Совершение преступления случайным преступником является своеобразным проявлением внутренней и внешней случайности. С одной стороны, случайный преступник[26] является случайным именно потому, что совершенное им деяние противоречит основной направленности его личности. Необходимым и обычным результатом всей его предшествовавшей преступлению жизни являлось правомерное поведение. Подобное поведение и базировалось на основной направленности личности, что позволяет говорить о совершении таким лицом преступления как о проявлении внешней случайности: внешней, по отношению к личности. В то же время случайный преступник обладает такими субъективными свойствами, которые в определенной ситуации и под воздействием этой ситуации «срабатывают» таким образом, что он совершает преступление. И это преступление будет являться проявлением внутренней случайности: внутренней преимущественно по отношению к ситуации. В целом же такое взаимодействие проявлений двух видов случайности дает нам основание для выделения случайных преступников.
Еще раз хочу обратить внимание на то, что одно и то же явление под разным углом зрения может выглядеть по-разному. Точка отсчета делает случайное необходимым, а необходимое случайным, плохое – хорошим, а хорошее – плохим. П. Коэльо в «Дьяволе и сеньорите Прим» рассказывает притчу о том, как Леонардо да Винчи писал свою «Тайную вечерю»: Христа и Иуду он писал с одного и того же человека в разные периоды его жизни[27].
Это довольное схематичное деление проявлений внешних и внутренних случайностей применительно к случайному преступнику. Детальное изучение любого преступления, совершенного случайным преступником, и личности самого случайного преступника может выявить множество проявлений и внутренней, и внешней случайности по отношению и к личности, и к ситуации. Помимо всего прочего и само преступление может носить случайный характер.
Серьезного философского осмысления требует такое явление, как патология права. В современном русском языке под патологией понимается болезненное, ненормальное, уродливое отклонение от нормы. Таким образом, под патологией права следует понимать уродливое отклонение от права, противоречащее общим принципам и самой сущности права как формы существования признанной обществом и охраняемой государством справедливости, закамуфлированное под право. Я специально обращаю внимание на уродливый характер этих отклонений, так как сами по себе отклонения от права были, есть и будут. Достаточно сказать, что запрещение пересекать улицу на красный свет светофора в той или иной степени нарушается во всех уголках планеты. С нарушителями борются, как правило, штрафами, которые в некоторых странах бывают весьма значительными, но никому в голову не приходило до сих пор разрешить или даже предписать работникам органов дорожной полиции отстреливать таковых на месте. Однако в литературных футурологических произведениях такая версия рассматривается уже достаточно давно.
Патология права – термин достаточно условный, не позволяющий ухватить всю тонкость феномена, поэтому его следует рассматривать, во всяком случае на этом этапе исследования, через патологию закона, патологию нормоприменения и патологию правосознания.
Начать, однако, следует все же с идеологических и политических основ феномена патологии права. В этой связи напомню, что в 50-60-х гг. прошлого века были очень популярны тезисы об очень скором отмирании государства и права. Это была как бы вторая волна революционного романтизма 20-х гг., когда начинало строиться государство нового типа. Советская теория права также какое-то время постулировала этот тезис, пока теоретики не осознали всю глупость складывающегося положения и очень тихо перестали его упоминать, а если и упоминали, то относили наступление этого периода на очень далекое будущее. Но если право будет отмирать, то надо ли уделять ему столь пристальное внимание[28]?
Следует заметить, что социальная практика пошла совсем по другому пути. Именно в 50-60-е гг. были приняты важные решения об укреплении правовой службы в народном хозяйстве, о повышении качества юридической подготовки кадров и ряд других, что было прямо противоположно ситуации 20-30-х гг., когда подготовка юридических кадров исчислялась десятками и сотнями на всю страну, учебников по юридическим дисциплинам не издавалось, правовая пропаганда полностью отсутствовала, законы подменялись постановлениями партии и правительства[29].
Не способствовало укреплению правовых основ общества и господство однопартийной системы, получившее правовое закрепление в ст. 6 Конституции СССР 1977 г.[30] Раз КПСС является «руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы», значит, ее решения являются первичными по отношению к закону. Так и было долгие годы: закон подменялся решениями партии, а позже решениями партии и правительства. Эта последняя чеканная формулировка прекрасно известна всем гражданам СНГ старше двадцати лет. На практике это привело к тому, что принятые и вступившие в силу законы не применялись до тех пор, пока не были объявлены приказами по министерствам и ведомствам. Очевидное заблуждение получило тем не менее широкое распространение и глубоко укоренившееся в сознании даже профессиональных практикующих юристов тех лет.
Не удивительно, что на этой почве стал процветать и крепнуть правовой нигилизм.
Конечно, история правового нигилизма на Руси соседствует с историей позитивного, писаного права. Достаточно вспомнить известный тезис, авторство которого приписывается
М. В. Ломоносову, о жестокости российских законов, смягчаемых их неисполнением, и такие образчики народной мудрости, как «закон, что дышло, как повернул, так и вышло». Однако правовой нигилизм в условиях малой социальной мобильности и почти полного отсутствия коммуникационных связей в обществе и правовой нигилизм в современных условиях – это совершенно разные по своей социальной силе и социальной значимости вещи. Будучи социально заразным, правовой нигилизм становится социально опасным тогда, когда, как идея, охватывает огромные слои пусть поверхностно, но образованного и поголовно грамотного населения. Достигнув пика своего развития, он становится просто разрушительным. Известная «война законов» 1990–1991 гг. – противостояние союзного и республиканского законодателя в те годы – привела к весьма трагическим последствиям.
Любые социальные процессы по своей природе весьма инерционны: набрав обороты они не в состоянии прекратиться в одночасье. Война законов с союзного уровня очень естественно и плавно перекочевала на уровень федеральный в Российской Федерации. Федеральное законодательство и законодательство субъектов Федерации в 1992–2000 гг. очень сильно стали противоречить друг другу. Конституционный Суд Российской Федерации принял не одно постановление по этому поводу, а Генеральный прокурор РФ направил сотни представлений, но дело с места не двигалось. Только с 2000 г. стала проводится планомерная и кропотливая работа по приведению в соответствие федеральному законодательству законодательства субъектов Федерации. Но она до сих пор не завершена и противодействие этому процессу не прекратилось, что неизбежно начинает проявляться в поведении многих людей, незаконных, нелегитимных и противоправных действиях и поступках.
К этому приложили руку не только политики, но и юристы. Именно в конце 80-х – начале 90-х гг. стали в огромном количестве плодиться и культивироваться псевдонаучные фразы и «общенаучные подходы», которых не было, а в ряде случае и быть не могло. Наибольшую известность получило поклонение тезису: «Дозволено все, что не запрещено». На самом деле количество запретов не сокращалось, но они стали приобретать иную форму, выливаясь зачастую в откровенные поборы. Кто-то из юристов дал этому интегративную, крайне саркастическую и забавную одновременно оценку, описывая четыре европейских типа права: «английская система: можно все, кроме того, что нельзя; немецкая система: нельзя ничего, кроме того, что можно; французская система: можно все, даже то, что нельзя; русская система: нельзя ничего, даже того, что можно»[31].
Поскольку постановлений партии и правительства уже не было, законы регламентировали далеко не все аспекты и сферы общественных отношений, которые нуждались в регламентации, а желание жить по «партийным понятиям» вошло в плоть и кровь едва ли не всех профессиональных управленцев и не только их, то жизнь родила новый феномен в виде «указного права», когда Президент России своими указами стал вторгаться явно не в свою сферу и регулировать все, что ему хотелось. Очень часто эти указы вступали в прямое противоречие с Конституцией и законами[32]. По сути дела речь идет о новой форме правового нигилизма, демонстрируемого высшей властью, которая сама должна подчиняться законам, а не «гнуть» их в нужном для себя направлении и показывать пример такого подчинения своим согражданам. Очень часто принятие таких указов объяснялось необходимостью построения нового, демократического и даже правового государства. При этом полностью игнорировалось то очевидное обстоятельство, что строить государство, тем более государство правовое, попирая самое право, в принципе невозможно. Я уже не говорю о том, что составители указов просто не понимали того, что «смысл права, правового регулирования сохраняется постольку, поскольку имеется развитая государственность»[33].
