267
республику, но там из политики или для усмирения страстей, а с другой стороны, параллельно, пусть усилит губернаторскую власть, и мы, губернаторы, поглотим республику; да что респуб лику: все, что хотите, поглотим; я по крайней мере чувствую, что готов… Одним словом, пусть правительство провозгласит мне по телеграфу activite devorante (то есть бешеную актив ность. — Л. С.), и я даю activite devorante». Философия власти, изложенная Лембке в форме почти бре да («Андрей Антонович вошел даже в пафос»), заслуживает тем не менее самого пристального внимания. Во-первых, она, эта философия, предусматривает предель ную концентрацию власти на самом верху. Лембке ни на миг не ставит под сомнение право верховной государственной влас ти на любое решение, принятое без обсуждений и с кем бы то ни было по каким угодно соображениям. Произвол и автократическая деспотия верхов — крае угольный камень концепции Лембке. Во-вторых, допуская гла венство верховной власти, которая может иметь разные виды, даже и диаметрально противоположные, новоиспеченный гу бернатор рассуждает жестко и определенно: придумывайте сверху все, что хотите, но дайте нам при этом полную власть на местах, и мы вас поддержим во всех ваших начинаниях. Пока зательно, что саботаж нововведений становится естественным следствием губернской политики, занимающей позицию «чего изволите» по отношению к верху и позицию «что хочу, то и бу дет» по отношению к низу. В этом смысле Лембке допускает даже и республику («ну там из политики или для усмирения страстей»): при условии сильной, бесконтрольной, циничной и узурпаторской власти на местах судьба такой республики за ранее предрешена. Идет как бы двойная игра с ориентиром на «верх»: при пол ном подчинении, полном послушании и полном верноподдан ничестве полное же и бездействие; и самое поразительное, что верхи такую структуру прекрасно понимают и с благодарно стью принимают. Любая деятельность — общественная, поли тическая, социальная — лишается в этом случае всякого смыс ла, ведь торжествующий цинизм в отношении целей власти, господствующий в «начальственном государстве», не допускает никакого гражданского общества, никакой социальной жизни. Все институты власти приобретают откровенно бутафорский характер, когда всякое преобразование фиктивно, всякий закон двусмыслен, всякое право иллюзорно. Имитация институтов власти — ударный пункт программы губернатора Лембке: «Ви дите, надо, чтобы все эти учреждения — земские ли, судебные
268
ли — жили, так сказать, двойственною жизнью, то есть надоб но, чтоб они были (я согласен, что это необходимо), ну, а с дру гой стороны, надо, чтоб их и не было. Все судя по взгляду пра вительства. Выйдет такой стих, что вдруг учреждения окажут ся необходимыми, и они тотчас же у меня явятся налицо. Пройдет необходимость, и их никто у меня не отыщет». Власть, которая признает законом только саму себя и стре мится к самореализации, становится единственной и реальной ценностью манипуляционного и имитаторского способа прав ления. Образ беспринципной, безыдейной, деспотической власти губернаторов, опутывающей Россию и цинично парализующей всякое политическое преобразование, предложенное сверху и требуемое снизу, приобретает в декларациях Лембке черты мрачной социальной карикатуры. Однако при всей очевидной абсурдности картина власти, изображенная градоначальником, обнаруживает реально укорененные в действительности и весь ма опасные тенденции. Привычное стремление к имитации и маскараду власти, к бутафории и фикции в институтах управления имеет в своей ос нове одну серьезную причину. Неистребимое и всеобщее сомне ние в законности законной власти порождает злоупотребле ние силой со стороны власти, не имеющей никакой другой идеи, кроме себя самой. Власть случайных людей, доставшаяся им путем интриг и мошенничеств, стремится узаконить себя лю быми средствами, поэтому произвол со стороны аппарата влас ти выступает как самозащитный способ удерживать недове рие и сомнение в допустимых пределах. Но еще важнее другое. Власть, запятнанная самозванством и своеволием, неминуемо порождает, плодит новых самозванцев-претендентов; эскала ция самозванства приводит к эскалации произвола. С первых дней правления губернатора Лембке в его доме зреет покушение на власть. Конкурентом Андрея Антоновича становится его супруга Юлия Михайловна. «Идея за идеей за мелькали теперь в ее честолюбивом и несколько раздраженном уме. Она питала замыслы, она решительно хотела управлять гу бернией, мечтала быть сейчас же окруженною, выбрала направ ление». И власть, лишенная политической идеи, капитулирует под напором «замыслов, идей и направлений». В результате невидимого и негласного дворцового переворота бразды прав ления переходят — разумеется, незаконно — к Юлии Михай-
269
ловне, «первой даме» губернии. Поразителен эффект такого переворота: Лембке, который «редко ей возражал и большею частию совершенно повиновался», «не только все подписывал, но даже и не обсуждал вопроса о мере участия своей супруги в исполнении его собственных обязанностей», позволяет вер шиться произволу и беззаконию в масштабах значительно больших, чем допустил бы он сам. Передача власти сопровож дается безудержем злоупотреблений; так, по настоянию Юлии Михайловны, «были, например, проведены две или три меры, чрезвычайно рискованные и чуть ли не противозаконные, в ви дах усиления губернаторской власти. Было сделано несколько зловещих потворств с той же целию; люди, например, достой ные суда и Сибири, единственно по ее настоянию были пред ставлены к награде. На некоторые жалобы и запросы положено было систематически не отвечать» 1. Однако разгул беззакония незамедлительно мстит тому, кто его допустил, и очень скоро Юлия Михайловна, так же как и ее супруг, делается мученицей власти. Самозванно присвоив высо кие полномочия («она вдруг, с переменой судьбы, почувствова ла себя как-то слишком уж особенно призванною, чуть ли не помазанною»), Юлия Михайловна становится лакомой добы чей толпящегося у ее «трона» целого отряда новых претенден- тов-самозванцев. «Бедняжка разом очутилась игралищем са мых различных влияний… Многие мастера погрели около нее руки и воспользовались ее простодушием в краткий срок ее гу бернаторства». На арене власти разыгрывается классический спектакль — самозваный претендент примеряет маски, пытаясь утвердить себя в новой роли: «И что за каша выходила тут под видом самостоятельности! Ей нравилось и крупное землевладение, и аристократический элемент, и усиление губернаторской влас ти, и демократический элемент, и новые учреждения, и поря док, и вольнодумство, и социальные идейки, и строгий тон аристократического салона, и развязность чуть не трактирная окружавшей ее молодежи. Она мечтала дать счастье и прими рить непримиримое, вернее же соединить всех и все в обожа нии собственной ее особы». Борьба за власть и влияние ставит «супругов губернаторов» в положение равнозначных соперни- 1 Хроникер предает огласке лишь незначительную часть имевших место злоупотреблений: «Мне не стать, да и не сумею я, рассказывать об иных вещах. Об административных ошибках рассуждать тоже не мое дело, да и всю эту административную сторону я устраняю совсем… Многое обнаружится назна ченным теперь в нашу губернию следствием, стоит только немножко по дождать».
270
ков («мы… как бы два отвлеченные существа на воздушном ша ре»), и здесь, в сфере власти, соперничество не знает пощады и жалости: здесь каждый за себя и против другого. Конфликт в семействе губернатора Лембке превращается в драму двоевластия 1, оба героя которой, будучи по литически несостоятельными и у руля власти случайными, в пылу конкурентной борьбы в кратчайший срок доводят вве ренную им губернию до катастрофы. Законная, но по сути своей случайная и самозваная власть губернаторов-наместни- ков, чинящая беззакония и произвол, чревата потрясениями и смутами. ПРИЗРАКИ СМУТЫ «В чем состояло наше смутное время и от чего к чему был у нас переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает…» — сетует Хроникер. И тем не менее образ смуты в «Бесах» имеет вполне ясные очертания. Смута как общественная реакция на незаконность законной власти плодит новых самозванцев, прельщает их соблазном легкодоступного и как бы вакантного губернского трона. Впрочем, это — черта универсальная: «В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки… Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и не терпение». Но вот черта специфическая: «Правда, было у нас нечто и весьма посерьезнее одной лишь жажды скандала: было всеобщее раздражение, что-то неутолимо злобное; казалось, всем все надоело ужасно. Воцарился какой-то всеобщий сбив чивый цинизм, цинизм через силу, как бы с натуги». Символично, что именно представители законной власти, то есть губернаторская чета, усыновляют всю эту «нетерпели вую сволочь», открывают двери «дряннейшим людишкам», дают приют бесовскому самозванству, всплывшему на волне смутного времени перемен. Анализ взаимоотношений «хозяев губернии» и представите лей «циничного племени» дает убедительную картину сращения власти «в законе» с преступным миром. Суть этих взаимоотно шений можно назвать идейной коррупцией: обе стороны корыстно нуждаются друг в друге как в выигрышном 1 «Два центра существовать не могут, — негодует Лембке, — а вы их устроили два — один у меня, а другой у себя в будуаре… но я того не позволю, не позволю!! В службе, как и в супружестве, один центр, а два невозможны…»
