— Без сомнения. Ибо вы прибавкою воды в бочку увеличили ее глубину, или (считая от дна к верху) высоту; следовательно, продолжили сию высоту. Глагол забавляться тоже не иное что значит, как желание продолжить то время или состояние, в котором мы находимся и которое нам нравится, так что хотим в нем бавитъ, медлить, пребывать. Глагол избавить показывает, хотя и противным образом, но то же самое, то есть пресечение продолжения того времени или состояния, в котором мы поневоле пребываем.
— Откуда же происходит глагол бавитъ!
— От глагола быть, пребывать.
— Как это? Между ними не видно сближения мыслей.
— Не видно без соображения. Но скажем, например: я могу и без того прибавиться. Сие будет значить: я могу и без того пробыть.
Возьмем даже равнозначащий ему глагол медлить; он хотя и от иного корня, но должен показывать подобную мысль, ибо надлежит быть причине, по которой они одинаковое имеют значение. Легко могло статься, что от слов время длить (то же значащих, что бавитъ или пребывать) начальный слог ере отнят, и остальное мя или ме придвинуто к глаголу длить, отчего и произошел глагол медлить.
Обратимся теперь к другим ветвям. Глаголы бдю (бдеть) и бужду (будить) суть также ветви глагола быть, буду, ибо что значит будить! Стараться прервать сон спящего человека, приводить его в чувства, которые в нем молчат и делают его как бы не существующим, не имеющим бытия. Составлявший язык ум легко мог от повелительного наклонения буди, будь (то есть приди в прежнее существование) произвести будить, разбудить. Что до глагола бдеть, то он очевидно происходит от глагола будить; ибо бдящим называется тот, кто пробужден, воздвигнут от сна. В богемском наречии buditi и bditi еще более сближаются буквенным составом своим.
Буде. Тоже есть ветвь от глагола быть. Ибо всегда в прежних грамотах вместо сего союза употребляли полный глагол, например: а будет поедешь ты мимо его, то заезжай к нему.
Будто. И сей союз произведен от быть, для изъявления не настоящего, но мнимого бытия или были.
Будка. Слово названо немецким потому, что и немцы маленькие домики или лавки называют bude. Я не знаю, откуда говорят они bude, но знаю, что наше будка произведено от глагола будить, потому что ночью во время пожара или иной какой тревоги, употреблялись в них трещотки; их треском будили спящих людей.
Бужду (будить), от быть.
Бы. Частица сокращена из глагола быть или было, как-то из многих других речей видно. Например, быть было значит быть бы.
Бываю. Ветвь от быть, значит быть многократно. Разнится употреблением, например, в речи я, бывало, часто хаживал к нему, нельзя вместо бывало сказать было; а напротив, в речи я чуть было не упал, нельзя вместо было сказать бывало.
Быпие, иначе зелень, зелие, злак, трава. Первые три названия даны траве по зеленому ее цвету; последнее же, вероятно, произведено от глагола рвать, отрывать; поскольку трава удобнее всех прочих растений отрывается от своего корня.
Но откуда же слово былие! Всех ближе подходит оно к глаголу быль; но может ли, подобно слову былое, происходить от той же мысли? Вероятно, может. Ибо трава всякую зиму исчезает и летом вновь нарождается, чего с деревьями не бывает. И потому, как бывшее или былое, легко могло подать повод к названию его былием. Уменьшительное былинка еще яснее то показывает.
Обилие. Также происходит от глагола быть, ибо звуком более всего сближается с былие, которое легко могло подать мысль о многом чего-либо количестве, обилии, поскольку трава или былие представляется взорам нашем в превеликом количестве, между тем как изобилие значит именно великое число или количество.
Итак, теперь ясно видно, что все эти десять слов не самостоятельные ветви, а происходят от одного корня быть. Но из пожалования ветвей в корни или детей в отцы и праотцы не выйдет никогда ни порядочной родословной, ни исправного словопроизводного словаря.
Я составил уже несколько деревьев слов с ветвями, общим числом около шести тысяч ветвей. Это позволит некогда приступить к сочинению словопроизводного словаря, единственного в своем роде, могущего, как ариаднина нить, водить нас по таинственному вертепу человеческого слова.
Неизвестного имени язык, названный впоследствии славенским, оказывается, яко текущий из глубокой древности, всех прочих к тому способнейшим. В нем, в составе слов его, видна мысль, руководившая человека от одного понятия к другому, связуя их как бы некоей неразрывной цепью. Он в течение веков, сопутствуя с народами, разлился на многие наречия и языки, словопроизводство которых в нем наиболее отыскивается. На корнях его можно возносить деревья, содержащие на себе не только свои, но и всех других языков ветви. Ветви чужих языков в частных значениях иногда бывают сходны с нашими, иногда различны; но корень и коренное значение не престает в них существовать, так что многоязычное древо, при всей своей разности, составляет одно целое.
Славенский язык в исследованиях первоначального состава слов, без сомнения, есть наивернейший путь к ясному и справедливому их истолкованию. Если бы прилагаемо было о том прилежное старание, то он, словно золото, скрывающееся в недрах земли, раскрыл бы источники сокровищ своих, как для обогащения самого себя, так и других, порожденных им, но более или менее отступивших от него (от святого Корня — изд.) языков и наречий.
Полно свет переправлять! Басня о тыкве и желуде
Дети! Бог, всего творец,
Наш Спаситель и Отец,
Что ни создал в свете сем,
Все премудро создал в нем;
Нету в міре ничего,
Что могло бы без его
На то воли всесвятой,
Само сделаться собой.
Силой Он своих словес
Солнцу стать среди Небес
И лучи велел простерты
Жизнь в его руке и смерть.
Малый червь и страшный кит
Им единым лишь дышит.
В месте всяка вещь своем,
Он премудро правит всем.
Есть однако ж мудрецы,
Или попросту глупцы,
Кои свой ничтожный ум
Дерзостью высоких дум
Выше божеского чтут.
Гордостью такой надут
Некакой безумец был,
Имя я его забыл;
Он однажды на траве
Тыквы взросшие узрел,
И в безумной голове
Мысль такую тотчас сплел:
Не прилично им расти
На столь маленькой трости;
Я бы это пременил.
Тыквам рость определил,
По такой их толстоте,
На дубу, на высоте.
Так помысля, продолжал
Он по-прежнему свой путь.
День был жарок, он устал,
Захотелось отдохнуть.
Дуб увидя на пути,
Лишь успел к нему прийти,
Лег под оным и уснул.
Вдруг престрашный ветр задул,
Воды все смутил тотчас,
Ветвями древес потряс:
С верху дуба, как на смех,
Сорвался большой орех,
(Кои желудьми зовут),
И лежаща мужа тут
За его неправый толк
По носу всей силой щелк.
Вспрыгнул мудрый гогольком.
Полно свет переправлять!
Он с разбитым в кровь носком
Начал тако размышлять:
Худо, худо я судил:
Если б тыквы дуб носил,
И теперь из них одна
Вдруг упала на меня,
Был бы я без головы.
Кто себя поставить смел
Судиею Божиих дел,
Все безумны таковы.
Самое главное достоинство человека, причина всех его превосходств и величий, есть слово, сей дар небесный, вдохновенный в него, вместе с душою, устами Самого Создателя. Какое великое благо проистекло из сего священного дара! Ум человеческий вознесся до такой высоты, что стал созерцать пределы всего міра, познал совершенство своего Творца, увидел с благоговением Его премудрость и воскурил пред ним жертву богослужения.
