Как и Слёзкин, Панарин признает, что современный мир идет в сторону монетаризации, глобализации, нигилизма и постмодернизма, и бьет в набат, предупреждая о грядущем разрушения «традиционных ценностей» и России, как их последнего оплота: «Монетаристы осуществляют тихий геноцид оказавшихся незащищенными народов, подрывая условия их демографического воспроизводства и всякой нормальной жизни вообще». Даже сегодняшний криминальный разгул в России коренится в заговоре этих самых «глобалистов», который «неминуемо влечет за собой целый шлейф криминальных монетаристских практик, включая такие сверхрентабельные, как торговля наркотиками, торговля живым товаром, торговля человеческими органами».
Ну и, конечно (мы забыли о ценностях), современный «монетаризм — больше чем одно из экономических течений. Он является сегодня, может быть, самой агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человеческой культуры — отказа от всех традиционных сдержек и противовесов… Все прежние моральные добродетели, заботливо культивируемые человечеством на протяжении всей его истории, отныне осуждены в качестве протекционистской архаики, мешающей полному торжеству обмена. Не случайно в число бранных слов новейшей глобалистской лексики наряду с „патриотизмом“, „служением Отечеству“, „верностью народной традиции“ попали также и „социальная справедливость“, „равенство“, „солидарность“, „сочувствие“. Речь идет о настоящем вызове всей мировой гуманистической традиции».
Подобно Слёзкину, писавшему, цитируя Багрицкого, о мотивах специфической еврейской мести во время Гражданской войны, Панарин к обычной «страсти сребростяжания» капиталистов-отщепенцев добавляет еще и чувство мести и реванша, «социального реванша со стороны предельно самолюбивых групп, которые ощущают себя предельно униженными… Реванш отщепенцев — вот что роднит бывшую большевистскую и нынешнюю монетаристскую революции». Панарин приходит к выводам об абсолютной и неизлечимой вредности евреев, но не как нации (мы, упаси боже, не антисемиты!), а как социальной группы «ростовщиков» и «глобалистов». «Повсюду существуют инородцы, еретики, — цитирует он С. Московичи, — люди, исключенные из общества из-за опасности, которую они представляют для общества, если не для всего человеческого рода… Никакая другая роль не позволяет им существовать и даже приобрести некоторое могущество. Лишь деньги могут дать это, и они хватаются за них как за спасательный круг».
Национально настроенное еврейство, сионизм, Израиль — одинаково неудобны и Слёзкину, и Панарину. Для Панарина сионист вроде бы союзник (брат-аполлониец), но еврей в качестве союзника — это уж слишком, и Панарин вообще молчит об Израиле. Для Слёзкина это вроде бы враг, во всяком случае оппонент, но после Холокоста объявлять братана-еврея врагом мирового прогресса как-то неловко (хотя для многих, в том числе и «проеврееных», левых западных интеллектуалов антиизраилизм-антисионизм сегодня — общее место, и они его совсем не стесняются), в результате, прямо не отказывая Израилю в праве на существование, Слёзкин объявляет Израиль анахронизмом («он был аполлонийским и антимеркурианским в то время, когда западный мир, частью которого он являлся, двигался в противоположном направлении») и не скрывает презрительной иронии по отношению к еврейскому государству: «Ничто не выражает дух победившего сионизма лучше, чем сталинская речь 1931 года: „Мы не хотим оказаться битыми…“». Мол, в то время как мир повзрослел, Израиль, задрав штаны, все еще бегал за комсомолом, то есть «по-прежнему принадлежал к вечно молодым, культивировал атлетизм и немногословие, преклонялся перед огнем сражений и тайной полицией, воспевал дальние походы и юных пионеров, презирал сомнения и самокопания…», ну и так далее.
Вот так, на исключении Израиля из «исторического процесса», сходятся противоположности: апологетика еврейского меркурианства Слёзкина и антисемитизм Панарина. Как говорится, враг моего врага — мой друг.
Обе, с позволения сказать, теории являются как бы зеркальным отображением друг друга. Как для Слёзкина, так и для Панарина евреи не народ, а «избранная» каста — движитель глобальных исторических процессов, только Слёзкин рассматривает их роль со знаком плюс, а Панарин — со знаком минус. Но знаки легко переставить, так что оба ученых автора оказываются по большому счету мифотворцами-шарлатанами, и мифы их, как выражался Вл. Соловьев, «удобопревратны».
Екатерина Алябьева — социолог, редактор журнала «Эксперт-Северо-Запад», аспирант Европейского университета в Санкт-Петербурге
Александр Анашевич — поэт, драматург (Неприятное кино , 2001; Фрагменты королевства , 2002 и др.)
Алексей Балакин — филолог, научный сотрудник ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, литературный критик
Аркадий Блюмбаум — филолог (Конструкция мнимости , 2002)
Наум Вайман — поэт (Левант, 1991 и др.), прозаик (Ханаанские хроники , 2000), публицист
Анна Голубева — журналист, руководитель Службы развития телеканала «Россия»
Фаина Гримберг — поэт (Любовная Андреева хрестоматия , 2002 и др.), прозаик (Друг Филострат, или История одного рода русского , 2003 и др.), историк (Династия Романовых , 1996 и др.), филолог, переводчик
Данила Давыдов — поэт (Кузнечик , 1998; Добро , 2002 и др.), прозаик (Опыты бессердечия , 1999), литературный критик
Борис Дубин — социолог (Слово — письмо — литература , 2001; Интеллектуальные группы и символические формы , 2004 и др.), филолог, переводчик, ведущий научный сотрудник Аналитического центра Юрия Левады
Зиновий Зиник— прозаик (Лорд и егерь , 1991; Встреча с оригиналом , 1998 и др.), журналист, сотрудник Русской службы Би-Би-Си
Анна Исакова — журналист, прозаик (Ах, эта черная луна! , 2004)
Борис Кагарлицкий — социолог, журналист, публицист (Диалектика надежды , 1988; The Return of Radicalism , 2000; Периферийная империя , 2004 и др.), директор Института проблем глобализации
Псой Короленко — поэт-шансонье (Шлягер века , 2003), филолог, литературный критик
Дмитрий Кузьмин — филолог, кaритик, переводчик, главный редактор издательства «АРГО-РИСК» и журнала «Воздух»
Станислав Красовицкий — поэт (Избранное , 2002), священник Русской православной церкви за рубежом (о. Стефан)
Наталья Курчатова — поэт, журналист, редактор журнала «TimeOut Петербург»
Андрей Левкин — прозаик (Мозгва , 2005 и др.), журналист, главный редактор сайта «Телекритика.ру»
Станислав Львовский — поэт (Белый шум , 1996; Три месяца второго года , 2002), прозаик (Слово о цветах и собаках , 2003), переводчик
Михаил Маяцкий — философ (Во-вторых , 2002; Platon penseur du visuel , 2005), журналист
Кирилл Медведев — поэт (Всё плохо , 2002; Вторжение , 2002; Тексты, изданные без ведома автора , 2005), переводчик, публицист
Екатерина Мень — арт-критик, филолог, проектный директор Фонда научных исследований «Прагматика культуры»
Ольга Рогинская — филолог, докторант университета Тампере / Tampereen yliopisto, Финляндия
Александр Скидан — поэт (В повторном чтении , 1998; Красное смещение , 2005 и др.), критик (Критическая масса , 1995; Сопротивление поэзии , 2001), переводчик
Игорь П. Смирнов — филолог (Порождение интертекста , 1985 и др.), философ (Бытие и творчество , 1990 и др.), профессор Universitat Konstanz, ФРГ
Ревекка Фрумкина — филолог, ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН, психолог (Психолингвистика , 2001 и др.), мемуарист (Внутри истории , 2002 и др.)
Дина Хапаева— историк, заместитель директора Смольного института свободных искусств и наук (Петербург)
Елена Фанайлова — поэт (Трансильвания беспокоит , 2002; Русская версия , 2005 и др.), критик, журналист, корреспондент московского бюро Радио Свобода
Павел Черноморский — журналист, обозреватель ТРК «Петербург»
Валерий Шубинский — поэт ( Сто стихотворений , 1994; Имена немых , 1998 и др.), литературный критик, историк культуры ( Николай Гумилев: жизнь поэта , 2004), переводчик
