Все виды гаданий (в особенности, так называемое, «страшное» гаданье с зеркалом) считаются благочестивыми людьми за грех. Но еще больший грех совершают те, кто рядится и недевает «хари» (маски). В особенности, это развлечение считается неприличным для женщин и девушек. Во многих местах девушка из богобоязненной семьи, воспитанная в твердых правилах крестьянского приличия, ни за что не позволит себе не только надеть маску, но и просто нарядиться в несвойственный ее полу и возрасту костюм. Даже для парней маска, купленная в городе, считается непристойной забавой и настолько тяжким грехом, что провинившемуся остается только один способ поправить дело — это выкупаться в проруби в день Богоявленья.
Однако, несмотря на такое строгое отношение к обычаю рядиться, ни одни деревенские святки не проходят без того, чтобы парни не устроили себе потешных развлечений с переодеванием. Еще загодя они подготовляют самодельные маски, бороды из льна и шутовские костюмы, состоящие из самых худых зипунов, вывороченных шерстью наружу, полушубков и пр. В сумерки желающие рядиться собираются к кому-либо в хату и одеваются кто цыганом, кто старым дедом, кто уродом-горбачом. При этом почти всегда устраивают кобылу, т. е. вяжут из соломы чучело немного похожее на лошадь, которую затем должны нести четыре парня. Когда все оделись, отправляются по деревне с песнями и криком. Впереди всех едет верхом на кобыле горбатый старичок с предлинной бородой (для этого наряжают мальчика-подростка). За ним ведут медведя на веревке цыган и солдат, а затем уже следует целая толпа ряженых парней и подростков. Шумной, веселой ватагой врываются ряженые в дома, пляшут, поют, предлагают гадать и выпрашивают табаку и денег. Обойдя все дома более богатых соседей, вся эта толпа вваливается в святочную избу и, если денег насобирала довольно, то начинает бражничать.
Мы так долго останавливались на новогодних развлечениях деревенской молодежи только потому, что эти развлечения, как уже было сказано, составляют центр русских святок и что никто другой, как именно молодежь, дает тон общему веселью и своим жизнерадостным настроением, своими проказами, песнями и смехом заражает взрослое население, заставляя и его тряхнуть стариной и вспомнить молодость. Впрочем, забавы взрослых далеко не носят такого шумного характера и почти целиком направлены на исполнение дедовских обычаев, освященных церковью и временем. Притом же день Нового года представляет собой своего рода рубеж, отделяющий прошлое от будущего. В этот день даже в самой легкомысленной голове шевелится мысль о возможном счастии или несчастии, а в сердце роятся надежды, может быть, и несбыточные, и ребяческие, но все-таки подымающие настроение и вызывающие какое-то смутное предчувствие лучшего будущего. В трудовой жизни крестьянина-пахаря, которая вся построена на случайностях и неожиданностях, это настроение приобретает особенную остроту, порождая те бесчисленные приметы, своеобразные обычаи и гаданья, которые приурочены к кануну Нового года и к самому новому году.
Гадает взрослое население, разумеется, только о том, что составляет центр всех деревенских помыслов, т. е. об урожае, причем, сплошь и рядом, гаданье, как суеверное желание узнать будущее, сливается в данном случае с приметой, т. е. с наблюдением, проверенным опытом стариков. Вот, например, как гадают об урожае крестьяне Пензенской губ., Краснослободского уезда. В канун Нового года, около полуночи, двенадцать стариков (по числу месяцев в году), избранных всем обществом за примерную жизнь и испытанное благочестие, идут к церковной паперти и ставят здесь снопы хлеба — ржи, овса, гречи, проса, льна и пр., а также кладут картофель. Наутро нового года, те же двенадцать стариков приходят в церковную ограду и замечают: на каком из снопов больше инею, того хлеба и надо всего больше сеять.
Кроме этих местных примет, есть и общие, распространенные по всей Великороссии. Так, например, почти повсюду крестьяне верят, что если в ночь под новый год небо будет звездное, то в наступающем году будет большой урожай ягод и грибов.[9] Не довольствуясь, однако, приметами, народная фантазия придумала целый кодекс гадания об урожае. Так, в Козловском уезде крестьяне, отстоявши утреннюю обедню, уходят на гумно и зубами выдергивают из кладушек былинки. Если выдернется былинка с колосом, полным зерна, то год будет урожайный, если с тощим — неурожайный. Еще более своеобразный обычай наблюдается в Саранском уезде, Пензенской губ. Здесь крестьяне, в канун Нового года, пекут отдельный каравай хлеба, взвешивают его, кладут на ночь к образам, а утром снова взвешивают и замечают: если вес прибавится, то наступающий год будет урожайный (в таком случае, каравай съедается семейными), если же, наоборот, вес убавится, то год будет неурожайный (в этом случае, каравай отдают скотине, чтобы она меньше голодала во время бескормицы).[10] С той же целью — определить урожай будущего года — крестьяне, после заутрени, ходят на перекресток, чертят палкою или пальцем на земле крест, потом припадают к этому кресту ухом и слушают: если послышится, что едут сани с грузом — год будет урожайный, если пустые — будет недород.[11]
После урожая, вторым властителем деревенских дум является, как известно, скотина. Ее здоровье и благополучие, в значительной мере, обусловливают и благополучие хозяев. Поэтому нельзя удивляться, что скотина точно так же составляет центр, вокруг которого создался целый цикл новогодних примет и обычаев. Так, например, во многих селениях центральной полосы России, в Васильев день, принято колоть, так называемых, «кесаретских» поросят (Васильев день называется иначе «Кесаретским» по имени Василия Великого, архиепископа Кесарийского). Зажаренный кесаретский поросенок считается как бы общим достоянием: все желающие односельцы могут приходить и есть его, причем каждый из приходящих должен принести хоть немного денег, которые вручаются хозяину, а на другой день передаются в приходскую церковь и поступают в пользу причта. Обычай требует, чтобы кесаретский поросенок непременно был жареный и подавался на стол в целом виде (неразрезанным), хотя бы по величине он походил на большую свинью. Перед едой, старший в семье поднимает чашку с поросенком вверх до трех раз, приговаривая: «Чтобы свиночки поросились, овечки ягнились, коровушки телились». — По окончании же трапезы, хозяин обыкновенно вызывает из числа гостей смельчака, который решился бы отнести кости поросенка в свиную закутку. Но охотников на такое рискованное дело почти никогда не находится, так как кости надо носить по одной, а в закутке в это время сидят черти, которые только того и ждут, чтобы выискался храбрец и явился в их компанию. Тогда они быстро захлопнут за вошедшим дверь и, среди шума и гама, будут бить его по голове принесенными костями, требуя назад съеденного поросенка. Понять происхождение этого обычая не трудно: основная идея его заключается в сборе денег в пользу духовенства, которое за это должно молить Бога о здоровье и плодовитости скотины. Что же касается участия в этом обычае нечистой силы, приютившейся в свином закутке, то это не более как один из тех остатков язычества, которые переплелись с христианскими обрядами еще в те незапамятные времена, когда на Руси господствовало двоеверие. Доказательством того, что обычай колоть кесаретских поросят имеет именно такое значение, может служить аналогичный же обычай, практикуемый в Сольвыче-годском уезде, Вологодской губернии. Здесь крестьяне, в день Нового года, рано поутру, съезжаются на погост со всего прихода, и каждый привозит свиные туши: кто четверть, кто половину, а кто и целую свинью, глядя по усердию и достатку. Туши эти жертвуются в пользу причта, а головы их кидают в общий котел и варят щи, которые и съедаются всем миром. Обычай этот соблюдается очень строго, и не пожертвовать в Новый год духовным лицам свинины, считается непростительным грехом, так как жертва эта делается в благодарность за благополучие скота в прошедшем году и с целью умилостивить Бога и предохранить скот от падежа — в наступающем году.
Из сказанного позволительно заключить, что ке-саретский поросенок центральных губерний и свиные туши Сольвычегодского уезда, по идее своей, ничем не отличаются друг от друга и составляют один обычай. Вся разница между ними состоит в том, что в центральных губерниях, при помощи кесаретского поросенка, в пользу духовенства собираются деньги, а в Сольвычегодском свинину привозят натурой, и духовные лица сами уж должны продать ее особым скупщикам.[12]
В центральных губерниях Великороссии канун Богоявленья называется иногда «свечками», так как в этот день, после вечерни, когда совершается водосвятие — деревенские женщины ставят к сосуду, в котором освящается вода, перевитые лентами или цветными нитками свечи. Уже один этот обычай показывает, что водосвятие, совершаемое в канун Богоявленья, крестьяне считают особо важным торжеством. И действительно, весь этот день они проводят в строжайшем посте (даже дети и подростки стараются не есть «до звезды»), а во время вечерни маленькие деревенские храмы обыкновенно не могут вместить всей массы молящихся. Особенно велика бывает давка во время водосвятия, так как крестьяне сохранили убеждение, что чем раньше почерпнуть освященной воды, тем она святее.
