В российском гражданском процессе по вопросу допустимости доказательств иностранное право не применяется. Например, существуют конвенционные нормы, которые не требуют, чтобы договор заключался или подтверждался в письменной форме или подчинялся этому требованию в отношении формы. Наличие договора может доказываться любыми средствами, включая свидетельские показания[45].
Но право на защиту может возникнуть у иностранного лица в силу действия именно этих предписаний. Во Франции вопрос о допустимости относят к вопросам формы сделки, т. е. доказывание существования сделки подчиняется месту ее совершения. Это означает, что для сферы торгового бизнеса (ст. 109 ФГК) установлено правило, по которому коммерческий суд вправе по своему усмотрению допустить свидетельские показания по любому спору из договора купли-продажи.
«Многие годы коллизионные нормы рассматривались преимущественно в рамках международного частного права, гражданского и торгового права в целях регулирования противоречий между нормами права иностранных государств. Коллизионные нормы встречались в конституционном и административном праве, им посвящены главы и статьи законов о судах и судопроизводстве»[46].
Общеизвестно, что правосудие – это деятельность, осуществляемая в строго определенной процессуальной форме, и одним из непременных ее требований является то, что суд может основывать свое решение только на фактах, которые были доказаны в процессе, т. е. были установлены в судебном заседании с помощью судебных доказательств.
Принцип непосредственности гражданского процессуального права (ст. 146, 151, 152, 162 ГПК РСФСР) выражает требование, определяющее обязанность уполномоченных органов государства и должностных лиц получать доказательства из первоисточника, лично исследовать и использовать их при обосновании выводов по делу.
Но действие национальных гражданских процессуальных норм при рассмотрении гражданского дела ограничено в пространстве, т. е. действует процессуальный закон по месту совершения соответствующего процессуального действия[47].
При применении к гражданским отношениям иностранного права суд, арбитражный суд, третейский суд или административный орган действует на основании норм, включенных в национальную правовую систему (ст. 1186 ГК РФ)[48].
Н. И. Марышева, анализируя ст. 10 ГПК, приходит к выводу, что под иностранным правом следует понимать только его материальное право, но в процессуальном аспекте[49].
Л. А. Лунц и Н. И. Марышева рассматривают вопросы доказательственной силы судебных и административных (служебных) документов с точки зрения процессуальных правоотношений, но в коллизионном аспекте[50].
Этот аспект, на наш взгляд, характеризуется общей тенденцией к интенсификации международного взаимодействия судебных, несудебных форм защиты гражданских прав и охраняемых законом интересов права различных стран, а также тем, что материальными являются и юридико-оценочные нормы, устанавливающие правила применения коллизионных норм и признаки юридических коллизий, юридические приоритеты (например, и. 2 ст. 3 ГК РФ), обязательное юридическое соответствие, способы принятия решения в коллизионных ситуациях. При этом нарушение или неправильное применение материальной либо процессуальной нормы иностранного закона (как и отсылающей к нему коллизионной нормы) служит основанием для отмены или изменения решения в кассационном порядке или в порядке надзора (ст. 270, 288, 304 АПК РФ).
Отсылка к иностранному праву предполагает отсылку только к нормам материального права или к праву иностранных государств в целом (т. е. и коллизионному, и процессуальному). Если же отсылку понимать как непосредственно отсылающую к коллизионному праву иностранного государства, тогда могут возникнуть проблемы обратной отсылки, трансмиссии, ordre public и др.
Оценивая значение отсылки к процессуальному праву иностранного государства, например, к праву и практике ЕСПЧ, регламенту ЕСПЧ, следует учитывать специфику правовых последствий, которые возникают как результат правоприменения.
Таким образом, можно констатировать, что национальные судебные учреждения должны сообразовывать свою практику с положениями Конвенции о защите прав человека и основных свобод и следовать ее требованиям. При этом субъектами этого права являются не только государства-члены, но и частные лица, находящиеся под юрисдикцией государств – участников Конвенции, которые могут обращаться в ЕСПЧ при соблюдении конвенционных условий, но независимо от согласия государства[51].
В настоящий момент случаи применения такого права рассматриваются как изъятия из общего принципа применения в вопросах судопроизводства закона суда (lex fori) с необходимой фиксацией их в законодательстве (или международном договоре)[52]. Однако такие случаи следует рассматривать и через призму юридического оформления связи правовых систем, так как механизм интеграции конвенционных норм и, тем более, судебной практики ЕСПЧ в систему национального права не предусмотрен.
На наш взгляд, трудно переоценить роль, которую играют в современном мире многосторонние соглашения по вопросам международного гражданского процесса. Их значение объясняется прежде всего тем, что компетенция судебной власти в области гражданских дел ограничена правилами отдельной страны.
Следует отметить, что признание действия иностранных законов происходит лишь в силу «международной вежливости» и только путем заключения международных соглашений может осуществляться правовое сотрудничество, исполнение судебных поручений, признание и исполнение судебных решений. В основе этого лежит Гаагская конвенция 1954 г. о международном гражданском процессе.
К группе Гаагских конвенций в области гражданского процесса относятся также конвенции, регулирующие вопросы подсудности и признания иностранных решений. Важнейшие из них Гаагская конвенция о признании и исполнении решений в области содержания детей 1958 г., Гаагская конвенция о признании и исполнении решений об алиментных обязательствах 1973 г. и Гаагская конвенция об освобождении иностранных официальных документов от легализации 1961 г.
Значительную группу Гаагских конвенций составляют часто именуемые «смешанными» конвенции, в которых содержатся как коллизионные нормы, так и правила о подсудности и признании иностранных судебных решений.
Не случайно в современной российской юридической литературе, европейских учебниках по международному частному праву рекомендуется перед применением коллизионных норм внутреннего законодательства проверить, не существует ли какого-либо международного договора, содержащего соответствующее правило по возникшему вопросу применения права[53].
Что же касается унификации коллизионных норм, то на Гаагских конференциях по международному частному праву было предпринято несколько удачных попыток сократить число вопросов, по которым наблюдается расхождение действующих в различных странах правил, регулирующих выбор применимого права и оформление документов, как судебных, так и несудебных. Этой же цели служат и многочисленные двусторонние соглашения (например, договоры о правовой помощи и правовых отношениях).
T. Н. Нешатаева, говоря о все большем единении мира людей, утверждает, что «человек становится “гражданином мира”, ибо количество препятствий и ограничений его правового положения, закрепленных в национальном праве, постоянно уменьшается»[54].
По мнению В. В. Гаврилова, происходит «расширение сферы международных отношений имущественного и неимущественного характера, в которые все активнее вступают различные государственные органы, общественные организации, юридические лица и граждане России»[55].
На современных глобальных тенденциях развития международного частного права останавливается Л. П. Ануфриева, обращая внимание на проблемы в сфере компьютерных и телекоммуникационных технологий, «которые с точки зрения совершенствования законодательства и систематизации права требуют внутренней переработки актов и в которых, несомненно, заложены далеко идущие перспективы развития международного частного права»[56].
М. М. Богуславский выделяет научно-техническую революцию как важнейший фактор развития сферы действия международного частного права, при этом к числу общих тенденций относит «общее стремление к унификации правовых норм как посредством заключения международных договоров универсального и регионального характера в пределах интеграционных группировок, так и путем принятия типовых законов»[57].
В настоящее время ввиду отсутствия универсальных, унифицированных правил поведения, т. е. единообразного правового регулирования общественных отношений всего населения Земли независимо от его места обитания, проживания, нахождения на той или иной части (территории) планеты, происходит становление базовых организационных (организационно-правовых) форм планетарного построения международного порядка. Создание международного правопорядка – это основная целевая установка прогрессивной научной мысли мирового сообщества.
