Хапомания
Слово коррупция в последнее десятилетие стало в русском языке одним из самых употребительных. Оно устраивает и тех, кто коррумпирован, и тех, кто любит говорить о борьбе с коррупционерами.
Последних – потому, что порок власти обозначается все-таки более конкретно, чем просто порок. А первых – потому, что коррупция никого конкретно не называет и суть явления обозначает весьма размыто. Ведь для поджигателя всегда предпочтительнее слово пожар, как для палача – жестокость, а для хулигана или бандита – стычка, конфликт, а не агрессия, нападение или захват.
Согласно словарю академика Н.Ю. Шведовой, коррупция – это «моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении и срастании с мафиозными структурами». Иными словами, коррупция – это глубокая нравственная порочность. Она проявляется в презрении к закону и в сотрудничестве с бандитами, а продиктована стремлением к непомерному личному обогащению. Причем взяточничество, вымогательство, казнокрадство – это лишь формы, позволяющие обогащаться. Согласитесь, что за словом коррупция стоит очень много разных элементов смысла: и корыстные цели, и разные способы их достижения, и общая моральная оценка личности. Хотелось бы говорить о каждом из этих явлений поконкретнее.
Для обозначения инстинкта, ведущего к коррупции, весьма удачное слово изобрел наш выдающийся современник, писатель Даниил Гранин. Именно у него я впервые встретил слово хапомания. Слова этого, насколько мне известно, нет в словарях. Но оно абсолютно внятно обозначает «страсть к тому, чтобы хапать». Первая его часть представлена не только в словах хапать ("хватать, брать, красть, присваивать"), хапуга ("жадный человек, готовый все взять себе, присвоить"), но и в других отглагольных производных хапнуть, хапок. Этот образ отразился и в прихватизация. Хорошо укоренена в русском языке и вторая часть гранинского слова. Мания – это и «сосредоточенность сознания на одной идее». Мания величия — это и «убежденность в своем превосходстве перед другими людьми"». Мания преследования – это и «страх, подозрительность и недоверие к другим людям». Мания может обозначать и сильное, почти болезненное пристрастие, влечение к чему-либо. Это значение представлено, например, в наркомания, киномания. От слов со второй частью мания легко образуются названия лиц: наркоман, киноман и хапоман.
Ценность придуманного Даниилом Александровичем слова по сравнению с коррупция состоит в том, что оно более конкретно. И внутренне прозрачно обозначает доминирующую, доходящую до болезни, не лимитируемую ни умом, ни нравственностью, всепобеждающую страсть. Страсть – хапать! Именно это слово точно определяет поведение столь многих состоящих при власти людей. В том числе и наших современников. Слово хапомания ставит абсолютно точный диагноз, определяя поведение человека и его ценности. Сам Даниил Гранин пишет: «Любой русский писатель, самый великий, радовался, когда удавалось обогатить русский язык хотя бы одним-двумя словами. Карамзин ввел слово промышленность, Достоевский – стушеваться. Кантемир… пустил в обиход великое слово гражданин. Странный это дар. Попробуйте ввести новое слово, да чтоб оно укоренилось…» Осмелюсь добавить, что введение нового слова не самоцель. Оно должно закрыть ту реальность, которая существует в жизни, но остается без этого слова безымянной либо требующей длинных многословных описаний. Как это, например, было до того, пока Михайло Ломоносов не придумал слово насос, а Карл Брюллов – отсебятина. Постоянно развивающаяся жизнь, с ее новыми артефактами и представлениями, требует новых слов. Без них язык отстает от главного требования жизни к нему – точно отражать, называть то, что в ней существует. Однако как бы ни было важно придумать слово, без которого язык не полностью адекватен реальности, оно должно еще укорениться в языке.
Такое укоренение делом подтверждает и богатство ресурсов русского языка, и необходимость не только его сохранения, но и развития. Чтобы язык не оставался охраняемым музейным экспонатом, но становился все более точным и эффективным орудием общения и развивающейся мысли. Для нас и наших потомков.
Платон мне друг, и никаких «но»
В процессе переименования милиции в полицию общественность взбудоражили публичные выступления сотрудников милиции, рассказывающих о нравах в их родном ведомстве. Как назвать действия этих сотрудников? Вынесли сор из избы? Это значит «разгласить нечто, касающееся только узкого круга лиц, связанных семейными или дружескими, деловыми отношениями». Нарушили корпоративную этику? В этом случае этика выступает в значении «нормы поведения, мораль человека какой-нибудь общественной или профессиональной группы». А прилагательное корпоративный определяет, что речь идет о «группе лиц, объединенных общими профессиональными или сословными интересами».
Иными словами, эти люди (при непременном условии, что они говорят правду) совершили не очень хороший поступок, поскольку поставили в неудобное положение своих сослуживцев и, может быть, даже друзей. Менее осудительно будет звучать разорвали круговую поруку. Последнее в современном русском языке, в частности, обозначает и «взаимную выручку» (что хорошо), и «взаимное укрывательство», то есть «умышленное сокрытие преступления или следов преступления» (что, разумеется, плохо). Однако в русском языке XXI века корпоративная этика гораздо употребительнее, чем круговая порука. А в рамках этики один шаг от нарушителя до слов непорядочный или предатель, содержащих уже категорическое осуждение.
А теперь посмотрим на эту ситуацию с позиции гражданина России, который не входит в соответствующую корпорацию и, следовательно, заинтересован в том, чтобы милиция защищала его интересы (таких на одного милиционера около ста). Этот гражданин едва ли согласится с той осудительной оценкой, которую дают своим коллегам ревнители корпоративной этики. Как же тогда по-русски назвать этих «нарушителей» и их поступки?
Разумеется, нарушить корпоративную этику можно и по недомыслию, и из мелкого чувства мести. Но можно и в результате большого душевного труда. Если поймешь, что участвуешь в неправом деле, и возникнет желание не только в нем более не участвовать, но и противостоять ему (пусть и ценой разрыва с сослуживицами и, может быть, друзьями). Однако даже в этом случае связывать такой поступок, например, со словами герой или борец (за справедливость) будет очень грубым обобщением. Поскольку никак конкретно не отразит противоречие между интересами ограниченной группы людей и всей остальной части общества. Причем эта группа была продолжительно и близко связана с «нарушителем».
Великий Пушкин говорил о том, что предпочитает не судить людей, к которым сам принадлежит. Решительный герой Грибоедова был готов служить делу, а не лицам. Достоевский в ответ на утверждение, что истина вне Христа, предпочитал быть с Христом, но без истины. В новейшее время мы часто говорили о бунтарях и революционерах, то есть о людях «хороших», и о диссидентах и инакомыслящих, то есть о людях «плохих». Однако в этих случаях разрыв со «своей группой» ради общих интересов не обозначается явно. Впрочем, еще совсем недавно существовал почти сакральный текст, провозглашавший приоритет не корпоративных, а общенародных ценностей: «подбор кадров по принципам землячества, родства, личной преданности является тяжким злом». Текст этот – Устав КПСС. И хотя на деле все обстояло иначе, сама эта формулировка дорогого стоит.
Итак, в самом русском языке нет широко употребительных средств, обозначающих положительное отношение к тому и к тем, кто ставит общенародное благо выше корпоративного интереса. Это отсутствие заставляет глубоко задуматься. В частности, о тех трудностях, которые стоят на пути создания в нашей стране гражданского общества и правового государства.
Все эти три слова имеют общую содержательную часть, обозначая дополнительное (сверх условленного) вознаграждение за какие-либо усилия. Во всех трех случаях явно предполагается наличие двух участников – дающего и получающего, – а также непременно некоторой деятельности со стороны получающего. Причем такой, которая положительно оценивается со стороны того, чьим интересам она служила. Настолько положительно, что условный «заказчик» специально отмечает свое удовлетворение чем-либо приятным для исполнителя. Слово взятка, например, выпадает из этого ряда, поскольку оно включает в себя деятельность весьма специфическую, подразумевающую не разнообразные усилия, но использование в целях личного обогащения тех прав, которые по замыслу должны соответствовать общественным интересам. Награда, премия и бонус предполагают добросовестность и честность со стороны «исполнителя», а также справедливость и благородство со стороны «заказчика». Все это в обобщенном виде может быть выражено словом благодарность, ведь благодарить значит «делать добро за добро». Однако это действие может и осложняться дополнительной семантической характеристикой, устремленной в будущее, «чтобы и впредь так поступал». Такую комбинацию содержательных признаков покрывают уже слова поощрять, поощрение.
