Сам «Уставец» написан в XV веке и рассказывает о «хожении Ивана Олельковича, сына Новгородца» на Гандвик, Студеное море. Ничего в этом оригинального нет, никто из ученых не оспаривает, что русские промышленники еще в XV веке ходили в северные моря. Но в «Уставце» говорится, что Иван Новгородец ходил морскими путями, которыми ходили его деды и прадеды.
И Константин Бадигин в своей диссертации делает вывод: «Мы относим начало русского мореходства к XII веку».
Мнение Бадигина разделили многие ученые, в том числе академик А. Тихомиров и известный ученый-полярник Отто Юльевич Шмидт, и решение Ученого совета географического факультета МГУ после проведенной защиты было такое: «Просить Ученый совет МГУ присвоить Герою Советского Союза К. С. Бадигину степень кандидата географических наук».
Когда, уже после присуждения степени, на одном из съездов Географического общества Бадигин делал доклад о своем открытии, один из краеведов Севера (К. П. Гемп) публично подверг сомнениям подлинность представленных съезду материалов.
В ответ на это обвинение НИИ Арктики обратился в Пушкинский дом с просьбой рассмотреть представленные Бадигиным материалы. И эксперты (известные ученые Д. Лихачев, В. Адрианова-Перетц, В. Малышев) выдали заключение: «Бадигин привлек к исследованию грубые подделки под старинные документы и на основании их пытался пересмотреть всю систему наших знаний о Великих русских географических открытиях… подобные исследования принесли не пользу, а вред нашей науке».
Затем последовала статья в «Литературной газете», направленная против Бадигина и Бориса Шергина. Шергин в ней обвинялся в сознательном подлоге с целью поправить свое материальное состояние, якобы промотанное в результате беспробудного пьянства.
Обвинения абсолютно не соответствовали истине, тем более что Шергин вообще алкоголя не употреблял, и писатель одно за другим шлет письма во все инстанции, пытаясь оправдать Бадигина и защитить свою правоту. Результата это не дало никакого. Шергина перестали печатать, зарубили готовившуюся в Географгизе книгу и потребовали возвратить аванс. И только вмешательство Леонида Леонова выправило несправедливую ситуацию: книга Шергина «Океан – море русское» вышла в 1959 году, но не в Географгизе, а в «Молодой гвардии».
Бальмонт был человеком незаурядным, особенно когда дело касалось выпивки. Вот что писал по этому поводу композитор Игорь Стравинский: «Я не был знаком с Бальмонтом, хотя и видел его… (ярко-рыжие волосы и козлиная бородка) мертвецки пьяным – обычное для него состояние от самого рождения до смерти».
Известен случай, когда Бальмонт вместе с друзьями собирался на какой-то концерт, дожидаясь их в гостиничном номере. Так вот, друзья, зашедшие за поэтом в номер, нашли его недождавшимся уже до такой степени, что решили оставить стихотворца как есть, взяв слово с гостиничной прислуги, чтобы тому больше ни грамма не наливали. Бальмонт после ухода друзей потребовал у прислуги выпивки, а когда та ему в выпивке отказала, нашел в номере бутылку одеколона и опорожнил ее в два глотка. Потом начал крушить на лестнице мраморные статуи негров. Самое в этом случае любопытное – то, что Бальмонта не наказали. Оказывается, хозяин гостиницы был страстным почитателем его лиры и списал причиненные разрушения на счет заведения.
Бег со спущенными штанами
Было дело – Павла Крусанова посетила мысль составить для издательства «Амфора» антологию воровского рассказа. Зачем? А хрен его знает зачем. Наверное, есть общественная потребность. Воров, скажем, приобщить к чтению. Или показать тем же ворам отличие старой практики воровского дела от новой.
Меня он тоже попросил напрячь память, повспоминать в свободное от работы время литературу соответствующего профиля. Я повспоминал день-другой, а потом спекся. Потому что несколько ночей после этого меня преследовали во сне кошмары. Одной ночью меня гнобила в сортире шпана, то есть я, справив нужду, иду от кабинки к двери и неожиданно обнаруживаю, что тапочки, в которых я был до этого, остались возле толчка. И как раз в этот момент в туалет вваливаются несколько агрессивных личностей явно уголовного типа. Пока я сомневаюсь – возвращаться, не возвращаться к тапочкам, – в сортир заходит еще один из их веселой компании – в длинном сером грязном пальто в бурых кровяных пятнах – и ни слова не говоря сует мне в живот ножом.
Следующей ночью мне снилось, будто я оставляю в каком-то маленьком павильоне, вроде тех, что стоят на рынках, свой кожаный пиджак (сроду не водилось у меня кожаных пиджаков), а когда возвращаюсь за ним обратно, вижу бегущую мне навстречу странную компанию малолеток. Они пробегают мимо, хитро на меня взглядывают, и я понимаю, что это они мой пиджак украли. Жалко, разбудил телефон – соседка с утра пораньше нарвала траву-мокрицу для попугая и сообщила мне об этом событии, – иначе точно восстановил бы попранную во сне справедливость, догнал бы малолетних ублюдков и накостылял им промеж ушей.
С ворами в жизни встречается любой человек. Например, мои старики-родители отлучились с год назад в поликлинику, и за полтора часа их отсутствия квартиру, что называется, «обнесли» – воры взломали дверь, проникли внутрь и навели там свой воровской порядок. То есть все разбросали по полу, из ящиков вывалили бумаги – искали деньги. Денег не нашли, поэтому сперли из домашней библиотеки два огромных, тяжелых тома трехвековой давности – книгу «Четьи Минеи» митрополита Дм. Ростовского и «Сочинения» Ефрема Сирина, польстившись, видимо, на переплеты из старой кожи. Книг не жалко, стариков жалко – удар по нервам порой больнее удара по голове, тем более в их-то возрасте.
Еще почему-то хорошо помню популярный воровской промысел 60-70-х годов – похищение зимних шапок. Сам видел, едучи в троллейбусе по В. О., как на задней площадке с клюющего носом пьяного пассажира вор сорвал меховую шапку. Было это на остановке, нетрезвый пассажир рыпнулся, но ехавшая с вором девица загородила жертве проход, и парень преспокойно сошел. Следом сошла девица.
Также процветал этот зимний промысел в общественных туалетах. Здесь было легче легкого лишить граждан головного убора. Человек заперся на крючок, штаны спущены, на голове шапка. Вору даже спешить особо не надо – подошел, перегнулся через низкую дверь кабинки, сдернул шапку и спокойно пошел на выход; не побежит же человек со спущенными штанами догонять похитителя.
На этом о ворах все. Хватит с этого поганого семени и того, что я рассказал выше.
Странно, что мужик вредный Демьян Бедный ни разу не издавался в Большой серии «Библиотеки поэта», как всем хотелось бы, а был издан лишь в Малой серии. Это несправедливо, ведь говорят, что именно он убил в кремлевском саду и собственноручно в железной бочке сжег эсерку Фанни Каплан, якобы помилованную Лениным. Тем более что к поэзии – в той форме, в какой ее понимал и пропагандировал Демьян Бедный, – это имеет прямое отношение. Форма же эта – поэтическая агрессия, та самая знаменитая заряженная винтовка, временно – на период строительства коммунизма – приравненная к перу. Даже в современной Демьяну Бедному критике его стихи иначе как «агитками» не назывались. Хотя в народе самого Бедного считали сыном кого-то из великих князей. Действительно, если по паспорту ты Придворов, значит, ты родился не иначе как при дворе и, конечно же, не при скотном, а при царском – это само собой.
Примеры поэтической стрельбы Бедного по живым мишеням приводить не буду, отстрелялся он в 1945 году. Но вот что интересно, спустя семь лет, в 1952 году, «Правда» публикует партийное постановление с этаким ненавязчивым заголовком: «О фактах грубейших политических искажений текстов произведений Демьяна Бедного». Нетрудно себе представить судьбу тех, кто этими «искажениями» занимался.
Кстати, в одной из инструкций 1929 года по поводу чисток советских библиотек говорится: «Из стихотворений достаточно иметь – Пушкина, Некрасова, Демьяна Бедного, и довольно. Остальных старых и новых, дворянских и буржуазных поэтов достаточно иметь в тех выборках, какие дают хрестоматии».
Поэтому я и начал заметочку про Демьяна Бедного с естественного читательского недоумения: «Почему в Малой, а не в Большой, как Пушкина и Некрасова?»
Русский «патриот» пошел от Карамзина, певец – от Пушкина, ученый – от Ломоносова. Но от Белинского пошел кто-то еще важнейший, еще более первоначальный и еще более обобщенный: русский «идейный человек», горячий, волнующийся, спешащий, ошибающийся, отрекающийся от себя и вновь и вновь ищущий истины… Ищущий – лучшего. Ищущий – другого, чем что есть…
