Необходимо различать объекты интеллектуальной собственности и иные виды информации, так как интеллектуальная собственность выделена законом в специально охраняемую сферу. Но это совсем не означает, что данную сферу нужно изолировать, рассматривать как самодостаточную и принципиально иную. Подтверждением тезиса об информационной природе интеллектуальной собственности может служить отсутствие определения объекта интеллектуальной собственности как такового. Вместо определения объекта вообще законом устанавливается конкретный перечень таких объектов. Как указывает В.О. Калятин: «Перечень объектов, охраняемых в рамках части 4 ГК, является исчерпывающим. Иные результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации существовать могут (достаточно вспомнить хотя бы доменные имена), но в отношении них не будут признаваться интеллектуальные права»[204]. Сошлемся также на позицию авторов статьи «Объект интеллектуальной собственности: сущность и понятие» Е.Н. Беляевой и М.Г. Доронина: «Формы представления информации слишком разнообразны. Именно этот факт позволяет многим исследователям отождествлять с понятием «информация» произведения, охраняемые авторским правом, объекты права промышленной собственности, объекты ноу-хау и др. <…> Но информация, составляющая объект интеллектуальной собственности, – это отдельный специфический вид информации. Далеко не любая информация может составлять объект интеллектуальной собственности. Для этого информация должна отвечать требованиям, установленным в национальном и международном законодательстве в области права интеллектуальной собственности»[205]. Уже более десяти лет доктор юридических наук, профессор М.А. Федотов отстаивает тезис о необходимости включения интеллектуальной собственности в информационное право: «Резко возросшая емкость передаваемых на любое расстояние цифровых сообщений породила широко известное выражение “информационные магистрали” или «информационная инфраструктура». Безусловно, в таком контексте корневое слово “информация” есть общий термин, относящийся ко всем произведениям, охраняемым авторским правом, либо услугам, подлежащим охране смежными правами, или же просто к фактической информации. На практике информация, циркулирующая по таким “магистралям”, часто представлена именно охраняемыми произведениями или исполнениями. Таким образом, налицо связь информационного права и права интеллектуальной собственности»[206].
В условиях информационного общества переосмысление правового регулирования через призму общественного блага, общественного достояния и государственной собственности становится все более востребованным. Ведущий научный сотрудник Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации Г.Т. Чернобель, обосновывая, что в современном мире первостепенное значение имеет понимание права не как меры свободы, а как меры социального блага, указывает следующее: «Правовое обеспечение общественных интересов, отражающих общие объективные потребности и телеологически направленных на благо всего общества, гарантирует обеспечение личностных интересов, личностных благ, что и определяет ценностную социальную приоритетность интересов общества в целом… Единичное не существует без общего. Благосостояние отдельной человеческой личности неразрывно связано с благосостоянием всего общества, в котором она обитает»[207].
Неудивительно, что сегодня широкое распространение получил подход к интеллектуальной собственности как к «информационному общественному достоянию» (information commons). Так, по мнению американского писателя и общественного деятеля Дэвида Болье (David Bollier), «обращение к общественному достоянию помогает различать интересы индустрии и интересы общественности и творцов. Индустрия контента говорит об авторском праве, как если бы оно было вечным, самоочевидным правомочием, а не достигнутой средствами переговоров политической сделкой, в которой общественность имеет свои самостоятельные интересы»[208].
Необходимо также упомянуть движение за доступ к знанию (access to knowledge), объединяющее группы активистов в различных странах мира (прежде всего, в США, Великобритании, Бразилии, Аргентине и Египте). Медицина, сельское хозяйство, программное обеспечение, музыка и другие культурные ценности рассматриваются как сферы, где доступ к знанию является ключевым фактором развития, а одной из центральных идей движения является критика нарратива, на основе которого сегодня легитимизуется расширение сферы действия права интеллектуальной собственности[209].
Наконец, заслуживает внимания проект Договора о доступе к знанию (Treaty on Access to Knowledge), который рассматривался Всемирной организацией интеллектуальной собственности в 2005 году[210]. Хотя первоначальными инициаторами договора выступили Аргентина и Бразилия[211], проект договора поддержали и развили некоммерческие объединения библиотек, потребителей, представители академического сообщества и инновационного бизнеса различных стран. Ведущими идеями договора были введение строгих и эксплицитно выраженных исключений и ограничений авторского и патентного права, а также обеспечение открытого доступа к исследованиям, которые финансируются за счет общества.
Последние примеры касаются тех инициатив, которые направлены на реформирование права интеллектуальной собственности. Но нас в данном случае интересует не столько их содержательное наполнение (можно спорить относительно обоснования выдвигаемой аргументации, ее рациональности и достаточности), сколько иллюстративность приведенных примеров с точки зрения изменений, происходящих на уровне мировоззрения. Если еще недавно право интеллектуальной собственности воспринималось в плоскости защиты прав тех, кто создает интеллектуальные и культурные ценности, то сегодня оно рассматривается в более широком контексте как сфера права, регулирующая доступ к информации и знанию.
Глава 2. Парадигмы в праве: теория и практика
Процесс обновления в праве по определению является медленным и выжидательным, потому что в наших обществах право выполняет щепетильную и ценную задачу установления правовых границ между прошлым и будущим, между людьми, вещами и словами, а также между конкретной ситуацией и действующим правом как целым… Ожидание того, что практикующие юристы будут вести себя как инструменты или средства по отношению к внешнему регулированию, было бы для них оскорбительно. Цели регулирования и само регулирование могут быть только предложены, но не навязаны им. Необходимо принимать в расчет собственную динамику права, его собственный закон становления (devenir).
Серж Гутуес, Пауль де Херт и Лаурент де Суттер[212]
§ 1. Понятие парадигмы в естественных и гуманитарных науках
Этимология термина «парадигма» связана с древнегреческим словом παράδειγμα (paradeigma), которое в переводе имеет значение «пример, модель, образец». Наиболее устоявшееся значение парадигма имеет в лингвистике, где обозначает список словоформ, принадлежащих одной лексеме. В истории философии значения понятия «парадигма» варьируются. Платон использовал понятие парадигмы в своей космогонии, а также в своем учении о государстве[213]. Аристотель понимал парадигму как вид индукции[214]. Дискуссионным, в частности, остается вопрос о приоритете онтологического или гносеологического смысла, о внутренней связи санскритской морфемы «пара» и производных от нее слов, используемых в ведической литературе, с древнегреческим словом «paradeigma»[215].
Новую жизнь понятие «парадигма» получило после выхода в свет книги Томаса Куна (Thomas Kuhn) «Структура научных революций» (1962). В своей книге Кун дает несколько определений понятия, постоянно уточняя его значение. Прежде всего, парадигма – это модель, основанная на примерах, которая детерминирует традицию научного исследования[216]. В целях прояснения понятия автор ссылается на понимание парадигмы в грамматике, однако значение, которым он наделяет парадигму, скорее, ближе к ее философскому истолкованию[217]. Если грамматические формы различных слов являются взаимозаменяемыми, то образцы или модели в сфере научного познания индивидуальны. Их роль аналогична роли судебных прецедентов, которые выступают в качестве образца или примера для решения целой группы дел[218].
Мы привели эксплицитные дефиниции парадигмы, однако понятно, что для базового понятия такие определения являются недостаточными. Кроме того, после тщательного изучения критики выявили очевидную неоднозначность понятия, которое меняет свой смысл в зависимости от контекста[219]. В «Дополнении 1969 года», отвечая на критику, Кун сделал попытку дать более точное определение понятия.
