1 Подозрения Ставрогина, что опасность может грозить и лично ему, подтверждаются позже. «Теперь ты мне сызнова угрожаешь и деньги сулишь, на какое дело — молчишь, — произносит перед Верховенским свою обличи тельную речь Федька Каторжный. — А я сумлеваюсь в уме, что в Петербург меня шлешь, чтоб господину Ставрогину, Николаю Всеволодовичу, чем ни на есть по злобе своей отомстить, надеясь на мое легковерие. Из этого ты выхо дишь первый убивец».
водителя в ней Ставрогин не принял. Разобравшись в спе цифике надежд и упования «деятелей движения», от дальней шего соучастия отказался. Сознав реальную опасность мести Шатову, предупредил его о готовящемся убий стве 1. Несмотря на опутавшую его сеть шантажа, сохранил за собой личную свободу, игнорируя тактику компрометации и слежки. Разглядев амбиции беса-политика Петруши, не скрыл своего разочарования («если бы вы не такой шут… Если бы только хоть каплю умнее») и почти физического отвращения к «пьяному» и «помешанному». Подводя итог своей жизни, дал нравственную оценку «верховенцам». «Я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего, — пишет Ставрогин в предсмертном письме к Даше. — А для сме ху, со злобы, тоже не мог, и не потому, чтобы боялся смешно го, — я смешного не могу испугаться, — а потому, что все-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило». Черновик письма содержит не только нравственное, но и политическое осуждение: «Я не могу обрадоваться, как вся наша молодежь, царству посред ственности, завистливого равенства, глупой безличности, от рицанию всякого долга, всякой чести, всякой обязанности, от рицанию отечества и видящих цель в одном разрушении, и ци нически отрицая всякую основу, которая бы могла их связать вновь, по разрушении всего, по осквернении всего и по раз граблении всего, в то мгновение, когда уже нельзя будет жить и малым запасом уцелевших от истребления продуктов и вещей старого порядка». Трезвый политический взгляд и беспощад ный анализ дают твердый прогноз: «Говорят, они хотят рабо тать — не станут они работать. Говорят, они хотят составить новое общество? Нет у них связей для нового общества, но они об этом не думают. Не думают! Но все учения их сложились именно так, чтоб отвлечь их от думы» (11, 304). Ставрогин не совершил подвиг исповеди и покаяния. Став рогин не избежал греха попустительства и бросил город на произвол разрушителей. Ставрогин не убивал и был против убийства, но знал, что люди будут убиты, и не остановил убийц. Ставрогин не устоял в искушениях страсти и погубил Лизу. Ставрогин совершил смертный грех самоубийства. Но Ставрогин явил пример несоучастия в «крови по совес ти», в разрушении по принципу. И, может быть, в свете того
1 «Пожалуйста, не смейтесь, — убеждает Ставрогин Шатова, — он (Пе труша. — Л. С.) очень в состоянии спустить курок… По-моему, тут уж нечего обижаться, что опасность грозит от дураков; дело не в их уме: и не на таких, как мы с вами, у них подымалась рука».
реального опыта, который не обошел Россию, где была «попро бована» программа Верховенского, феномен ее осмысления и осуждения, а также пример несоучастия, противоборства и отказа от самозваной власти и в самом деле явили собой нечто в высшей степени поучительное. Во всяком случае — по мер кам позднейшего времени — почти и неслыханное. Попробуем составить мартиролог романа «Бесы» — здесь список точен и жертвы можно назвать поименно. Расчет не сложен: из тринадцати погибших персонажей (что составляет треть всех действующих лиц романа) только трое умерли своей смертью, без видимой связи с катастрофой, постигшей город. Остальные десять — прямые и косвенные ее жертвы, среди которых и те, кто был приговорен, и те, кто оказался свидете лем или родственником, и те, кто осуществлял убийство. Опыт смуты — в виде лабораторного эксперимента — был произведен в масштабах только одного города, в течение только одного месяца, силами только одной пятерки заговорщиков, действовавших подпольно и пока не имев ших власти. Через три месяца после завершения первой пробы город оправился, отдохнул и отдышался — но не одумался: похоро нив своих мертвецов и изолировав пятерку, он легкомысленно выпустил и потерял след руководителя. Успокоившись, люди начали вновь творить мифы, — даже самого Петра Степано вича считая «чуть ли не за гения, по крайней мере с «гениаль ными способностями». Ни под одну категорию обвиняемых не подошел Шигалев; смягчения своей участи ждал Виргинский; ни в чем не раскаял ся Эркель; лгал и с надеждой готовился к предстоящему суду Липутин, позировал и жаждал судебных эффектов Толкачен- ко. Все, кто мешал или отказывался помогать, самоустрани лись или были устранены.
Глава 2
ТЕНЬ «НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ»
Ах, старое слово — бесовщина! Все
стало гораздо запутанней и страшней…
Ю. Трифонов, «Нетерпение» Россия «Бесам» не поверила. Либеральное и демократи ческое общество считало своим святым долгом ахать и ужа саться при одной мысли об «уродливой карикатуре» и «злобной клевете». За Достоевским было записано творческое банкрот ство, неспособность к объективному наблюдению, болезненное состояние духа. Его герои получили квалификацию манеке нов, маньяков, психопатов, роман в целом — нелестную аттес тацию госпиталя для умалишенных, галереи сумасшедших. Столь острая реакция либерально-демократической кри тики вряд ли была спровоцирована эстетическими соображе ниями. Негодование по поводу «самого слабого, самого неху дожественного» произведения Достоевского наверняка было бы не столь значительным, если бы не пункт скорее идейного, чем художественного плана. Насколько верно (похоже или непохоже) изобразил писа тель участников современного ему революционно-освободи- тельного движения — мимо этого вопроса действительно не мог пройти никто из критиков и читателей Достоевского. У всех на памяти был нечаевский процесс 1871 года. Все хорошо помнили речь адвоката В. Д. Спасовича о подсудимом: «Этот страшный, роковой человек всюду, где он ни останавли вался, приносил заразу, смерть, аресты, уничтожение. Есть легенда, изображающая поветрие в виде женщины с кро вавым платком. Где она появится, там люди мрут тысячами. Мне кажется, Нечаев совершенно походит на это сказочное олицетворение моровой язвы» (см.: 12, 204). Демократическая молодежь, познакомившись с материала ми процесса, спешила отмежеваться от «мистического кошма ра», искренне заявляла свое негодование по поводу теории и практики Нечаева. «В летние месяцы 1871 года, — писала впо-
следствии народоволка А. И. Корнилова-Мороз, — в окружном суде разбирался процесс нечаевцев; суд был гласный, и под робные отчеты о показаниях и речах печатались в газетах. Все наши с большим интересом следили за делом и старались попасть на заседания суда… Программа Нечаева, иезуитская система его организации, слепое подчинение членов кружка неведомому центру, никакой ровно деятельностью себя не проявившему, — все это нам, как «критически мыслящим лич ностям», отрицающим всякие авторитеты, было крайне анти патично. Отрицательное отношение к «нечаевщине» вызывало стремление устроить организацию на противоположных нача лах, основанных на близком знакомстве, симпатии, полном до верии и равенстве всех членов, а прежде всего — на высоком уровне их нравственного развития. Большая часть подсудимых возбуждала к себе наше сочув ствие, но поведение иных вызывало досаду: мы строго осужда ли их неискренность, желание получить свободу путем разных уловок и умолчаний о своем настоящем образе мыслей» 1. Кружковцы 1870-х годов, подвергая безусловному осужде нию принципы и методы Нечаева, стремились противопоста вить авантюризму нечаевщины нечто совершенно другое. Под воздействием отрицательного впечатления, полученного от процесса, революционная молодежь переориентировала свою деятельность на распространение образования, пропаганду книг. Один из кружковцев, занятых «книжным делом», Н. А. Ча рушин, писал о порядках, установившихся в кружке: «Органи зованный по типу совершенно противоположному нечаевской организации, без всяких уставов и статусов и иных формаль ностей, он покоился исключительно лишь на сродстве настрое ний и взглядов по основным вопросам, высоте и твердости мо ральных принципов и искренней преданности делу народа, из чего, как естественное следствие, вытекали взаимное дове рие, уважение и искренняя привязанность друг к другу» 2. Еще более выразительно о тенденциях антинечаевского движения вспоминал П. А. Кропоткин: «В 1869 году Нечаев попытался организовать тайное революционное общество из молодежи, желавшей работать среди народа. Но для достиже ния своей цели он прибег к приему старинных заговорщиков и не останавливался даже перед обманом, чтобы заставить членов сообщества следовать за собою. Такие приемы 1 Корнилова-Мороз А. И. Перовская и кружок чайковцев. — В кн.: Революционеры 1870-х годов. Л., 1986, с. 76–77 2 Революционеры 1870-х годов, с. 14–15.
