В этой прекрасной фантазии остаётся неясным — будут ли при коммунизме планироваться паузы для сотрудников лесозащитных станций, которые не хотят отдыхать в свой механический выходной, а сидят на работе и набивают время, как мешок. Им уже сейчас скучно за пределами своей конторы. Что же будет, если эта закономерность полностью разовьётся?
Похоже на то, что Мариэтта Шагинян не сводит концы с концами. Если читатель хочет проверить это наблюдение, Пусть он познакомится с отношением автора к буржуазной литературе ужасов, к так называемым «детективам». В субботу, 29 декабря 1951 года, Мариэтта Шагинян записывает в свой дневник справедливые слова о грязной, кровавой, звериной философии, отравляющей чувства и мысли людей в странах, подчинённых «американскому образу жизни». Она беспощадно разоблачает детективную литературу, в которой описываются страшные кварталы и страшные люди, чудовищные преступления и безумства. «Живя при капитализме в царской России, я тоже, случалось, дышала воздухом мистики и борьбы со здравым человеческим смыслом». Но всё это было, всё это уже в прошлом.
Оказывается, не совсем так. В субботу, 15 марта следующего года, «Дневник писателя» приоткрывает завесу над личным чтением Мариэтты Шагинян. Время от времени она, оказывается, ещё глотает воздух мистики и борьбы со здравым человеческим смыслом. Писательница следит за англо — американской детективной литературой и даже находит в ней настоящие жемчужины. «Из детективов, прочитанных мною, исключительно хорош роман Сайрила Хара «Трагедия в области правосудия».
Итак, спереди— господи, воззвах, а сзади — векую шаташася. Советская печать обращается к народным массам с призывом бороться против низкопоклонства перед растленной буржуазной идеологией. Мариэтта Шагинян во всяком деле берёт самую высокую ноту. Почему же она делает для себя исключение из общего правила?
Может быть, не вся современная литература ужасов достойна презрения и часть её следует всё же рекомендовать советскому читателю? Едва ли. Думаем, что такую позицию трудно защищать.
Может быть, Мариэтта Шагинян читает детективную литературу для того, чтобы бороться против её разлагающего влияния? Это было бы хорошо.
Конечно, и здесь не обходится без маленького чуда. Базарная пошлость превращается в разоблачение капитализма. Книга Сайрила Хара, по мнению Мариэтты Шагинян, есть один из тех детективов, в которых «унтер — офицерская вдова сама себя высекла». Этот роман выводит на чистую воду нравы английского суда и поэтому очень полезен. «Прежде всего, он не бульварное чтиво. Роман своеобразен по форме, — в одно и то же время и выдержан в старомодных тонах консервативного уважения к старине (то, что англичане называют «old fashioned») и написан модернизированно лаконичным языком современной западной беллетристики. Несмотря на жанр детектива, он совершенно реалистичен».
Не знаем, почему соединение консервативных идей с модернизированным языком современной западной беллетристики пленило Мариэтту Шагинян. Что касается реализма — пусть судит читатель.
Дело происходит на юге Англии. Главный судья выездной сессии, чванный дурак, обязанный своей карьерой жене, столь же бездарен в деле управления собственным автомобилем. Он искалечил на улице пианиста и теперь живёт в страхе перед разорением, так как пианист намерен потребовать с него 15 тысяч фунтов стерлингов. Иск ещё не подан, переговоры затянулись. Между тем. главный судья получает анонимное письмо, в котором ему угрожают смертью. И действительно, он подвергается нескольким покушениям, причём всякий раз его спасает жена — не только образованный юрист, но и мужественная женщина. Все эти покушения остаются ужасной тайной, несмотря на усилия местной полиции и Скотланд — Ярда. Наконец, неизвестный убийца достиг своей цели. Судья заколот.
Адвокат — неудачник Петигрью, некогда влюблённый в жену судьи, начинает понимать, кто совершил убийство. В полном смятении чувств, но верный своему долгу джентльмена, Петигрыо пишет любимой женщине загадочное письмо: «Дорогая Хильда! (1938) 2 К.О.202 Ф.» Письмо имело неожиданные последствия — через два дня жена судьи покончила самоубийством. Оказывается, это она была убийцей своего мужа. В качестве юристки лэди Хильда нашла средство избавиться от разорения. Для этого достаточно было затянуть переговоры на шесть месяцев, а затем покончить с собственным мужем, ибо по истечении указанного срока пианист уже не имел права вчинить свой иск наследнице несчастного дурака — судьи, как об этом гласит страница 202 второго тома «Королевских судебных отчётов» за 1938 год. Роковое письмо открыло жене судьи, что её карта бита.
Весь этот вздор Мариэтта Шагинян считает разоблачением буржуазного суда, его «формальной и бездушной машины», где движущей силой служит «не любовь к правде, не желание найти истину, а мелкая борьба самолюбий, зависимость от человеческих характеров, их ничтожество, их нечистоплотность». Вздор, потому что реакционная сущность буржуазного суда не в борьбе самолюбий и т. п., а в классовом его характере. Если следовать за «Дневником писателя», то каждую базарную книжку с участием Нат Пинкертонов и Ник Картеров (извините нашу отсталость) можно истолковать как разоблачение буржуазного правосудия. Стоит только вспомнить, какими глупыми и беспомощными выглядят всегда в этой литературе официальные представители полиции и судебных органов. Известно, что детективный жанр есть прославление частной инициативы в области сыска.
«Роман поучителен, — пишет Мариэтта Шагинян. — Его серьёзный и мрачный тон внезапно воспринимается, хотел или не хотел этого автор, как великолепная сатира. Вы чувствуете, что такое положение правосудия есть показатель гнили всей общественной системы». Правосудие здесь совершенно ни при чём. Оно торжествует в конце романа. Правильнее было бы сказать, что серьёзный и мрачный тон таких литературных вздоров отвлекает умы людей от действительного содержания общественной борьбы, а «разоблачениями» давно прикрывается вся буржуазная литература, сеющая отчаяние и мистический ужас перед жизнью.
4
Итак, примеры показывают, что Мариэтта Шагинян не всегда сводит концы с концами. Дневник рисует автора то пылким энтузиастом, то разносторонним человеком, владеющим всеми оттенками культуры, то глубоким практиком, способным разбираться в сложных вопросах техники и народного хозяйства. Время от времени выясняется и оборотная сторона медали: скоропалительность вместо действительного знания фактов, двоякая мера вместо «органического внутреннего единства».
Просим иметь в виду, что у нас нет желания изобличить в чём — нибудь Мариэтту Шагинян. Единственная наша цель — доказать, что женщина с недовольным лицом в Доме колхозника была права. Давно замечено, что народные массы тонко чувствуют всякое проявление фальши. Следуя великой традиции нашей классической литературы, нужно воспитывать в себе отвращение к риторике и фразёрству. Не смеем давать советы такой опытной писательнице, как Мариэтта Шагинян, но что — то в этом роде нам хотелось бы выразить.
Заметный недостаток действительного содержания заставляет автора «Дневника» прибегать к различным средствам литературной бутафории. Сюда относятся особая приподнятость речи, лирические отступления и так называемые образы, а также рассуждения, имеющие претензию на философскую глубину. Исследуем прежде всего систему образов Мариэтты Шагинян.
Записывая факты и цифры, автор «Дневника писателя» украшает их розами своего красноречия. Мы можем узнать, например, что Мариэтта Шагинян полюбила коров, которых прежде боялась и считала глупыми. «И вот они начинают вытягивать к нам милые морды с влажными губами, с большими круглыми кроткими глазами, с крутыми лбами и локонами между рогов…» Коровы с локонами — это недурно для очерка о животноводстве. «После коров показали нам большого белого хамаданского осла — замкнутое и надменное животное, себе на уме». Что ослы бывают себе на уме, если это им выгодно, — факт доказанный, но Мариэтта Шагинян приехала не в зоологический сад для подобных наблюдений. То же самое нужно сказать о сравнении лошадей с балеринами, «скаковых летунов» с модной барышней, производителей на конском заводе с «цветущей матерью — домохозяйкой» и т. д.
Очень часто Мариэтта Шагинян обращается к сравнениям кухонного и дачного порядка. Вот она осматривает установку для бездымного сжигания сланца. В камере сжигания имеются три круглых окошечка, и можно видеть, как бушует пламя горящего газа. «Мы, впрочем, наблюдаем это и без оконцев каждый день в Москве, на кухне, когда зажигаем газовую плиту!» — восклицает автор. Чтобы пояснить, как посредством нагревания без доступа воздуха из сланца добывают газ и смолу, Мариэтта Шагинян применяет термин «томление»: «Я выдумала это слово сама, по аналогии с кухонной духовкой». В том же духе Мариэтта Шагинян объясняет, что такое «зависание сланца» в камерной печи. Ей немедленно приходит в голову процесс засорения чайника на даче в Кратове. «Всё труднее из такого чайника наливать воду: она течёт тонко, потом совсем не течёт; надо очень сильно нагибать чайник, чтоб появилась струйка, и т. д. Мы, наконец, приостанавливаем пользование чайником, ждём, чтоб он охладился, берём ножницы, ножик, что — нибудь длинное, колющее, буравящее и начинаем счищать изнутри чайника накипь, прокалывать заросшие дырочки».
