Таким образом, в художественных дневниках имеются все те словесно-речевые формы, которые свойственны дневникам классическим. Их модификация связана с творческим заданием писателя.
Литературный дневник в XIX в. становится одним из популярнейших нехудожественных жанров. Интерес к нему наблюдается практически во всех социальных слоях. С печатанием значительного пласта дневниковой прозы повышается ее общественный и литературный статус: традиция, которая долгое время была сословной или семейной привилегией, кодифицируется фактом публикации. Теперь ориентиром для начинающего дневниковеда служат не дедушкины предания, не домашний архив, а общественно признанная принадлежность к литературе. Из области «опытов», «досугов», «тайных признаний» дневник пробился на вершины жанровой иерархии в литературной сфере. У авторов все чаще возникает желание увидеть плоды своих многолетних писаний на страницах толстого журнала или в виде отдельной книги. Потребность поделиться сокровенным с другим, да еще с незнакомым читателем имела в своей основе социально-философские причины.
В дневниковом жанре отразилось диалектическое противоречие между единичностью и тотальностью. Осознавшая свою ценность субъективность противопоставляет себя в дневнике всеобщности природы и социума. В дневнике человеческая субъективность отражается в разных стадиях своего развития. Эти стадии соотносятся с внешним миром по принципу тяготения и отталкивания. В период созревания индивид стремится в дневнике раскрыть формирующуюся субъективность, изолировав ее от внешнего мира. Такой дневник отличается замкнутостью формы, обязательностью тех ее структурных элементов, которые свойственны именно данному типу. На следующей стадии структура дневника становится более подвижной, ее элементы подчиняются закону взаимозаменяемости. В структуре отражаются многообразные отношения индивида с миром, который уже не изолируется искусственно и целенаправленно, как прежде, а становится равноправным объектом изображения. Смена ценностных ориентиров автора приводит к структурной дифференциации дневника. На заключительной стадии развития индивида дневник снова перестраивается. Формальные элементы, свойственные предыдущим этапам, «снимаются» в поздних дневниках, т.е. присутствуют в свернутом виде как предметы рефлексии, воспоминаний, раздумий. Нередко структура дневника логически точно отражала этот процесс, как, например, в поздних дневниках Л. Толстого, разделенных автором на констатирующую («делал») и анализирующую («думал») части.
Пересекаясь в определенных творческих целях с другими нехудожественными жанрами, дневник так же, как и последние, содержал в себе значительный прагматический потенциал. Только прагматизм дневника был особого рода. Он помогал его автору в трудных жизненных обстоятельствах (дневник тюрьмы и ссылки) и служил средством систематизации и анализа профессионального опыта (служебные дневники).
Принципиальным отличием дневника от любого другого литературного жанра – как художественного, так и нехудожественного – является то, что он представляет собой не бытие, а становление. И все его элементы воспринимаются не как части некоей устоявшейся структуры, а как процесс. Не представляя прочную, окончательную структуру, а будучи феноменом подвижным, он сообщает динамику, процессуальность всем составляющим частям таким образом, что и целое, и части развертываются во времени. И в силу своего процессуального характера он может и раствориться во времени, в истории. Произведение искусства может восприниматься и как далекое, чужое, и как близкое, современное, несмотря на его историческую удаленность. Дневник же всегда рисуется воспринимающему сознанию в потоке времени, лишенный того «общечеловеческого», которое свойственно высоким образцам «большой» литературы. В этом – диалектическое противоречие бытия дневника, запечатленное в его единичности и письменной форме, такой же зыбкой, преходящей, как и содержимое.
Пространственно-временная структура дневника отражает освоение человеком этих онтологических категорий. От субъективного восприятия времени как индивидуального психобиологического ритма, через усвоение социального хронотопа – к постижению исторического временно́го потока – таков вектор движения творческого сознания автора в дневнике, многомерность времени и пространственная всеохватность являются универсальными характеристиками дневникового жанра.
Несмотря на принципиальное отличие дневника от других нехудожественных жанров и «большой» литературы, его жанровая структура содержит ряд элементов, свойственных последним. В первую очередь это относится к образному строю. В дневниках XIX в. разворачивается богатая галерея образов. Образ человека, пожалуй, – самое ценное в дневниковом наследии. По исторической достоверности дневниковый образ не имеет себе равных во всей литературе. Он содержит не просто случайные черты известных автору лиц. Он, так же как и художественная проза, выводит характеры, типы, рисует групповые портреты эпохи. Мало того, писатели порой заимствовали образы исторических лиц из дневника как хроники частной и общественной жизни.
В процессе своего исторического развития дневник выработал систему композиционных приемов при воссоздании образа человека, в том числе авторского. Содержательное наполнение любого образа дневника зависит от мировоззрения и творческой установки его автора. В этом отношении дневниковый образ сродни художественному. Уступая в выразительных средствах художественной прозе, дневниковый образ вбирает в себя то неповторимое, уникальное, что по прошествии времени становится исторической характерностью. Многие дневниковеды понимали значимость своих записей для будущего и старались отчетливее обрисовать образы своих современников (Пушкин, Герцен, Муханов, Никитенко, Милютин, Короленко). Дневник XX в. унаследовал эту традицию и придал образной характеристике первостепенную значимость.
Дневники дают более яркие портреты их авторов, чем художественное наследие – писателей. И это закономерно, так как следует из функциональной направленности дневника. Ряд дневников XIX в. приобрел популярность благодаря выразительности образов их авторов (Башкирцева, К. Романов, С.А. Толстая). В таких дневниках фигура дневниковеда заслоняет собой события.
Диалектика дневникового жанра представляется как непрерывное приближение и удаление автора к миру и от мира. В этом отношении дневник был далек от столбовой дороги, по которой следовала «большая» литература, стремившаяся в своем движении к всеохватности внешнего мира, параллельно углубляясь в мир внутренний. Дневник не признавал такой траектории. Для него абсолютным мог быть либо мир души, либо социум.
Господство биполярной типологии диалектически контрастирует с жанровым многообразием дневников. В области жанрового содержания дневник может соперничать с художественной прозой и даже с поэзией. Нет ни одной сферы бытия, на которую не был бы устремлен взгляд дневниковедов. Семейный и сословный быт, профессиональная среда, область «высших умозрений», интимная жизнь, путешествия и большая политика – все, вплоть до тюрьмы, вместил на своих страницах журнал подневных записей партикулярного человека. В этом отношении дневник представляет собой определенную параллель «большой» литературе. Он «нетрадиционными» средствами вспахивает ту же ниву жизни, что и беллетристика. По дневникам можно проследить, как уходит в прошлое дореформенная патриархальная усадьба, как утверждается новый быт и мышление. Дневник выходит из замкнутой сферы «личного» на поле общественной борьбы и общих интересов.
Все это достигается при помощи многообразных средств, которые отработал дневник в ходе своей эволюции. Понятие дневникового метода является коррелятом художественного, творческого метода. Но методы дневника принципиально отличаются от беллетристических. Во-первых, принципы отбора жизненного материала в дневнике не укладываются в понятия типа реализма. Дневниковед скромнее беллетриста в выборе средств и приемов воссоздания жизни. Зато его методы мобильнее в силу их прагматической ориентированности. В выборе метода он не оглядывается на традицию, данность. Метод связан с жизненной линией автора дневника и воспринимается как составляющая этой жизни.
Упрощенное представление о дневнике как доступном всем и, таким образом, не требующем литературного опыта или таланта жанре развеивается, если обратиться к системе словесно-речевых средств дневника. Такая система есть имманентная принадлежность дневникового жанра. Стиль дневника, так же как и пространственно-временная организация его записей, отражает степень освоенности его автором мира, меру его приближения или удаления от объективной реальности, воспроизводимой дневником. Три уровня постижения мира запечатлел дневник XIX в.: фиксацию событий, их упорядочение и эстетизацию. Первый уровень отличается простотой и даже примитивностью речевых форм, но отнюдь не характеризует меру литературного дарования автора. Используя такой стиль, автор выполняет определенное творческое задание. Для него дневниковая запись служит опорным сигналом, который поможет впоследствии восстановить целостную картину жизни. Вторая группа речевых средств призвана рационально истолковать зафиксированную в дневнике жизненную ситуацию, максимально проникнуть в ее сущность. Наконец, третья, стилевая разновидность способствует созданию законченной, эстетически выразительной, но субъективной в своих основаниях модели мира.
