На наш взгляд, отношение нашего общества к налоговым преступлениям слишком либеральное. Как отметил П. С. Яни, «мнение об осторожном, если так можно выразиться, ограниченном применении уголовного закона к лицам, совершившим экономические либо служебные преступления, высказываются видными учеными, причем, как ни странно, криминалистами»[224].
Излишний либерализм к налоговым преступлениям демонстрируют и судебные органы. По данным налоговой полиции, средний срок наказаний, назначаемых судами по ч. 2 ст. 198 УК РФ, составляет 1 год 8 месяцев условно (при верхней границе санкции – до 5 лет лишения свободы), а по ч. 2 ст. 199 УК РФ – чуть более 2 лет условно (при санкции – до 7 лет лишения свободы). «Всего за этот год (2002. – О. Я.) мы передали в суды более 8000 дел. Обвинительные приговоры вынесены по 3000 из них. А к лишению свободы приговорены не более трех десятков человек»[225]. Представляется, это наглядный пример, когда «во главу угла ставятся интересы политической целесообразности, а не законности»[226]. В то же время сами политики признают, что, например, «налоговые амнистии по платежам в бюджет различными предприятиями показали их расслабляющее воздействие на экономику»[227]. В связи с этим непонятно, почему до сих пор не устранен такой «расслабляющий фактор», как легальная возможность дальнейшего использования денежных средств, полученных в результате совершения преступлений, предусмотренных статьями 193, 194, 198, 199, 1991 и 1992 УК РФ? Ответом могло бы послужить высказывание одного правительственного чиновника, который весь процесс современного законотворчества сумел описать всего в нескольких словах: «Люди садятся, скидываются, нанимают юристов, пишут закон и начинают его лоббировать в правительстве или Госдуме. Ничего нового человечество не изобрело»[228]. Видимо, чиновник знал, что говорит. Например, при Ассоциации российских банков (АРБ) создан Национальный фонд развития банковской системы. Фонд будет заниматься «финансированием законотворческих проектов», в которых нуждаются банкиры. Последним же предлагается делать для этого целевые инвестиции, размер которых будет зависеть от масштаба нужного банкирам проекта. Примечательно, что в Госдуме к инициативе АРБ «отнеслись позитивно». «Это просто вывод из тени того, что уже происходит, – считает глава банковского комитета Госдумы В. Зубов»[229]. Полагаем, по меньшей мере, странная позиция. Если «позитивность» заключается лишь в том, что какие-то негативные процессы (в частности, лоббизм, протекционизм) «выводятся из тени», то почему тогда не легализовать и другие теневые процессы, например прямой (а не только опосредованный) подкуп высших чиновников, ведь это тоже было бы «выводом из тени» того, что уже давно происходит. Если законотворческая деятельность уже официально финансируется «целевыми взносами», то остается создать такие же фонды и при других ветвях власти – исполнительной и судебной. Вопрос только, кто будет финансировать судебные фонды: те, кто должен стоять на страже закона, или те, кто собирается его нарушить?
«Вообще, – отмечают эксперты, – один из главных недостатков всего олигархического сословия в том, что эти люди искренни в стремлении устроить мир по справедливости (скорее, «по понятиям». – О. Я.), но за теми исключениями, которые касаются лично их. Конечно, налоги надо платить честно, но для моего завода неплохо бы сделать исключение. Конечно, протекционизм вреден, но не для той отрасли, в которой я имею интерес. Конечно, мы за свободу слова, но нельзя ли прикрыть вот тот телеканал»[230].
Поэтому и исключение из предмета легализации (отмывания) денежных средств, полученных в результате совершения преступлений, предусмотренных ст. 193, 194, 198, 199, 1991, 1992 УК РФ, представляется необоснованным.
Было высказано также мнение, что исключение денежных средств, являющихся предметом «финансовых» преступлений, из предмета легализации, является справедливым, «так как уголовная ответственность устанавливается за приобретение предметов, полученных в результате нарушения уголовно-правовых норм, а не любых правовых норм, как было в старой редакции ст. 174 УК РФ»[231]. По меньшей мере, странный аргумент. Как будто нормы означенных статей УК РФ не являются уголовно-правовыми.
В настоящее время законодатель отказался от минимальной границы наступления уголовной ответственности за легализацию в размере, превышающем 2000 МРОТ, однако отказ от данного криминообразующего признака ухудшает положение лиц, совершивших легализацию до внесения указанных изменений в УК РФ, поэтому данное положение для них обратной силы не имеет.
В начальный период действия уголовно-правового запрета на легализацию (1 января 1997 г.), состав преступления, предусмотренного ст. 174 УК РФ, не имел минимальной границы наступления уголовной ответственности. «Крупный размер» был тогда особо квалифицирующим признаком, установленным частью 3 ст. 174 УК, без указания, какой именно размер следует признавать «крупным».
Предложения ученых на сей счет были различными. Большинство (Б. В. Волженкин[232], А. Э. Жалинский[233], А. Ф. Истомин[234], С. В. Максимов[235], В. Е. Мельникова[236], В. И. Михайлов[237], Т. Ю. Погосян[238], В. И. Тюнин[239], А. М. Яковлев[240] и П. С. Янн[241]) «крупным» считали размер легализации, превышающий 500 МРОТ, хотя по-разному это аргументировали.
Л. Л. Кругликов предлагал определять его «с ориентиром на примечание к ст. 171 УК РФ (т. е. свыше 200 МРОТ), ибо речь идет о преступлениях одной классификационной группы – против установленного порядка осуществления предпринимательской деятельности»[242]. Аналогичного подхода придерживался и В. М. Алиев[243].
Н. А. Лопашенко предлагала решать вопрос в каждом конкретном случае с учетом всех обстоятельств [244], в частности исходя из способа приобретения имущества или денег, точнее, того преступления, в результате которого эти деньги и имущество появились[245].
В. С. Комиссаров предлагал считать легализацию совершенной в крупных размерах, если стоимость денежных средств или иного имущества превысила 1000 МРОТ, а в особо крупных – 5000 МРОТ[246].
Л. Д. Гаухман считал, что нужно руководствоваться правилом, согласно которому все неустранимые сомнения, в том числе и в части квалификации преступления, следует толковать в пользу обвиняемого. Поэтому, по его мнению, «крупным размером в статьях 174, 175 и 186 УК РФ нужно признавать минимальную сумму наибольшего крупного размера, предусмотренного в УК РФ, т. е. превышающую 10 000 МРОТ»[247].
Таким образом, как верно подметила М. Б. Кострова, «волю законодателя» предугадать не удалось никому[248].
Законодатель по-разному определял в то время количественное выражение «крупного размера». В одной только главе 22 УК РФ «крупный размер» варьировался от 1 МРОТ (ст. 200 УК РФ[249]) до 10 тыс. МРОТ (ст. 193 УК РФ[250]), что было обусловлено различным характером и степенью общественной опасности преступлений.
В нормах же о легализации, на тот момент, законодатель избрал иной путь: отказавшись от крупного размера, как особо квалифицирующего признака, предусмотренного ч. 3 ст. 174 УК РФ (в редакции, действовавшей до 1 февраля 2002 г.), он сделал его криминообразующим признаком данного преступления. Причем, по сведениям В. М. Алиева, «за основу при установлении этого размера разработчиками была взята пороговая сумма, необходимая для осуществления полной идентификации клиентов и всех сделок в соответствии со ст. 2 и 3 Директивы 91/308 Совета Европы от 10 июня 1991 г., равная или превышающая 15 тыс. ЭКЮ»[251]. Однако законодателю следовало учесть те изменения, которые произошли в социально-экономической жизни России с момента принятия указанной Директивы. И дело вовсе не в том, что ЭКЮ, как денежная единица, прекратила к тому времени свое существование, а в том, что прекратил существование рубль образца 1991 г. Законодатель же продолжал мыслить категориями прошлого века.
Затем, с 1 февраля 2002 г., уголовная ответственность за легализацию (отмывание) наступала только в том случае, если финансовые операции и другие сделки с денежными средствами или иным имуществом совершались в крупном размере, т. е. на сумму, превышающую 2000 минимальных размеров оплаты труда (МРОТ). Это решение обоснованно критиковалось в юридической литературе, ведь главным основанием криминализации любого деяния является его общественная опасность. Вряд ли в период с 1 января 1997 г. (дата начала действия нового УК) по 1 февраля 2002 г. (момент вступления в действие Закона о противодействии легализации и установления минимальной границы наступления уголовной ответственности за легализацию) общественная опасность данного деяния уменьшилась настолько, что законодатель пошел на такую существенную декриминализацию, сделав ненаказуемой легализацию на сумму, меньшую или равную 2000 МРОТ. Справедливо отмечалось также, что, декриминализовав легализацию на сумму, равную или менее 2000 МРОТ, законодатель не предусмотрел за нее даже административной ответственности[252] (этот недостаток был устранен лишь последними изменениями, внесенными в УК Законом от 8 декабря 2003 г.: «крупный размер» перестал быть минимальной границей наступления уголовной ответственности за легализацию, а стал ее квалифицирующим признаком, предусмотренным ч. 2 ст. 174 (1741) УК РФ; изменилось и его количественное выражение; речь об этом пойдет ниже).
