Предлагаемая книга – пятое уточненное издание известного учебника (Реформатский А.А. Введение в языковедение. М., 1967), соответствующего стандартной программе курса «Введение в языкознание». Книга содержит развернутые сведения по всем основным разделам языкознания и может служить не только стандартным учебником, но и ценным справочником по вопросам общего языкознания.
Александр Александрович Реформатский
Схема размещения языковых семей и объединений
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ РЕФОРМАТСКИЙ И ЕГО КНИГА
В 1947 г. на прилавках книжных магазинов появилась небольшая по объему книга в мягком бежевом переплете, изданная «Учпедгизом» приличным по тому времени тиражом в 55 тыс. экз., но, тем не менее, быстро разошедшаяся и столь же быстро ставшая знаменитой среди преподавателей и студентов. На титульном листе значилось: «А. А. Реформатский. Введение в языковедение. Пособие для учительских институтов». Скромное определение жанра и предназначения книги не могло заслонить очевидного факта – ее выход был знаменательным событием не только в сфере преподавания общего языкознания, но и в сфере отечественной науки о языке.
Педагогическая значимость этой книги 47–летнего ученого состояла в том, что она являла собой первый учебник нового типа, содержавший современное изложение одного из важнейших филологических курсов и полностью соответствующий нормативной программе. Но это было не то новое слово, которое строится на отрицании предшествующей традиции; для А. А. преемственность развития научной мысли была не риторической абстракцией, а живо ощущавшейся им духовной связанностью ученых разных поколений. Он сам полушутя, полусерьезно называл себя внуком Ф. Ф. Фортунатова – основателя Московской лингвистической школы и одного из наиболее крупных языковедов России.
Секрет такого «родственного» самоопределения помогает раскрыть посвящение, помещенное на обороте титульного листа учебника: «Памяти автора «Краткого введения в науку о языке», моего дорогого учителя Д. Н. Ушакова посвящаю свой труд». Д. Н. Ушаков, обессмертивший свое имя редактированием «Толкового словаря русского языка» (в обиходе именуемого «ушаковским»), был для А. А. больше, чем преподавателем по университету и руководителем по аспирантуре, – А. А. считал его своим «научным отцом», а поскольку Дмитрий Николаевич («отец») был воспитанником («сыном») Фортунатова, то из этого следовало, что А. А., любимый ученик Ушакова, приходится Филиппу Федоровичу «внуком» в науке!
А. А. дорожил и гордился своим научным «родством», но верность учителям никогда не становилась для него основанием чураться нового, и в своих лекциях, из которых вырос учебник, он стремился сочетать классику российского и мирового язковедения с сегодняшним видением основных проблем языка, в том числе и со своими собственными представлениями. Преподавательской деятельности в разных московских вузах – от МГУ до Литературного института – он отдал 20 лет жизни (1939–1959), в дальнейшем его педагогическое дарование находило воплощение в работе с аспирантами.
О его лекциях шла молва по Москве, а иногородние ученики разносили славу о них по всей стране. Он стал легендарным лектором благодаря умению пленять слушателей отточенностью формулировки, логической ясностью аргументации, неизбитостью языка, неожиданностью ассоциаций, огромной общей эрудицией; ему в полной мере был присущ, говоря словами Андрея Белого, «редчайший дар – увидеть научный ландшафт как феномен культуры»[ 1 ]. Эти слова относятся к отцу А. А. – профессору химии А. Н. Реформатскому, но сын в данном случае счастливо унаследовал дарование отца, и, может быть, наибольшую привлекательность его лекциям придавал именно широкий культурный фон, превращавший узкоспециальную и ожидаемо суховатую лекцию в увлекательное речевое произведение. И, наконец, далеко не последнюю роль играл в этом его природный артистизм, отшлифованный в молодые годы занятиями в студии В. Э. Мейерхольда и бесконечными хождениями по обожаемым театрам.
Стоит ли удивляться, что учебник прославленного лектора был нарасхват и популярность его не уменьшалась, а скорее возрастала в результате разнузданной «критики», развернувшейся после выхода книги. Это было в духе того времени, в ход шли привычные ярлыки – «политическая неграмотность», «низкопоклонство перед реакционной буржуазной наукой», «сознательная фальсификация» и т. п. В те годы подобная травля легко могла поставить точку не только в научной карьере, но и в самой жизни человека. К счастью, времена меняются, беда обошла и учебник, и его автора.
А затем последовали еще три издания (1955, 1960, 1967), объем книги увеличивался, и в последнем издании она уже втрое превосходила учебник 1947 г. По учебнику Реформатского учились несколько поколений филологов, многие среди них сами стали известными учеными. Вышедшее в издательстве «Просвещение» (редактор – Г. В. Карпюк), «Введение в языковедение» 1967 г. стало самым полным и последовательным изложением основ лингвистических знаний, поистине образцовым в этом жанре научно–учебных изданий. И на всех вариантах учебника лежит яркий отпечаток личности автора – глубокого ученого и мастера научной прозы.
Именно то обстоятельство, что книга написана не просто блистательным педагогом, но одним из виднейших отечественных языковедов, сразу сделало ее чем–то большим, чем просто учебником для начинающих филологов. К ней часто и охотно обращались вполне зрелые ученые разных лингвистических (и не только) специальностей, когда им требовалась ссылка на авторитетное мнение общего языковеда, особенно в области фонологии, в развитии которой А. А. Реформатский сыграл выдающуюся роль как один из создателей и теоретиков Московской фонологической школы[ 2 ].
И вот прошло почти 50 лет после выхода и более 30 лет с момента последней авторской переработки книги, которую А. А. считал главным делом своей жизни. Книга давно стала недоступной не только в продаже, но и во многих библиотеках. Потребность в таком учебнике ощущается все острее, и когда издательство «Аспект Пресс» выступило с инициативой его переиздания, это явилось более чем своевременным начинанием. Само собой разумелось, что в основу нового издания кладется последнее издание учебника, и мне было предложено просмотреть и подготовить текст с учетом сегодняшних научных и иных реалий, но при этом было высказано пожелание ограничиться минимальной правкой в интересах оперативности издания.
С такими напутствиями я приступил к работе и сразу же столкнулся с немалыми трудностями жанрово–технического и этического порядка. Как перед всяким научным редактором, готовящим к переизданию труд покойного ученого (а в данном случае еще и близкого учителя), передо мной был выбор из нескольких возможностей.
Можно было, ничего не меняя, удовлетвориться косметическими поправками (главным образом, по линии политико–административной номенклатуры), относясь к тексту Реформатского как к музейной реликвии и надеясь на то, что читатель в своем восприятии сам сделает скидку на тридцатилетие, отделяющее нас сегодняшних от тех лет.
Это путь заведомо самый простой и при этом не самый плохой, если иметь в виду читателей, помнящих то время. Но ведь главным потребителем учебника является сегодняшний студент–первокурсник, чья живая историческая память не простирается далее пяти–шести лет, так что даже период горбачевской перестройки находится для него почти за гранью сознательной жизни. Тем более странными покажутся в контексте нынешней политической жизни насквозь идеологизированные пассажи о торжестве ленинской национальной политики в СССР, осуществляющем переход к коммунизму. Многие люди, родившиеся после 1970 г., могут и не знать, что наличие такой «идеологической выдержанности» было условием «проходимости» книги, особенно когда речь шла об учебниках по общественным наукам, к каковым традиционно относится языкознание. Это были условия игры, которые автор вынужденно принимал в интересах главной цели – выхода книги. Нет никаких сомнений в том, что, будь А. А. жив, он непременно при новой переработке текста постарался бы освободить его от ритуальной идеологизации.
Таким образом, стало очевидно, что обеспечить музейную неприкосновенность текста невозможно, и тогда был рассмотрен другой путь, предполагающий внесение в текст неизбежных поправок и редакторских примечаний (например, в виде петитных врезок). Основания для такого подхода как будто имелись, причем не только политико–идеологического, но и научного свойства, так как во всех областях лингвистики за 30 лет появилось, конечно, много нового. Однако этот путь, такой естественный по отношению к собственному тексту, ставит непреодолимый этический барьер, когда дело касается столь оригинального, концептуально и стилистически цельного произведения, как «Введение» Реформатского. Боязнь нарушить очарование его идиостиля охлаждает желание править «по живому» и внедрять в этот текст свои замечания. Так что же, все–таки остается музейное благоговение? Но возможен (по крайней мере, теоретически) еще и третий путь.
