Невероятный успех Нидерландов объясняется слиянием природных условий, в разной степени благоприятных, и человеческой смекалки, способной выжать из них максимум выгоды. Ненависть к праздности и чрезвычайная умеренность сделали свое дело. Внутреннее потребление относительно к объему импорта и реэкспорта было довольно слабым. Темпл особенно указывает на этот факт: «Никогда ни один народ не торговал столь много и не потреблял столь мало. Голландцы не устают покупать, чтобы тотчас же перепродать купленное». «Они подчинили себе всю продажу пряностей, — пишет Темпл, — но питаются собственными рыбой и овощами, они продают во Франции свои лучшие ткани, а для себя покупают в Англии самое грубое сукно».{233} Высокая производительность человеческого труда понижала его стоимость. Индивидуализм достигал своего апогея в авантюризме. Осторожность умеряла любовь к риску, но не препятствовала созданию дерзких предприятий и амбициозных компаний, резко отличавшихся от прежних средневековых объединений. Война с Испанией, имевшая политические и религиозные причины, мало-помалу приняла экономический характер. В начале XVII века она вынудила голландцев пуститься в плавание к дальним морям и в то же время породила в народе не свойственную до того страсть к деньгам и ностальгию по мирным временам.
Хотя с этого момента нидерландцев встречали по всему миру, очень немногие решались оставить страну насовсем. Они много путешествовали, но нигде не оседали. В первой половине века голландцы основали сахароперерабатывающие заводы в Бордо, Ла-Рошели, Анжере и Руане. Кольбер пригласил нескольких ткачей в Пикардию. Так знаменитый ван Рубе оказался в Аббевиле. Несколько посредников по продаже вина обосновались в долине Луары. Но несмотря на свое экономическое значение (во времена Кольбера этих кальвинистов никто не посмел потревожить), голландская колония во Франции оставалась немногочисленной, за исключением Нанта. Луи де Геер, льежец, осевший в Амстердаме, получил от Густава-Адольфа управление шведской горнодобывающей промышленностью. Этот богатейший кузнечный мастер, продававший пушки, привлек на свои заводы лишь горстку своих соотечественников. В 1609 году амстердамский негоциант занимал пост бургомистра Гётенбурга, немного времени спустя один уроженец Гарлема стал комиссаром шведской короны в этом городе. Но то были авантюристы-одиночки. Голландские ткачи во Франкфурте и Силезии жили ремесленной общиной. Русские цари приглашали к себе на службу квалифицированных рабочих, преимущественно из Гарлема. Заводы по получению селитры, металлургическая промышленность, зарождавшаяся в Туле и Калуге, судоверфи на Оке возникали при содействии нидерландских первопроходцев. Один из пионеров, поселившихся в Москве, Исаак Масса, обратил внимание амстердамских купцов на те выгоды, которые сулил русский рынок. С того времени приток людей, хотя и довольно слабый, более не прекращался. Это объясняет пребывание Петра Великого в Нидерландах в конце XVII века.
Перед гением предпринимательства нидерландцев на целых 75 лет открылись широкие горизонты, где размеры прибыли были пропорциональны тяготам и невзгодам. Продолжительность плавания от Амстердама до пролива Зонда составляла от 300 до 350 дней. Оливер ван Норт, погрязший в долгах авантюрист, решил разыграть последний козырь, отправившись в кругосветное плавание с четырьмя кораблями и 248 членами экипажей. Вернулся он на одном корабле с 45 людьми. Это случилось в 1601 году. До того уже предпринимались две грандиозные попытки географических открытий. Одна окончилась героическим провалом, вторая положила начало нового пути. В 1596 году Хеемскерк и Баренц получили разрешение исследовать новый торговый путь вдоль северного побережья Азии, который позволил бы достичь Дальнего Востока, избегнув встречи с испанскими галерами. Генеральные штаты обещали вознаграждение в 25 тысяч полновесных гульденов, если они дойдут до китайского порта. 18 мая экспедиция на двух судах тронулась в путь. 5 июня ей встретились первые плавучие льды, которые матросы приняли сначала за гигантских лебедей. Шпицберген, затем Новая Земля — зажатые осенними льдами и измотанные бурей, разделившей их с Хеемскерком, люди Баренца — всего 17 человек — были вынуждены зимовать на этом острове. Им требовалось жилье. Огромные стволы, принесенные летними течениями из Сибири, превратились на морозе в камень и не поддавались пиле. Голодные белые медведи нападали на обессиленных работой людей. Но несмотря ни на что стены сруба поднимались бревно за бревном. Работать приходилось в крайней спешке. Дом представлял собой прямоугольное строение, выполненное в голландском стиле. Когда в октябре он был завершен, тосковавшие по родине моряки украсили конек крыши веточкой, как это делалось в Голландии. Оставалось провести отделочные работы. Умер корабельный плотник. Земля настолько промерзла, что похоронить его не было никакой возможности. Закончились доски. В ход пошли внутренние переборки корабля. Крыша обтягивалась парусиной, которую гвоздями прибивали к перекрытию. Наступила полярная ночь. На берегу дежурил часовой в надежде, что скоро обнаружатся следы наступающего ледохода (об особенностях климата в здешних широтах никто не знал ровным счетом ничего). В доме без окон, с проконопаченными стенами, огонь не столько грел, сколько чадил. Дымоход был забит снегом. К Рождеству дом полностью укутало снежное покрывало. Одежда людей, плохо снаряженных для такого предприятия, покрывалась инеем, обувь оледеневала. Моряки согревались, кутаясь в лисьи шкуры. Вечером, в канун Богоявления, несчастных охватило безумие. Надо провести этот день как дома! Они пили остатки вина, пекли блины из последней муки, выбирали «бобового короля». 16 января вновь показалось солнце. Все лихорадочно готовились к отплытию. Но и в середине марта корабль по-прежнему стоял во льдах в 75 шагах от свободной воды. В апреле и мае путь ему преграждали айсберги. В конце мая, ничего более не ожидая, Баренц с остатками команды покинул корабль и пустился в путь на двух шлюпках, которые приходилось перетаскивать через участки, все еще скованные льдом. Баренц умер, не дожив до 19 июля 1597 года, когда его товарищи достигли свободной воды. Они вышли почти к Кольскому полуострову, где встретились с Хеемскерком.
Месяц спустя через Тесселский пролив в порт Амстердама вернулась другая экспедиция, находившаяся в плавании с апреля 1592 года. Прознав об усиливавшейся слабости португальского флота, Штаты Голландии позволили Корнелису де Хоутману и лоцману Кейзеру снарядить четыре небольших судна с целью исследовать путь в Индию вдоль Африки. Вместе с кораблями Штаты предоставили 249 человек экипажа. Только 89 из них возвратились домой. Маршрут, разработанный лишь на основе данных, почерпнутых из книг, привел флотилию на остров Святой Елены, затем к мысу Доброй Надежды. Вылазка к готтентотам. Голландцам, впервые увидевшим негров, не очень-то понравился вид чернокожих дикарей. По их мнению, вид у тех был самый разбойничий. Но торговать с ними было одно удовольствие. За один нож они давали целого быка. На Мадагаскаре, куда экспедиция добралась 18 августа, когда болезнь унесла жизни 70 матросов, за изящную оловянную ложечку удалось выменять красивую одиннадцатилетнюю девочку. Но в ходе торга одному матросу перерезали глотку. На этом острове голландцы провели несколько месяцев. В январе 1596 года экспедиция зашла в Антожильский залив, где обнаружила три деревушки. Жители одной из них обокрали шлюпку голландского корабля, забрав только… гвозди! Возмущенные голландцы ответили на эту бессовестную акцию мушкетным огнем, туземцы осыпали пришельцев градом камней. К концу сражения деревня, насчитывавшая более ста хижин, была стерта с лица земли. Отсюда экспедиция взяла курс на Суматру. Далеко от берегов, в открытом море, голландцы встретили малайзийские лодки под парусами из плетеной соломы и канатами из лиан. 23 июля они достигли цели своего путешествия — Бантама. Едва голландские корабли стали на якорь среди джонок и португальских судов, их палубы наводнили яванцы, китайцы и арабы. Туг же образовалась импровизированная ярмарка. Хоутман выменял 250 мешков с перцем, 25 тюков мускатного ореха и 30 — фули. Он принял решение идти к Молуккским островам, однако возникли осложнения с португальцами. Хоутману пришлось оставить заложников. Уставшая от приключений команда подняла бунт, требуя немедленного возвращения домой.
Один из кораблей, «Амстердам», дал течь. Не имея возможности провести ремонт, его сожгли. Экспедиция достигла Бали, где осталась до февраля 1597 года. Король этого острова тепло встретил чужеземцев и проявил большое любопытство к их стране. Моряки развернули карту и очертили пальцем границы голландских владений, прихватив Германию, Норвегию и Россию. Они сказали, что ими правит могущественный король по имени Мориц, который располагает армией в 30 тысяч всадников и 50 тысяч стрелков. Балиец был восхищен, но выказал большое удивление, узнав, что тридцатилетний Мориц все еще не женат. На Бали короли познают первую женщину в 12 лет; к 20 у них бывает до 200 жен… Так началось знакомство голландцев со странными нравами «туземцев». Но главная заслуга Хоутмана заключалась в том, что он убедился в слабости португальцев на востоке. Путь был свободен. Успех экспедиции Хоутмана послужил сигналом к большому наступлению.{234}
