По-видимому, существуют черты, закономерности, сущностные свойства, которые выражают единство мышления, сознания, познания. Собственно, поэтому обозначающие их понятия нередко используются как синонимы, заменяя друг друга. Это видно и из часто цитируемого изречения В. И. Ленина «…от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности».[11]
Тем не менее некоторые черты разделяют процессы сознания, познания, мышления. Иначе было бы беспредметным их раздельное исследование, описание. Оставаясь на почве права, скажем, что мышление как процесс отличается следующими чертами: активностью, преобразующей направленностью, нацеленностью на решение мыслительных задач. Вполне возможно, что такое разграничение либо недостаточно, либо не вполне корректно для философа и психолога, Но попробуем показать, что на материале права и правовой практики оно выражает многое.
Если взять изданные на русском языке книги по праву за долгий период, то можно видеть, что отношение правоведения к мышлению как к реальному процессу жизнедеятельности человека и как к социальной деятельности довольно неоднозначно. В ряде работ правоведы с уважением писали о юридическом мышлении, о правоведении, о профессиональном мышлении юриста. В то же время некоторые специалисты в области судебной (или юридической) психологии, где, казалось бы, оно является одним из ключевых, употребляя это понятие, как бы снижали его ценность, рассматривали мимоходом, скрывая его за «спиной» других понятий, представляющихся им более важными. Вряд ли особенно интересно показывать это на многих текстах, но пару примеров привести стоит. Вот, например, вызвавшая в свое время живой интерес специалистов работа В. Л. Васильева «Юридическая психология».[12] Если внимательно читать оглавление работы, то можно обнаружить главу «Правосознание», а о правовом мышлении нет ничего. И лишь говоря о профессиограмме юридических профессий, в частности следователей, автор в одном ряду указывает на необходимые особенности и качества следственного воображения и мышления. И все же в правовой науке активизировались и развивались исследования некоторых направлений правового мышления. Так, мыслительную деятельность по решению очень важного класса задач подробно изучал В. Н. Кудрявцев.[13] Это задачи на квалификацию преступлений, т. е. получение правовой оценки поступка человека с позиций уголовного закона, ответа на вопрос: является ли этот поступок преступлением, предусмотренным в уголовном законе, или нет? Решение этих задач осуществляется, по мнению автора, на основе логической программы и с учетом эвристических особенностей мышления.
Подробно и многократно исследовались проблемы мыслительной деятельности на материалах доказывания в уголовном процессе, т. е. собирания, проверки и оценки доказательств виновности или невиновности лица, обвиняемого либо подозреваемого в совершении преступления Особенно много в этой сфере сделали такие специалисты как Н. Л. Гранат, Ю. М. Грошевой, А. В. Дулов, В. Е. Коновалова, И. М. Лузгин, А. Р. Ратинов и др. Раскрывая специфику мыслительной деятельности следователя, суда, они стремились показать типы задач, решаемых в процессе доказывания, выявить место дискурсивного (творческого) мышления, следственной интуиции, роль моделирования, внутреннего убеждения следователя и суда. Так, Н. Л. Гранат и А. Р. Ратинов, если суммировать их взгляды, изложенные в ряде работ, считают, что психологические особенности мышления следователя заключаются в наличии специальных типов проблемных ситуаций и видов задач, в использовании в мышлении профессиональных структур (систем, моделей, образов) и профессиональных мыслительных приемов (способов) действия, а также в определенном сочетании мыслительных операций и специфическом функционировании отдельных механизмов мышления (версии, внутреннего убеждения и т. д.) при решении следственных задач.
Вообще можно с полным правом сказать, пока речь идет о том, что юристы называют индивидуальной правоприменительной деятельностью, т. е. пока рассматривается решение профессиональных задач должностными лицами в связи с совершением конкретного преступления конкретным лицом, понятие «мышление» используется достаточно широко. И это понятно. Анализируется активная деятельность субъекта, который обязан принимать решения и принимает их. Тут и естественный интерес не к сознанию, не к познанию, а именно к мышлению.
Иной выглядит юридическая литература, посвященная более общим вопросам борьбы с преступностью, например проведению профилактических мер, роли социального контроля, деятельности общественности в этой сфере. Возьмем для примера одну из самых авторитетных коллективных работ – «Курс советской криминологии».[14] Здесь довольно подробно рассматриваются проблемы предупреждения преступлений. Отмечается, что оно осуществляется широким кругом субъектов: государственными и общественными организациями, гражданами. Характеризуются такие виды деятельности, как планирование предупреждения преступлений, криминологическое прогнозирование. Но понятия правового, социально-правового или криминологического мышления в этой работе нет. Далее, обратимся к весьма представительному сборнику «Преподавание юридической психологии и ее практическое применение в свете решений партии и правительства» (Материалы межвузовской конференции).[15] В известном смысле это – зеркало современного состояния юридической психологии и пограничных с нею правовых наук. Здесь опубликованы материалы целого ряда докладов, сообщений, посвященных вопросам правового сознания. Но вот понятие «мышление» встречается всего лишь один раз и опять-таки применительно к профессиональной деятельности сотрудников правоохранительных органов при решении служебных задач. Там же, где речь идет о психологии борьбы с правонарушениями как о социальном процессе, это понятие вообще отсутствует.
Аналогичное положение характерно практически для работ, посвященных отражению права и правовой практики общества, отдельных групп населения либо собственно правовой деятельности этих субъектов. То есть во всех практически случаях, когда научный анализ выходит за пределы профессиональной деятельности работников правоохранительных органов, понятие «мышление» исчезает.
Но игнорировать социальное отражение полностью нельзя. И на первый план выходят либо исследования правосознания, либо таких его форм, как общественное мнение. Думается, что случайности здесь нет. Правосознание обычно трактуется правоведами как сфера общественного, группового и индивидуального сознания, отражающая правовую действительность в форме юридических знаний, оценочных отношений к праву и практике его применения, правовых установок и ценностных ориентаций, регулирующих человеческое поведение в юридически значимых ситуациях. Это определение принадлежит юристам В. И. Каминской и А. Р. Ратинову. Авторы полагают далее, что результатами функционирования правосознания являются: правовая подготовка, ценностные отношения к праву, практике его применения, правовые установки и ориентации, а эмпирическими показателями оказываются соответственно юридические знания и умения, оценочные суждения (мнения) и, наконец, поведенческие позиции (решения).[16] Нетрудно заметить, что центр тяжести при раскрытии правосознания лежит на процессе отражения действительности. Отражение берется как смысловой центр правосознания, и именно его результаты влияют на поведение людей. При этом регулятивная функция правосознания вообще не раскрывается, а вся интеллектуальная деятельность сводится к пассивному отражению в сознании принятых кем-то установок и ориентаций.
На этой основе другие авторы в работе, посвященной правосознанию работников органов внутренних дел, проявив меньшую осторожность, уже прямо написали, что «важнейшей функцией социалистического правосознания выступает гносеологическая, отражательная».[17] Тезис изложен не очень удачно, но сказали авторы именно то, что хотели. Поэтому даже там, где они обращались к регулятивной функции правосознания, основное внимание было уделено все же тому, как формируется правосознание.
Случайно ли, что деятельность профессионалов на уровне индивидуальных правовых решений связывается с правовым (юридическим) профессиональным мышлением, применительно же к обществу и социальным группам господствующим становится понятие правового, сознания, отражения? На наш взгляд, в этом проявились, осознанно или нет, наследие бесконтрольного функционирования административной системы, фактическое игнорирование ленинских идей в сфере охраны законности и правопорядка. Изначально для подлинного социализма законность и народовластие неразделимы. Нам никак нельзя забывать того, что В. И. Ленин призывал к разнообразию форм и методов борьбы с преступностью, повышению социальной активности трудящихся. Сложившаяся же пирамида плохо контролируемой правоохранительной власти неявно исходит из допущения того, что народ должен усвоить и выполнить сформулированные наверху предписания. А тогда в социально-правовом или просто юридическом мышлении нет никакой нужды. Правосознание, т. е. отражение закона, выглядит куда более приемлемой формой интеллектуальной деятельности общества. Конечно же, это не значит, что понятие правосознания неверно, ненужно, непригодно. Это очень важное понятие, охватывающее собой реальные вещи. Но в сложившемся употреблении оно не соответствует происходящим в нашем обществе переменам.
