К сожалению, доказать факты избиения пострадавшим очень трудно: свидетелей, как правило, нет, побои "не снимают", а многие пострадавшие просто боятся жаловаться. Это приводит к тому, что в результате пыток подследственные подписывают все протоколы, затем отказываются от своих показаний, и дело либо начинает "рассыпаться ", либо волокититься в суде»66.
Согласно принципам международного права, признаваемым Российской Федерацией, существует презумпция виновности государства в случаях получения телесных повреждений задержанным в период его задержания. Другими словами, если человека задерживают органы правопорядка и в момент задержания этот человек не имеет каких-либо травм, и, после того как его задержали, травмы у него вдруг появляются, то без доказательств уже признается виновность органов, проведших задержание – до тех пор, пока они не докажут свою невиновность. Однако, как показывает общение с прокуратурой правозащитных организаций, и прокуроры, и следователи часто не знают не то что норм какого-то там, крайне от них далекого, международного права – они не знают и российского законодательства, имеют очень смутное представление о принципах и положениях своей настольной книги – УПК67. Но и это не все – даже тогда, когда они осведомлены о существовании той или иной статьи УПК, они вовсе не торопятся следовать ее указаниям, если это доставляет им какие-либо неудобства, – а кто их проверит? жена Цезаря выше всех подозрений! По мнению правозащитников, милицейским начальникам часто невдомек, что милиция обязана применять закон к себе самой точно так же, как к любому другому, его нарушающему68. Ничего подобного: милиция над законом. Обычный человек совершил преступление – следствие, суд, наказание. А если преступление совершил милиционер, то в большинстве случаев самое страшное, что ему грозит, – «порицание» товарищей и увольнение из органов.
Особого внимания заслуживает ситуация в Чечне, где обе стороны конфликта совершают грубейшие нарушения прав человека. Ставшее привычным за последние годы словосочетание «фильтрационный лагерь» ни в одном официальном документе не значится. Знаменитый лагерь в станице Чернокозово, расположенной в 15 км к юго-востоку от Грозного, например, в перечне ГУИН Минюст России числится следственным изолятором. По официальным заверениям, это единственный СИЗО в Чечне. И там содержатся только те люди, по которым начаты следственные действия.
Между тем, как удалось выяснить правозащитникам, «фильтров» в Чечне как минимум три – есть еще лагерь в Толстом-Юрте и в районе Урус-Мартана69.
По утверждению правозащитников, в ГУИНе эту информацию не опровергают и даже добавляют еще несколько адресов (станица Червленная, например). Только все это не СИЗО, а ИВС. Для несведущих звучит одинаково непонятно. Между тем для чиновников это совершенно разные учреждения. И изоляторы временного содержания (те самые ИВС) находятся уже в ведении не Минюста, а МВД, точнее, его структурного подразделения – Главного управления охраны общественного порядка (ГУОП).
Кроме того, СИЗО – более серьезное заведение: там размещаются те, кто уже находится под следствием. А в ИВС помещают всяких подозрительных лиц, то есть задержанных по подозрению в совершении какого-либо преступления. Это правило – общее для всей России.
То же самое происходит и в Чечне. Именно в ИВС проводится первая стадия «фильтрации». Условия содержания в этих изоляторах можно сравнить с реалиями пересыльной тюрьмы. В Толстой-Юрт, Урус-Мартан, Червленную и другие места доставляют всех, кто так или иначе вызывает подозрения, «фильтруют» и потом отправляют дальше. Если после проверки подтверждается, что задержанный как-то причастен к боевикам, то его отправляют в СИЗО.
Пытают ли в чеченских «фильтрах» – СИЗО и ИВС? Вот свидетельства их бывших узников, собранные «Международной амнистией».
Муса, бывший узник чернокозовского СИЗО: «Охранники начали избивать нас с той минуты, когда мы вошли в лагерь. В лагерном дворе было примерно 20 – 25 мужчин в масках, они стояли двумя рядами, образуя живую цепь, что-то вроде человеческого коридора. Нас толкали, заставляя идти сквозь этот коридор, и каждый из охранников бил нас дубинкой. Потом они приказали нам раздеться догола и втолкнули нас в морозильную комнату, которая раньше использовалась для замораживания мяса. Они продержали нас там голыми какое-то время, а потом приказали одеться и выйти. Мы вышли, и снаружи, в коридоре они опять стали нас избивать. Они и в камере продолжали нас бить. В течение этой первой ночи в лагере меня били четыре раза. На следующий день нас опять прогнали сквозь строй вооруженных солдат в масках, стоявших в коридоре перед нашими камерами. Некоторые охранники были вооружены кувалдами, у остальных были дубинки. Когда меня гнали сквозь их строй, кто-то ударил меня молотком по спине. Боль была настолько сильной, что я даже не чувствовал боли от остальных ударов дубинками…»70
Могамед, бывший узник чернокозовского СИЗО: «Во время допроса я дважды терял сознание. Когда я пришел в себя, они стали снова прикладывать два электрических провода к различным частям моего тела. Охранники нашли у меня в кармане коробочку с болеутоляющими таблетками. Я сказал им, что это лекарство от болезни сердца, которой я страдаю. Тогда они принялись бить меня по области сердца. Они ударили меня в область сердца пять или шесть раз»71.
Во время своих исследований в Ингушетии – республике, граничащей с Чечней, – «Международная амнистия» собрала показания многих людей, подобные процитированным выше и подтверждающие, что в «фильтрационных лагерях» задержанных мужчин, женщин и детей – привычно и систематически пытают: их насилуют, избивают кувалдами и дубинками, пытают электрическим током и слезоточивым газом, их зубы спиливают, а некоторых задержанных бьют одновременно по обоим ушам, так что лопаются барабанные перепонки. Задержанных прогоняют сквозь строй охранников, когда их «прописывают» в месте содержания под стражей или ведут из камеры в уборную. Все бывшие узники «фильтрационных лагерей», с которыми беседовал представитель «Международной амнистии», заявили, что, выпуская их, начальники «фильтрационных лагерей» угрожали, что, если они выступят с публичными разоблачениями, их родственников убьют72.
Война жертв не считает. И кто сейчас помнит, что «содержание под стражей осуществляется в соответствии с принципами законности, равенства всех граждан перед законом, гуманизма, уважения человеческого достоинства, в соответствии с Конституцией Российской Федерации, принципами и нормами международного права и не должно сопровождаться пытками, иными действиями, имеющими целью причинение физических или нравственных страданий подозреваемым в совершении преступлений, содержащимся под стражей» (ст. 4 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» от 15 июля 1995 г. № 103-ФЗ).
В преамбуле Токийской декларации 1975 г. дается следующее определение пытки: «…умышленное, систематическое либо произвольное причинение физических или умственных страданий одним или несколькими лицами, действующими самостоятельно либо по приказу официального лица, с целью заставить другое лицо дать информацию, сделать признание или с иной целью»73.
Это определение можно сравнить с определением, данным в ст. 1 Конвенции ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (1984). Согласно ему слово «"пытка" означает любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо…»74.
Права человека, нарушаемые в результате жестокого обращения или пыток, многочисленны. Эти нарушения касаются и политических, и неполитических задержанных и заключенных, в частности военных.
В стране, которая соблюдает права человека и в которой человек может быть признан виновным не иначе, как по приговору суда, пытки должны быть исключены из уголовного процесса. Вообще говоря, содержание понятия «пытка» является широким: им охватывается не только причинение физической боли, но также такое обращение, когда человеку угрожают, обходятся с ним предвзято, обманывают и даже когда ему предлагают различного рода соблазны.
Однако в реальной жизни все вышеперечисленное может быть расценено не как пытки, а лишь как некий травмирующий факт. Подобные трудности возникают даже в обществах с хорошо развитой и функционирующей правовой системой. В связи с этим очень важно, насколько общество само готово пересмотреть устоявшиеся понятия и свое отношение к данной проблеме.
