На Земле он оказывается в обществе несравнимо более совершенном и добром, чем родное для него, но не может не быть в нем чужим. Все вызывает отторжение – и стиль жизни, и система ценностей, и скептическое отношение к преданности, внушенной ему с детства. Единственное, что ему позволяет начать это общество уважать, – старые фильмы о советских солдатах, остановивших фашизм:
«За что они там дрались, с кем дрались – этого я толком не понял, но как они дрались – я видел. Дай бог нам всем так драться в наш последний час»[371].
Кризис сознания героя проходит две фазы: сначала ему плохо от того, что его система идеалов пренебрежительно оценивается его спасителями – и он пытается сопротивляться. Тогда ему неопровержимо доказывают неадекватность объектов его идеализации, его представлениям о них. Но это приводит не к ценностной переориентации, а к разрушению и морально-психологическому шоку.
В конечном счете, он добивается возвращения в свой мир, стремясь уже к одному: самому определять, каким будет этот мир и во что он хочет верить – а во что не хочет. И люди коммунистического общества признают за ним это право, поскольку, по мысли Стругацких, для этого общества в принципе не может быть приемлемо навязывание своих ценностей другим людям – каждый сам имеет право на свои ценности – и ценности мира Полдня могут быть реально принятыми, только если сами люди признают их значимость.
Стругацкие ставят себя на место человека, воспитанного в условиях жёсткой, но способной вдохновлять на подвиги идеологии, и моделируют близкую им самим ситуацию крушения этой идеологии. Идеология героя повести заведомо чужда читателю. Это идеология солдата, привыкшего вести беспощадную войну, притом не оправданную никакими моральными установками. Но ценен сам факт существования идеологии – сила идеи, которая пронизывает всю его жизнь, для него дороже самой жизни, и это позволяет ему выжить в любых обстоятельствах. Не столь важно для авторов, какая идеология верна. Идеология, в известном смысле слова, вообще не может быть верной или нет, она может быть лишь эффективной, может давать ту или иную степень внутренней силы её носителю. Реалии коммунистического мира постепенно ломают идеологические установки героя, но мир Полдня не способен предложить ему замену. По большому счёту, кажется не решённым вопрос, насколько можно заменить чужой идеологией ту, которую человек впитывал с рождения, но авторы достаточно полно показывают свой вывод – попытка уничтожения ценностей человека всегда оказывается не их исправлением, а уничтожением этого человека.
Анализируя проблематику утраты ценностных оснований, они постулируют положение о том, что утрата ценностей и идеалов страшна сама по себе, вне зависимости от того, истинны или не истинны последние.
И в этом отношении, как представляется, в подходе Стругацких к данному вопросу можно выделить следующие значимые моменты:
– первое: человек не может существовать вне значимого для него ценностного мира;
– второе: ни при каких благих намерениях, в том числе намерениях освобождения человека, свержения угнетающей его тирании, «раскрытия правды» никто не имеет права ломать его ценностный мир[372];
– третье: человек сам имеет право на выбор своих ценностных оснований, целей и смыслов;
– четвертое: попытка уничтожения ценностных оснований человека и общества ведет не к просвещению последних, а к их уничтожению, навязывание не вызревших ценностей в принципе неосуществимо;
– пятое: состояние разрушения исповедуемых идеалов или их отсутствия значительно деструктивнее преданности спорным идеалам, даже если они могут быть оспорены со стороны лучших и более прогрессивных.
По мысли Стругацких, более высокий и совершенный идеал или ценностный мир должен не уничтожать предыдущий, а включать в себя, «снимая» и «преодолевая» в признании его позитивного содержания.
3.3.3. Обреченность деидеологизированного общества
Вывод о недопустимости разрушения ценностного мира человека и существования ценностно-близкого ему социума для Стругацких оказывается частью рефлексии по поводу возможности существования общества без идеологии. Размышления Стругацких об идеологическом вакууме выстраиваются в цельную концепцию, которую авторы излагают в романе «Град обреченный». Как пишет Б. Стругацкий: «Мы оказались в идеологическом вакууме, без какой-либо опоры под ногами. Об этом и «Град»»[373].
В смоделированном городе эксперимента, для которого из разных стран и лет XX века собраны разные люди, существует «власть муниципалитета» – власть, вполне демократическая и гуманная, но существующая по инерции. Она не имеет целей для мобилизации людей, но не имеет силы и для их принуждения.
Жители города знают, что участвуют в эксперименте, но не знают, в чем заключается этот эксперимент. Применительно к разным частям романа можно предположительно говорить о разных социально-политических устройствах, в рамках которых развивается действие: – а). общество с преобладанием уравнительных установок и политической системой, напоминающей популистскую демократию, – б). общество с преобладанием установок на борьбу с внутренними врагами, – в). общество с преобладанием установок на политические свободы, – г). общество с установкой на порядок и рациональность.
Стругацкие моделируют общество, лишенное идеологии, – и в его рамках предлагают модели разных политических устройств, так или иначе оказывающихся бесперспективными в силу отсутствия смыслов развития.
Акторы действия во всех случаях одни, каждый тип общественного устройства является этапом в развитии их жизни. На первых трех этапах сохраняется демократическое политическое устройство – власть муниципалитета, причем каждый из них оказывается этапом нисходящего развития представленной системы. На четвертом – утверждается власть диктатора.
Уравнительное общество популистской демократии оказывается неспособно бороться с внешними угрозами, условно описанными в «нашествии павианов»[374].
Общество уравнительного типа с демократической властью оказывается неспособно противостоять угрозе. Граждане города пытаются оказать сопротивление нашествию, но муниципалитет объявляет недопустимым применение насилия по отношению к павианам, провозглашает их приход частью эксперимента и законодательно провозглашает обязанность граждан разобрать пришельцев по домам, заняться их воспитанием и окружить заботой – хотя те из-под опеки постоянно сбегают и заселяют городские бульвары.
Общество, ориентированное на выявление и обезвреживание врагов, сохраняющее одновременно демократическое устройство, оказывается обществом не подчиняющихся официальной власти органов охраны правопорядка. И приходит в тупик, не понимая, в чем нужно видеть враждебную деятельность, если само оно и его граждане не знают целей и смыслов его существования.
Следователи не знают, что собственно им нужно расследовать – и в результате начинают выявлять и преследовать все то, что кажется недоступным пониманию. Но наблюдая те или иные артефакты жизни города, они не знают как их оценивать – и, пытаясь расследовать, в чем же смысл происходящего в городе эксперимента, объектами следствия и преследования делают своих же друзей, пытающихся самостоятельно понять то же самое. Общество борьбы вслед за обществом уравнения не может реагировать на угрозы, не имея ценностной системы координат их оценки.
Следующий тип устройства оказывается неким подобием «либеральной демократии» с независимой прессой, многопартийной системой и всем набором известных политических прав, что, в условиях отсутствия ценностных и идеологических доминант, ведет к хаотизации и усилению радикальных сил.
Как только у власти появляется оппозиция и конкурент в лице Фрица Гейгера (по предыстории – «бывшего унтер-офицера вермахта»), проявляющего минимум организованности и решительности, демократический муниципалитет гибнет при первом же кризисе.
Стругацкие показывают, что даже самое примитивное начало, ориентированное лишь на само стремление к власти, оказывается сильнее существующей власти, не имеющей целей и смыслов своей деятельности. И здесь можно увидеть интересное, возможно, лишь косвенно обозначенное положение, предлагаемое Стругацкими: «Утрата цели ведет к фашизму», в более развернутом виде выглядящее как парадоксальный тезис: «Утрата идеологии ведет к фашизму».
«Либеральная» организация оказывается наиболее неэффективной и приводит к хаосу, и только приход к власти «фашиста» Гейгера позволяет навести порядок. Но Гейгер – не фашист. Он своего рода деидеологизированный технократический радикал, стремящийся уничтожить в обществе идеологическую рознь и противостояние. Поднимая горожан на восстание против давно уже ставшего неэффективным муниципалитета, он декларирует свою позицию и своеобразные, но яркие и увлекающие постулаты, которые можно было бы считать классикой политической мобилизующей риторики. И которые, на наш взгляд, заслуживают достаточно подробного цитирования для лучшего понимания мысли Стругацких:
