Так же обстоит дело и с социальным содержанием искусства. Будучи реалистически раскрытым в его действительном, прогрессивном развитии, оно выступает как художественно прекрасное. Когда же искусство стремится во имя ложных или утопических идеалов подтасовать, приукрасить или, напротив, изуродовать реальность, нарушает действительные связи явлении, лишь бы утвердить некую идею, кажущуюся правильной или полезной, но в действительности не отражающую, а еще более извращающую объективную тенденцию общественного развития, искусство становится дидактичным, резонерски назидательным и фальшивым — вместе с правдивостью теряет качества художественности, а следовательно, и идейного воздействия. Художественность и здесь неотделима от правильности преобразования действительности в образы, раскрывающие ее настоящую, а не мнимую сущность, в образы, не своевольно деформирующие реальность — будь это форма, цвет или социальное содержание жизни, — но художественно раскрывающие и гармонизирующие ее, в соответствии с ее собственными внутренними тенденциями развития.
Можно сказать, что поскольку художественность прямо зависит от способности искусства раскрывать внутренние, движущие силы действительности, — а эти движущие силы всегда в конечном счете направлены в сторону положительного развития, в сторону прогресса во всех областях, в том числе и в социальной сфере, — постольку реализм, правда искусства становится критерием как его художественности, так и идейности. И это не может быть иначе, ибо объективное значение и общественная ценность всякого вообще содержания сознания определяется правильностью отражения в нем реальности. И тогда, когда это отражение программно объективно, как в научном познании, и тогда, когда оно программно субъективно, как в художественном творчестве.
В сущности, художественность, правдивость и идейность искусства (вспомним эстетическую, познавательную и воспитательную его функции) означают одно и то же — верность и глубину художественной идеи, ее способность творчески раскрывать определяющие, гармонические связи реальности, объективную диалектику ее развития, способность звать вперед, туда, куда увлекает нас красота художественно прекрасного содержания идеи и куда объективно направлен процесс развития действительности.
Поэтому искусство — в меру своей художественности — творчески утверждает лишь то, что соответствует прогрессивному развитию общества. Поэтому художественность обладает той же непреходящей ценностью, что и истинное знание. Это не означает, как уже говорилось, что искусство, будучи профессиональной деятельностью, не может вольно или невольно обслуживать силы реакции. Но, обслуживая реакцию, искусство, в меру предательства своей изначальной сущности — правильного осознания действительности, — неизбежно становится все более, ущербным, малохудожественным или вовсе антихудожественным.
И именно поэтому в социалистическом обществе, где коммунистическая партийность является выражением научного мировоззрения осмысления исторического процесса, развития человеческого общества, — искусство социалистического реализма, гармонически преобразуя действительность, как никогда ранее, обретает способность раскрывать «объективно-истинное» содержание последней.
Как форма общественного сознания искусство содержит в себе всю совокупность образно-эстетически раскрывшейся человеку реальности. Утверждая и прославляя необходимое людям, отрицая и клеймя то, что противостоит развитию человечества, оно деятельно участвует в борьбе за социальный прогресс. В то же время — и в этом важнейшая суть искусства как формирующего начала общественного сознания — оно является вместилищем и генератором той эстетической духовной энергии, того непреодолимого стремления к красоте, без которых, как подчеркивалось выше, было бы невозможным ни материальное, ни духовное творчество.
Рождаемая на протяжении тысячелетий красота искусства, посредством всевозможных художественных кодов аккумулируемая общественным сознанием, как бы создает мощное энергетическое духовное поле, которое оплодотворяет волевыми, созидательными импульсами творчество материи, осознанно и целеустремленно преобразующей себя сначала в теоретических открытиях истины, а затем и в материальной практике людей. И хотя было бы несомненным преувеличением утверждение, будто человек, не знающий искусства, не может быть способен к творческому труду, есть все основания сказать, что человечество, не знавшее искусства, не было бы творящим человечеством.
Энергия художественной идеи — идеи красоты — формирует то самое творчески преобразовательное, активно волевое отношение к объекту, которое, в сущности, является отраженной сознанием и преобразованной в человеческую разумную, целенаправленную созидательную волю всеобщей стихийной тенденцией саморазвития материи. Тенденцией, суть которой заключается в общем увеличении информации, постоянно гасящей энтропию и вновь рождающей новую, все более сложную информацию. Тенденцией, которая определяет в целом положительное развитие материи под знаком необходимости. Ведь не чем иным, как отражением этой всеобщей тенденции развития, разумная созидательная воля и не может быть, ибо, как писал Энгельс, общие законы движения внешнего мира и человеческого мышления, по сути дела, тождественны.
Художественное творчество с первых своих шагов и по нынешний день, от простейших орнаментов и до высочайших вершин мирового искусства, неуклонно пестует великое человеческое стремление к красоте сознательно творимого, нового, разумного мира. Стремление, которое как созидательное начало пришло на смену животному инстинкту ассимиляции, движущему стихийной эволюцией дочеловеческой природы. В этом смысле искусство выступает перед нами в качестве постоянно действующей, ничем не заменимой производительной силы, оказывающей самое прямое и непосредственное влияние на развитие человеческой вселенной.
В тихих художественных мастерских усердными и взволнованными руками художников из века в век сплетается та золотая, увитая розами плеть красоты, которая без устали гонит человечество по пути материального и духовного творчества. Ибо все, что влечет нас вперед, все, что мы творчески создаем, представляется нам прекрасным — от первой детской погремушки до величественных космогонических теорий, от летящей в звездном небе ракеты до грядущего коммунистического общества.
Зов красоты звучит над человеческой вселенной. Зов развития, зов борьбы, зов творчества. Вспомним, что само слово «красота» по-гречески происходит от корня «звать». Назовем этот вечный зов в духе современной фантастики — зовом на будущего, обращенным к нам, людям...
Зовом развивающейся, творящей себя материи.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, наше исследование закончено. Конечно, как и многие другие теоретические конструкции, предложенная система может оказаться опровергнутой. Возможно, она уже таит в себе семена самоуничтожения, подобно иным концепциям, которых нам приходилось касаться в процессе изложения. Однако есть несколько обстоятельств, питающих иллюзии автора насчет того, что потраченный труд не был совершенно бесплодным.
Во-первых, во всех случаях мы стремились исходить не просто из устоявшихся теоретических воззрений, а и из живой реальной практики, хотя это и приводило порой к сложнейшим ситуациям, выйти из которых было куда труднее, нежели обойти их стороной по уже протоптанным тропам традиционных эстетических формулировок. Однако преодоление каждого такого препятствия всякий раз открывало дорогу, направление которой соответствовало наиболее глубоким и серьезным воззрениям предшественников. Это многократное на протяжении всего исследования подтверждение современного анализа, опирающегося на выводы новейших наук, прозрениями великих умов прошлого не может, как кажется; не вселять надежду на принципиальную правильность выводов.
Во-вторых, внимательный читатель не мог не отметить того факта, что изложение материала, в силу раз принятого метода, развивалось как система диалектического самодвижения понятий, в которой выводы становились единственно возможными при данных условиях. Сами же условия обнажались с предельной возможной четкостью и той противоречивостью, какой они действительно обладали.
Например, уже при решении первого кардинального вопроса о природе красоты мы оказались перед вопиющим противоречием, когда вся материалистическая традиция, казалось бы, требовала поисков объективно-прекрасного вне сознания, и в то же время объективно-прекрасное, если бы оно было обнаружено, восстало бы против материалистического решения основного вопроса философии. Единственно возможным предположением, хотя оно и представлялось поначалу рискованным, здесь оказалась идея, что вне сознания, существует нечто вполне материальное, вполне объективное, что, не будучи объективной красотой, вызывает в нас ощущение красоты.
