Небезынтересен «коллективный портрет» первосвященников как судей высшего суда. «Во всем видна их набожность, и поднимающиеся по временам взоры как бы ищут неба. Но в то же время всякий, кажется, приметит, что в этих глазах тусклых, а у других сверкающих, проглядывается душа, изнуренная грехами или пылающая огнем жестокосердия и гордости. Все эти личности имеют вид смиренный; слова закона Божия нередко исходят из их уст; на лбу и на руках у них пергаментные листки исписаны все текстами Священного Писания. Как все это величаво! Какой поразительный вид праведности! Кажется, что эти судьи все делают только для Бога и по закону Божию; но увы! В этих лицемерах никто не находит правосудия и милости»[154].
Синедрион не имел права приводить в исполнение смертные приговоры (Иоанн. XVIII. 31), а без утверждения прокуратора Иудеи императорского легата Понтия Пилата приговор не имел и законной силы. Ознакомившись с обвинением, Пилат выразил неудовольствие, что его вмешивают в это дело (Иоанн. XVIII. 29). Как указывает Э. Ренан, «вплоть до разрушения Иерусалима римляне в своем управлении Иудеей принимали за правило не вмешиваться в религиозные распри евреев между собой»[155]. Однако Иисуса обвиняли также в том, что он присвоил себе титул «Царя Иудейского», чтобы восстановить против него римское государство, т. е. представляли как бунтовщика и государственного преступника.
Пилат спросил Христа, правда ли, что он Царь Иудейский (Матф. XXVII. 11; Марк. XV. 2; Лука. XXIII. 3; Иоанн. XVIII. 33). Иисус не отрицал, однако оговорился: «Царство мое не от мира сего», а затем объяснил характер своего царства – обладание истиной и возвещение ее (Иоанн. XVIII. 38). Именно в этом смысле и понял его Пилат, изучавший философию о правде и знавший пословицу «Тот царь, если кто поступает справедливо». И вышедши к иудеям, сказал им: ничего не нахожу виновного в этом человеке. «Когда вслед его выведен был и Иисус Христос, то Пилат, указывая на Него, еще повторил: я никакой вины не нахожу в Нем»[156].
Возможно, Пилат увидел в Иисусе религиозного мечтателя, но уж никак не государственного преступника. Как должностное лицо он имел полномочие отвергнуть смертный приговор, как представитель римского гражданского общества, воспитанный в духе уважения права и справедливости, он понимал, что для смертного приговора нет оснований, однако как судья (а именно в этой роли выступал прокуратор на данной стадии процесса, можно даже сказать, как судья кассационной инстанции) не нашел в себе мужества отвергнуть приговор синедриона. Проявив малодушие, Пилат снял с себя ответственность, на что как прокуратор не имел права, пытался «отклонить от себя суд и осуждение на смерть Невинного»[157]: сначала направил Христа как возмутителя спокойствия к Ироду, правителю Галилеи, а когда Ирод отослал Христа обратно, передал его на «суд толпы» (допустив тем самым еще одно нарушение: самосуды давно были запрещены законами Римской империи, и не знать этого римский вельможа не мог).
В те времена, как известно, существовал обычай отпускать («отдавать народу») одного из осужденных по случаю праздника Пасхи, и Пилат предложил отпустить «Царя Иудейского». Однако первосвященники, почувствовав угрозу своему коварному замыслу, стали подговаривать толпу (Матф. XXVII. 20; Марк. XV. 11) в пользу другого осужденного, ожидавшего смертной казни за совершение убийства, по прозвищу Варрава и по странной случайности также носившего имя Иисус. «Суд толпы», как правило, не является справедливым, мнение толпы основывается не на законе и фактах, а на сиюминутном, эмоциональном порыве, которым можно искусно управлять, чем и воспользовались первосвященники. Поднялся крик: «Отпусти нам не этого, а Иисуса Варраву», что и сделал Пилат.
Таким образом, именно «судом толпы», по существу, был утвержден приговор синедриона, а также определен вид казни – распятие на кресте. Это противоречило Моисееву Закону, осужденного на смерть следовало побить камнями, распятие же было римским способом казни, предназначенным для рабов и игравшим роль «усилителя бесчестия» для преступника. «Надлежало Пилату произнести наконец и смертный приговор на Узника, Которого он не мог защитить; но как теперь защититься самому, хотя несколько, от обличения совести? Горькая мысль не отступала от него, что он осуждает на смерть совершенно Невинного»[158]. Тогда слабый духом Пилат решился обратиться к обряду омовения рук (который у иудеев символизировал отсутствие вины в пролитии крови человека, найденного убитым – Второзак. XXI. 6) и тем самым снять с себя ответственность за участие в осуждении Иисуса на смерть, переложив ее на толпу, ответившую ему криком: «Кровь его на нас и наших детях» (Матф. XXVII. 24, 25).
Итак, судебный произвол свершился. Однако, как пишет Э.Ренан, «казнь была «законной» в том смысле, что непосредственной ее причиной был Закон, который составлял самую душу нации»[159]. «Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим» (Иоанн. XIX. 7), сказали Пилату, и ему нечего было на это возразить. Стоит только сожалеть, что Иудея не имела своих преторов, которые могли бы смягчить жестокость закона на основе права и справедливости. Христос был осужден «судом толпы», однако суд истории осудил и религиозную нетерпимость, послужившую главной причиной смерти Иисуса Христа, и «суд толпы» как форму отправления правосудия, и малодушие судьи Понтия Пилата.
Казнь Иисуса Христа и его чудодейственное воскрешение способствовали распространению его учения и формированию новой религии христианства. Исповедание христианства формально не было запрещено, но на практике ставило человека вне закона. Расправы над христианами приняли массовый характер в период правления императора Нерона, считавшего новую религию суеверием, зловредным для Римской империи. Поскольку никто не мог и помыслить о том, чтобы перечить Нерону, судебные процессы над последователями учения Христа превращались в фарс: «судьи вершили не правосудие, а судебный произвол, допуская многочисленные судебные ошибки»[160].
Несомненно, это были черные дни для римского общества, столь прославленного приверженностью идеям права и справедливости. Вероятно, такой регресс в деле правосудия объясняется как неприятием самими судьями сектантского религиозного учения, так и их страхом за собственную жизнь, всецело зависящую от всесильного и жестокого Нерона, ведь в Риме независимость судей не была гарантирована ни законом, ни императорским декретом.
Конечно, можно привести и другой пример, также подтверждающий, как много зависит от личности самого правителя. В 124 г. Адриан, вошедший в историю как весьма просвещенный и справедливый император, получил от проконсула Азии Квинта Граниана письмо, в котором тот выражал озабоченность по поводу осуждения христиан на основании лишь смутных слухов, порожденных народным воображением, при том что они не были уличены ни в каком ином преступлении, кроме одного – принадлежности к христианству. Эту позицию разделяли многие должностные лица империи, противники следственного производства, допускавшего так называемые подразумеваемые преступления. Адриан ответил следующим рескриптом: «Мне кажется, что это дело не может быть оставлено без рассмотрения, чтобы люди, вообще мирные, не подвергались неприятностям и чтобы клеветникам не была предоставлена полная свобода. Итак, если в твоей провинции есть люди, которые могут, по их уверению, предъявить против христиан солидные обвинения и в состоянии поддержать эти обвинения перед судом, то я не запрещаю им идти законным путем. Но я не разрешаю им ограничиваться прошениями и возбуждающими смуту криками. В подобных случаях всего лучше тебе самому знакомиться с жалобой. Итак, если кто выступит обвинителем и докажет, что христиане нарушают законы, назначай даже мучительные казни, смотря по важности поступка. Но также, клянусь Геркулесом, если кто клеветнически донесет на одного из них, накажи доносчика казнью еще более строгой, соответственной его злобе»[161].
Налицо непреложная истина: беспристрастное и справедливое правосудие невозможно, если судьи находятся в непосредственном подчинении правителя, воля или каприз которого становятся для них единственным «законом».
В период правления императора Марка Аврелия, символизирующего окончание античной эпохи, доброе имя было возвращено римскому правосудию. Однако вскоре Западная Римская империя падет под ударами варваров, и человечество на многие века забудет о римском праве, а христианство, оформившись организационно во вселенскую Церковь, создаст каноническое право, которое будет являться основным, а иногда и единственным для многих стран и народов вплоть до рецепции римского права.
