Верно, что смех бывает сатирический и несатирический. Все остальные утверждения этой теории ошибочны.
Первая ошибка состоит в том, что сатира и юмор разделяются, что они будто бы основаны на разных видах комизма. Между тем планомерное изучение комизма в произведениях сатирических и несатирических приводит к выводу, что приемы комического в обоих случаях совершенно одинаковы.
Теория эта обедняет средства сатиры. Сторонники теории двух видов комизма совершают довольно элементарную логическую ошибку неразличения цели и средств. Сатирическое обличение — цель, арсенал приемов достижения комизма — представляет собой средство, орудие, при помощи которого эта цель достигается. В этом смысле очень точно сформулировано заглавие книги Д. Николаева: «Смех оружие сатиры» (1962 г.), Если слово «смех» заменить словом «комическое», то смысл не изменится, а уточнится.
Комизм есть средство, сатира есть цель. Комизм может существовать вне сатиры, но сатира не может существовать вне комизма.
Другая ошибка теоретиков этого направления состоит в утверждении, будто простой, обыкновенный, несатирический смех лишен общественного значения. Один из представителей такого направления — Ю. Борев. Резкое противопоставление двух видов комизма содержится в его книге о комическом. Он разделяет понятия «комического» и «смешного». Такое разделение делал уже Гегель, делали его и другие. Борев в это разделение вносит понятия общественного, социального. Комическое имеет социальное значение, оно есть понятие эстетическое, способно иметь воспитательное значение. Смешное, напротив, категория внеэстетическая — так сказать, природная или элементарная; воспитательного и общественного значения она не имеет. Это «балаганная клоунада, шутовство, паясничанье…», «Это самый примитивный смех». Однако, всматриваясь в аргументацию Борева, мы обнаруживаем, что он вынужден сделать целый ряд таких оговорок, которые, по существу, сводят его теорию на нет. Так, по поводу того, что он называет "элементарным смехом; он вынужден признать: «Этот вид смеха почти не имеет социальной окраски». Но если говорится «почти не имеет», это значит, что в какой-то степени и в каких-то случаях все же имеет, Понятие «почти» — понятие ненаучное. Если же «низший» вид комизма все же может иметь и имеет социальную окраску, то нужно точно исследовать, в какой степени, когда, при каких условиях этому виду комизма присуща или не присуща социальная окраска. В этой связи говорится о клоунадах. Борев резко выступает против клоунад, но тут же делает оговорку: «В советском цирке клоунада становится оружием сатирического обличения». Здесь высказано то, что должно было лечь в основу рассуждения, а именно: клоунада (а с нею и другие виды «низшего», или «внешнего», комизма) есть средство, а обличение — цель, Борев не может также отрицать наличие фарсовых элементов (т. е. «низших» видов комизма) в высокохудожественных произведениях. Об этом он выражается так: «Художники очень часто используют элементарно комическое для углубления и заострения основной комедийной ситуации и раскрытия комедийных характеров… Вспомним, скажем, падение Добчинского и Бобчинского в момент первого разговора городничего и Хлестакова в гостинице» (Борев, 1957).[10]
Утверждение, что элементарно-комическое служит для углубления комизма, вряд ли найдет много сторонников. Скорее, здесь можно было бы говорить не об углублении, а об усилении. В своих компромиссах Борев идет еще дальше. Два вида комизма он называет также «природно-комическое» и «общественно-комическое». Но тут неожиданно оказывается следующее:
«Смешные ужимки обезьяны, забавное поведение щенка не есть природно-комическое». В них всегда «то или иное общественное содержание». В чем именно состоит общественное содержание ужимок обезьян, об этом не говорится, Борев пытается определить, над чем читатель должен смеяться и над чем не должен. Он совершенно прав, когда пишет: «Советской литературе нужен такой смех, который укрепляет наши советские порядки путем критики недостатков и искоренения пороков» (Борев, 1957). Но здесь недосказано нечто весьма важное и существенное, а именно — что сатира должна быть комической, смешной. Несмешная сатира не выполняет своей общественной функции, так как не вызывает нужной реакции читателя и слушателя. А если это так, то средства достижения комического эффекта должны быть точно изучены. Теория сатиры невозможна вне теории комического как основного ее средства.
Учение о двух видах комического обычно сопровождается учением об эстетическом и внеэстетическом комизме. Но такое разделение поддерживается далеко не всеми. Точке зрения Борева противостоит точка зрения Лимантова, который пишет: «Комическое в искусстве является отражением комического в жизни» (Лимантов, 53). О том же Юренев: «Искусство комедии основано на комическом, содержащемся в жизни» (Юренев, 1964а, 94). Что смех в жизни не относится к области эстетики, это формально верно, Но эстетика, которая искусственно отрывает себя от жизни, будет неизбежно носить тот отвлеченный характер, о котором говорилось выше. Говоря грубо, приведенную точку зрения можно обрисовать так: если, например, человек несет куль с яблоками и вдруг падает и яблоки его катятся во все стороны, то этот случай не смешон. Но если этот случай происходит на сцене или в кинокомедии, это уже касается эстетики. В таком случае это будет уже не смешно, а комично, но комизм здесь «низший», «внешний» и безыдейный,
Если же падает, скажем, бюрократ, или поп, или другое отрицательное лицо, то это уже вызывает высшую форму смеха, смех обличительный и идейный. Приведенные случаи в некоторых отношениях различаются, в других совпадают. факт во всех случаях один и тот же, различаются же эти случаи тем, в какой сфере факты совершаются или показа-ны. Для разрешения вопроса о сущности комизма первичен факт, а использование его имеет значение вторичное.
Мысли, высказанные Боревым, высказывали и другие теоретики, Смешное — это малоценный вид искусства, ценный же вид — комическое. «Смешное становится комическим именно тогда, когда оно наполняется общественным содержанием» (Лимантов, 45), — говорит Лимантов. «Кроме элементарно-комического в реальной действительности существует и другой его вид — социально-комическое, ко-торое есть проявление противоречий действительности, но уже общественных, социальных. Оно затрагивает глубинные процессы, происходящие в человеческом обществе» (Николаев, 22) — пишет Д. Николаев. Эта же мысль проникла в учебники. Освещая вопрос о развитии комедии, Г, Абрамович говорит об установке «той или другой комедии или на внешний комизм, или на социальную тематику» (Абрамович, 330). На наш взгляд, социальная тематика и так называемый внешний комизм отнюдь не исключают друг друга, что мы видим хотя бы на примерах русской классической комедии.
В целом можно сказать, что в советских трудах по эстетике есть тенденция различать сатиру и юмор. Сатира и юмор обладают, по этому учению, разными видами комизма и разным социальным значением. Комедии, лишенные сатиры, объявляются даже реакционными. В том же учебнике Абрамович пишет: «Создание чисто развлекательной комедии обычно служило средством для реакционных групп писателей увести зрителей от насущных проблем общественной жизни и лишить комедию свойственного ей идейно-нравственного пафоса» (Абрамович, 300). Если студент, прочитав эти строки, начнет добросовестно продумывать их до конца, то в разряд реакционных произведений ему придется записать такие комедии Шекспира, как «Виндзорские кумушки», «Двенадцатая ночь», «Много шума из ничего», астрого говоря, реакционными окажутся все его комедии, как и комедии многих других классиков.
Мысль о недопустимости и вредности развлекательнойкомедии, а в связи с этим — противопоставление сатиры и юмора в настоящее время встречает отпор не только состороны многих теоретиков, но и практиков комического искусства (режиссеров, артистов). Еще Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды» говорил, что в основании сатиры «должен лежать глубочайший юмор" (Белинский, III, 335). Еще резче он выразился в статье «Общее значение слова литература». Юмор есть «могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое» (Белинский, VI, 546–547). Несомненно прав Эльсберг, когда он пишет: «Давно устарела теория, противопоставлявшая сатиру и чувство комического, смех. Многообразные проявления комического, вся гамма красок последнего всегда подчинены в сатире ее основным обличительным задачам» (Эльсберг, 1958, 282). Вулис всвоей книге «В лаборатории смеха» очень решительно и субедительной аргументацией возражает против противопоставления сатиры и юмора: «Столь резкое и категорическоеразграничение сатиры и юмора вряд ли обосновано» (Вулис,18). Один из аргументов против такого противопоставленияследующий: «Сколь ни значительна разница между простым шутником и сатириком, их смеховое творчество развивается примерно по одной схеме» (Вулис, 13). Слово «схема» здесь, может быть, не совсем удачно, но самамысль, несомненно, верна.
