Джеймс Коллиер - Становление джаза

Если судить только по реакции публики, традиция одержала явную победу. Боп вначале почти не имел аудитории, но затем он утвердился на европейской почве довольно прочно. Его самыми известными представителями были саксофонист Ронни Скотт и трубач Джонни Дэнкворт из Англии, французский пианист Марциал Солял и шведы Ларс Гуллин и Арне Домнерус.

В настоящее время наиболее популярными европейскими джазменами являются авангардисты, испытавшие влияние Колтрейна и фри-джаза. Это гитарист Дерек Бэйли, барабанщик Тони Оксли и саксофонист Джон Сермен — в Англии; тромбонист Альберт Мангельсдорф и трубач Манфред Шоп — в ФРГ. Ближе к мэйнстриму находится пианист Фрэнси Боланд (он вместе с Кенни Кларком возглавляет один из лучших в мире биг-бэндов) и француз Даниэль Юмер, которого считают ведущим европейским исполнителем на ударных инструментах. Фри-джаз обрел в Европе больше приверженцев, чем в Америке. Более тесное общение с современным композиторским творчеством позволяет европейской аудитории лучше воспринимать эту музыку. Некоторые исследователи даже утверждают, что здесь европейские исполнители не уступают американским.

Что можно в заключение сказать о европейском джазе? Со времен Рейнхардта и Граппелли среди европейских музыкантов всегда находились сильные исполнители, способные соперничать с американскими. Правда, их было не так много. Особенно заметна слабость исполнителей ритм-групп. На это неизменно жаловались приезжавшие на гастроли американцы. Кроме того, у европейцев, на мой взгляд, отсутствует зажигательность, свойственная лучшим американским исполнителям. Европейцы более рассудочны в своем творчестве. Им реже удается передать то исступленное отчаяние, ту безудержную страстность, когда кажется, что солист буквально трясет слушателя за плечи, стараясь во что бы то ни стало добиться у него понимания и до конца выразить себя.

Но если Европа не обрела еще своего Армстронга, Паркера или Эллингтона, то это, несомненно, дело будущего. Джаз становится сегодня поистине интернациональной музыкой.

В истории джаза нет, пожалуй, другого течения, которое столь же выпукло, как бибоп (или боп), отразило бы характер породившей его общественной среды. Музыкальные принципы бибопа сложились в недрах культуры своего времени. Сам характер музыки ярко воплотил в себе новые социальные сдвиги.

Нужно иметь в виду, что стиль бибоп был полностью создан черными музыкантами. Белые джазмены — Гудмен и школа Среднего Запада — сыграли заметную роль в становлении свинга, но к бопу они практически не имели никакого отношения.

Почти все пионеры бопа родились около 1920 года и выросли совсем в иных условиях, чем Луи Армстронг и Джелли Ролл Мортон. До первой мировой войны большинство белых американцев воспринимали негров как людей, находящихся на более низкой стадии развития, не способных занимать достойное положение в обществе, пригодных лишь к физическому труду. Но в 20-е и 30-е годы отношение к неграм начало меняться. У творческой интеллигенции рос интерес к негритянскому искусству, фольклору, джазу. Джаз показал обществу условность расовых барьеров. Прогрессивные политические организации энергично выступали за равноправие негров.

В середине 30-х годов негры все более активно утверждали себя в различных областях искусства. Актеры Кэнада Ли и Поль Робсон, писатель Ричард Райт, певица Мариан Андерсон получили широчайшую известность в Америке и за ее пределами. Идею врожденного превосходства белых — философскую и эмоциональную основу сегрегации — уже невозможно было оправдывать. Белые подспудно чувствовали, что необходимо что-то изменить, молодежь считала, что это надо сделать немедленно. Негры перестали считать себя людьми второго сорта, более критически смотрели на окружающую их культуру. В их взгляде были горечь, обида и презрение к обществу белых.

Горечь в душе молодого черного музыканта имела свои причины. В конце 30-х годов, в пору расцвета свинга, он был лишен возможности работать в больших оркестрах белых, если же ему случалось найти работу — ему меньше платили, и, самое унизительное, он не мог пригласить друзей и родных в большинство залов, где он выступал. Во время гастролей музыкант-негр питался в кварталах для цветных и ночевал в частных комнатах, а не в гостиницах. Он видел, как белые наживаются на его музыке, распределение славы и денег было несправедливым. В результате к 1940 году в джазе работало много молодых негров, неприязненно относящихся к белым, не доверявших им, стремившихся следовать в жизни своим, независимым путем.

Исключением из этого правила был, пожалуй, Чарли Крисчен. В 1939 году ему было около двадцати лет, он играл на необычном, тогда почти неизвестном инструменте — электрогитаре. Сведения о Крисчене очень скудны. Известно только, что это был спокойный, веселый парень, увлеченный музыкой и мало интересовавшийся расовыми проблемами.

Чарли Крисчен родился в Далласе, а вырос в Оклахома-Сити, в то самое время, когда город стал одним из музыкальных центров Юго-Запада США. Он рос в атмосфере, насыщенной блюзами, и это во многом определило его музыкальный вкус. Даже позднее, когда игра Чарли стала более строгой, эмоционально сдержанной, он часто использовал в своих импровизациях блюзовые тоны.

Отец Чарли был слепым гитаристом. Все пятеро его сыновей занимались музыкой. Подростком Чарли учился играть на трубе, контрабасе и фортепиано. Но больше всего он любил гитару, на которой играл в домашнем ансамбле. Он, несомненно, слышал игру известных гитаристов — Лонни Джонсона, Блайнда Лемона Джефферсона и Эдди Ланга, — которые выпустили тогда массу пластинок. Менее очевидно влияние на него Джанго Рейнхардта. Следует полагать, что на формирование его музыкального стиля повлияла общая традиция джазовой гитарной школы Юго-Запада, а не манера какого-либо одного исполнителя.

К 1939 году Крисчен уже обладал солидной репутацией на Юго-Западе, стал он известен и заезжим музыкантам. Однажды Мери Лу Уильямс рассказала о нем известному джазовому критику Джону Хэммонду. Как раз тогда Гудмен собирался ввести в свой ансамбль гитару. Игра Крисчена произвела на Хэммонда столь сильное впечатление, что он немедленно стал уговаривать Гудмена включить Чарли Крисчена в ансамбль. Гудмен согласился прослушать Крисчена.

Как пишет Билл Саймон, Крисчен приехал «в шляпе невероятных размеров, в остроносых желтых ботинках, ярко-зеленой куртке поверх пурпурной сорочки и в довершение всего — элегантный штрих — в галстуке из бечевки». Серьезный и консервативный Гудмен был до того шокирован попугайской внешностью Крисчена, что не мог слушать его внимательно. Хэммонд и другие музыканты чувствовали, что Гудмен не уделил Крисчену должного внимания. В тот же вечер они тайком провели Крисчена с его инструментом на эстраду, где уже находились музыканты из квартета Гудмена. Когда на сцену вышел сам Гудмен, он был поражен, увидев рядом с собой настырного молодого гитариста. Раздосадованный Гудмен решил не устраивать скандала и велел начинать пьесу «Rose Room». А дальше — если верить легенде — он так пленился игрой Крисчена, что заставил ансамбль исполнять «Rose Room» в течение 48 минут! Вскоре наряду с Крисченом в ансамбль вошел контрабасист Арти Бернстайн, и знаменитый квартет Гудмена превратился в секстет. В этом составе был записан ряд композиций, включая «Elying Home», имевшую шумный успех. Прошло всего несколько недель, и Крисчен уже считался корифеем в мире джаза.

Аудиторию подкупало звучание входившей тогда в моду электрогитары. В неумелых руках звук инструмента порой напоминал скрежет жести или жалобное хныканье. Гитара Крисчена обладала нежным тембром колокольчиков, несколько напоминала звучание клавишного инструмента, причем по насыщенности ее звук не уступал медным духовым.

Крисчен покорил публику, музыкантов же в первую очередь привлекла его манера исполнения. Игра Крисчена внешне не отличалась от игры мастеров свинга, но все же в его стиле присутствовало что-то дразняще неуловимое. Как в ритме, так и в гармонии Крисчена было нечто абсолютно новое. С точки зрения гармонии его игра изобиловала диссонансами, особенно в верхних регистрах. Обычный аккорд в европейской музыке состоит из тонов звукоряда, расположенных по терциям: прима, терция, квинта и т. д. до ноны, ундецимы, терцдецимы, которые представляют собой секунду, кварту и сексту через октаву. Джазовые музыканты, конечно, и раньше использовали эти тоны, особенно терцдециму (или сексту через октаву), которые по своему происхождению связаны с блюзовыми тонами. Крисчен часто вводил в аккорды квартовый тон, любил его подчеркивать, чтобы создать впечатление диссонанса. Ему также нравилось заменять естественно напрашивающийся аккорд уменьшенным септаккордом, ведь в нем содержалась та самая уменьшенная квинта, которой суждено было стать символом бопа. Ее неожиданное употребление тотчас же вносило диссонанс. Этот прием был великолепно отработан Крисченом.