубрики «Повседневная жизнь», – возможно, из стремления поскорее обнять наших американских друзей. Но «соломенная крестьянская шляпа» исчезла здесь, как не бывала.
Другая возможная область сотрудничества коммунистов и христиан – их отношение к власти денег.
Роберт Льюис Стивенсон
Ваш двоюродный дедушка, господин Грин, великий писатель Роберт Льюис Стивенсон, закончил свой знаменитый роман наилучшей наградой для своих героев, которая мыслилась тогда, – грудой золота и серебра. Ничего иного, кажется, и вообразить было невозможно. Вспомним и. Марка Твена с его Геком и Томом: тоже увенчивающий приключения тяжелый сундук с глухо позвякивающим содержимым. «Судья Тэтчер положил деньги в банк» – благодарение судьбе! Не то у вас, господин Грин, к счастью, совсем не то. В вашей недавней книге «Монсеньор Кихот» скромный священник, вознесенный случаем в епископский сан, встречает по пути шествие, толпу паломников, которые несут статую Святой Девы, обклеенную денежными купюрами. Кто больше внес, тот и ближе к несомой, ближе к спасению… Забывшись, монсеньор бросается к центру процессии, хочет остановить ее, срывает налипшие бумажки; замешкавшаяся было толпа извергает его с воплем: «Он коммунист!» Но за шумом столкновений мы слышим, как тревожит вас нарастающее значение проблемы.
На небесного цвета фресках Джотто капеллы Скровеньи в Падуе есть одна, изображающая изгнание торгующих из храма. Это эпизод, описанный евангелистами Марком и Лукой, когда Христос, видимо единственный раз нарушив обычное свое спокойствие, напал на «продающих и покупающих», обозвал их «разбойниками» (в английском тексте «ворами») и «столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул». Он, конечно, не экспроприировал их, а только изгнал, но этот акт неизменно вызывал восхищение коммунистов, как правило, не высказываемое, потому что не всегда удобно признаться в том, что тебя опередили. Джотто изобразил момент, когда менялы, уже изгнанные, стоят с растерянным видом у стены, их почти жаль, а рядом их утешает, дает советы небольшой с черным рыльцем черт. Картина эта очень убедительна, но надо признать, что с той далекой поры, по многим наблюдениям, советы эти не остались без последствий и потерпевшие добились немалых успехов. Посетитель Рима не обращает внимания на надпись, которую видит, выйдя из аэропорта, и затем встречает не раз в городе – «Banco di Santo Spirito» – «Банк Святого Духа», – она примелькалась. Но попробуйте всмотреться в это словосочетание, оно изумляет. Точно так же вы можете услышать, как и нам здесь говорят, что мы «недооценивали товарно-денежных отношений», и с этим можно согласиться, учитывая их уверенную роль в делах, еще недавно им не подвластных. С другой стороны, многие считают, что, может быть, и сами эти отношения еще более недооценивают стремление людей их преодолеть. Во всяком случае, в нынешних поисках общности остается открытым вопрос, будем ли мы объединяться на принципе денег или на каком-то другом. В вашем последнем романе, господин Грин, «Капитан и противник» один персонаж замечает, что «не существует никаких противостоящих сторон, когда речь заходит о деньгах», и он прав. Сойдемся ли мы в этой правде?
Наконец, есть у коммунизма и у христианства одна бесспорная общая черта. Это – что они одинаково или почти одинаково смотрят на отношения между национальным и универсальным, не позволяют поднять в руководящую идею какой бы то ни было национализм. После многих катастроф, утрат и приобретений истории их общение становится здесь неизбежным – по возможности без посредников. И мы благодарны вам, господин Грин, за усилия поддержать это общение; за то, что вы приехали к нам и позволили собраться этому кругу ваших разномыслящих друзей. Наши трудности, конечно, легче понять и одолевать вместе.
